Чому я не сокил, и причём тут Лермонтов

                По следу сокiла

     У Михаила Юрьевича Лермонтова есть стихотворение «Желание». Стихотворение не очень известное современному читателю, написанное поэтом в шестнадцати-семнадцатилетнем возрасте. В нём юноша-поэт вспоминает о своём шотландском происхождении и тоскует по утраченной родине – Шотландии, которая предстаёт в облике средневековой рыцарской старины.

Зачем я не птица, не ворон степной,
Пролетевший сейчас надо мной?
Зачем не могу в небесах я парить
И одну лишь свободу любить?
На запад, на запад помчался бы я,
Где цветут моих предков поля,
Где в замке пустом, на туманных горах,
Их забвенный покоится прах.
На древней стене их наследственный щит,
И заржавленный меч их висит.
Я стал бы летать над мечом и щитом
И смахнул бы я пыль с них крылом;
И арфы шотландской струну бы задел,
И по сводам бы звук полетел;
Внимаем одним, и одним пробужден,
Как раздался, так смолкнул бы он.
Но тщетны мечты, бесполезны мольбы
Против строгих законов судьбы.
Меж мной и холмами отчизны моей
Расстилаются волны морей.
Последний потомок отважных бойцов
Увядает средь чуждых снегов;
Я здесь был рожден, но нездешний душой…
О! зачем я не ворон степной?

1831 г

       Когда недавно лермонтовское «Желание» попалось мне на глаза, оно сразу же привлекло моё внимание - мне бросилось в глаза поразительное сходство его начальной строки с «чому я не сокил, чому не летаю» из широкой известной украинской песни  «Дивлюсь я на небо та й думку гадаю».  Эта строка давно стала поговоркой, причём, не только среди носителей мовы, но и среди русскоязычных. Что это -  случайное сходство, параллелизм, когда авторы независимо друг от друга высказывают почти одинаковые мысли и почти в одинаковых словах? Или здесь мы имеем дело с заимствованием? Тогда - кто у кого позаимствовал?   
      Многие считают песню «Дивлюсь я на небо» украинской народной песней. Однако, как это часто бывает с песнями, слывущими народными, автор её известен.
     Одно время авторство ошибочно приписывали Тарасу Шевченко. На самом деле автор текста – Михаил Петренко.
      История возникновения этой прекрасной песни ведёт в Харьков и в Харьковский Императорский университет. Михаил Николевич Петренко написал стихотворение "Дивлюсь я на небо" в 1841 году, в  котором он окончил юридический факультет Харьковского университета. Во всяком случае, впервые оно было опубликовано в Харькове, в альманахе "Снiп" (Сноп), под названием "Недоля" (что можно перевести как «Горькая судьба») именно в 1841 году.
     Надо сказать, что  Харьковский университет в первой половине 19-го века  был крупнейшим образовательным и культурным центром и в качестве такового не мог оставаться в стороне от культурных "веяний" своего времени. А это было время, когда в литературе ещё не утратил свои ведущие позиции романтизм. Родившись в конце 18-го века в Германии, он захватил всю Западную Европу и к началу 19-го века пришёл в Россию.
     Романтизм вывел на авансцену культуры  нового культурного героя - благородного бунтаря – одиночку. Исповедовавшего возвышенные идеалы, противостоящего обществу с его мелкими человеческим страстишками и  меркантильным ценностям цивилизации вообще. Воплощающего в себе некое демоническое начало и соразмерного разве что непостижимым природным стихиям. Этот герой не мог найти себе места в обычном мире, чувствуя себя принадлежащим к иной, более высокой, более духовной реальности. Зачастую такую реальность он искал в далёком прошлом. Отсюда – интерес романтизма к истории, к её самым глубоким корням, к мифологии, сказаниям фольклору, ко всему, что имеет отпечаток яркой народной самобытности и т.п.
     Именно благодаря моде на романтизм при Харьковском университете стали
выходить издания, посвященные истории и культуре Малороссии и Слобожанщины, причём, издания на украинском языке - всякие вестники, сборники и т.п. Ведь этот университет был единственным научно-образовательным заведением такого уровня на юге Российской империи. И естественно, что, следуя литературно-философской моде, в поисках исторического и национального колорита, южнорусская интеллигенция, «кучковавшаяся» при Харьковском университете, обращалась ко всему народно-малороссийскому, щедро наделённому искомым колоритом.  Великолепные гоголевские" Вечера на хуторе близ Диканьки" тоже появились на свет в русле увлечения образованного класса того времени романтизмом. И задумавший, было, написать "поэтическую" историю Малороссии Гоголь обращался за помощью в поиске материала к выдающемуся российскому историку и филологу  Ивану Срезневскому, работавшему тогда в Харьковском университете.
     В такой вот романтической атмосфере, царившей в Харьковском университете, учился Михаил Петренко. И писал стихи. Сын дворянина из Славянска, по окончании университета он довольно успешно будет продвигаться по служебной лестнице на судейском и антикриминальном поприще. А это значит, что он был на хорошем счету у начальства как человек вполне благонадёжный и благонамеренный. Несмотря на то, что продолжал писать стихи в стиле романтизма и на украинском (малороссийском) языке. "Взял бы я бандуру" тоже принадлежит его авторству.
       Ну, а теперь вернёмся у Лермонтову. Во время студенчества Петренко Лермонтов  был  самым популярным поэтом в России. Чему способствовал не только его несомненная поэтическая гениальность, но и вольнодумство, и эпатажное поведение (в стиле «иконы» романтизма лорда Байрона). Его поэтическое творчество считается вершиной именно романтизма. Лермонтов гибнет на дуэли летом 1841 года, и его гибель, конечно, вызвала широкий резонанс в обществе, то есть всплеск внимания к нему, его поэзии.      
         Стихотворение "Желание", может быть, и не относится к вершинам его поэзии, но зато по своей идее оно в высшей степени романтическое. Явно под влиянием другого известного романтика, автора первых исторических романов шотландца Вальтера Скотта (кто из нас в юности не зачитывался его романами о благородных рыцарях и непокорных свободолюбивых шотландцах?!) Лермонтов обращается в этом стихотворении к своим шотландским корням. Он сетует на злую судьбу, по воле которой он, с его шотландской рыцарской душой, рожден в не в краю полей, а в краю снегов, где ему всё чуждо. Соответственно его душа тоскует по далёкой родине, желая перенестись туда – в старый наследственный замок на «туманных горах», где на стене висит наследственный щит (с гербом), а под ним заржавленный меч… Воображение Лермонтова рисует типично романтическую картину «утерянного рая" романтиков… При этом его лирический герой сознаёт тщетность своего сокровенного желания. Что тоже является неотъемлемой чертой переживаний героя-романтика. (С возрастом, правда,  выяснится, что в этом желании на самом деле было много наносного, т.е. придуманного, и что Лермонтов ощущал себя глубоко русским человеком, наделённым именно русской, а не какой-то иной, душой.
     У Петренко, который так прямо и назвал своё стихотворение "Недоля", та же самая канва. Более того, оказывается, в самом первом издании (харьковском. 1841 года) Петренко предпослал своему тексту эпиграф, и эпиграф этот был из Лермонтова, хотя и из другого его стихотворения.

Публикация 1841 года.

В минуту жизни трудную
Теснится въ сердце грусть…
                Лермонтовъ.

Дивлюся на небо та й думку гадаю:
Чому я не соколъ, чому не лjтаю?
Чому менj, Боже, Ти крилля не давъ?
Я бъ землю покинувъ и въ небо злjтавъ…
Дал;ко, за хмари, подальше вjдъ свjту,
Шукать собj долj, на горе привjту,
И ласки у сонца, у зjрокъ прохать,
Й у свjтj ихъ яснjмъ себ; покохать.
Бо долj ще з-малу кажусь я нелюбій;
Я наймjт у неи; хлопцюга приблудній:
Чужій я у долj, чужій у людей…
Хиба хто кохае нерjднихъ дjтей?…
Кохаюся лихомъ и щастя не знаю,
И гjрко безъ долj свjй вjкъ каратаю;
Й у г;pj спjзнавъ я, шо тjлькj одна
Далекое небо моя сторона…..
И на свjтj гjрко! — Якъ стане щ; гjрше,
Я очи на небо — менj веселjше,
И въ думкахъ забуду, що я сирота —
И думка далеко, вис;ко лjта!….
Такъ дайте же крилля, орлячого крилля!
Я землю покину — и на новосjлля
Орломъ бистрокрилимъ у небо польну
И въ хмарахъ вjдъ свjту на-вjкъ утону.


    Лирический герой Петренко тоже сетует на злую судьбу, поместившую его в чуждый ему мир, и тоже желает стать птицей, чтобы улететь из него в родные края. С тем только отличием, что у Лермонтова противопоставляются Россия и средневековая Шотландия, а у Петренко противопоставление несколько иного рода.  Его герой чувствует себя чужим вообще на земле (на земле он – сирота) и мечтает улететь на небо. Что придаёт стихам Петренко черты б’ольшей народности, отсылая к темам и мотивам малороссийской народной поэзии, в которой «сиротство» - общее место. Когда Лермонтов понадобится для его «Вадима» казачья песня, а казаки из «Вадима» явно несут на себе отпечаток малороссийского казачества, для которых русские – «москали» (это словечко используется в повести), то он сочинит песню о злой судьбе, сделавшей героя песни сиротой.   
 «Вадим ехал скоро, и глубокая, единственная  дума,  подобно  коршуну  Прометея,  пробуждала  и  терзала его сердце; вдруг   звучная,вольная   песня привлекла  его  внимание;  он остановился; прислушался...  песня  была дика и годилась для шума листьев и ветра пустыни; вот она:
      
       Моя мать родная -
       Кручинушка злая;
       Мой отец родной
       Назывался судьбой.
       Мои братья хоть люди
       Не хотят к этой груди
       Прижаться,
       Им стыдно со мною,
       С бедным сиротою,
       Обняться.
       Но мне богом дана
       Молодая жена,
       Вольность-волюшка,
       Воля милая,
       Несравненная,
       Неизменная;
       С ней нашлись другие у меня
       Мать, отец и семья;
       А моя мать - степь широкая,
       А мой отец - небо далекое,
       А братья мои в лесах
       Березы да сосны;
       Скачу ли я на коне,
       Степь отвечает мне,
       Брожу ли поздней порой,
       Небо светит луной;
       Мои братья в жаркий день,
       Призывая под тень,
       Машут издали руками,
       Кивают мне головами,
       А вольность мне гнездо свила
       Как мир необъятное!
      
       Так  пел  казак,  шагом  выезжая  на  гору  по узкой дороге, беззаботно бросив  повода  и сложа  руки.  Конь  привычный  не  требовал понуждения; и молодой  казак  на  свободе  предавался  мечтам  своим. Его голос был чист и полон, его сердце казалось таким же».*
       
     Поэт и прозаик Николай Тихорский в критической статье, посвящённой выходу сборника «Снiп" со стихами Петренко, сопоставлял последнего именно с Лермонтовым. Тихорский писал: казалось, что поэзия умерла вместе с Лермонтовым, но, оказывается, решив вернуться с Кавказа в Петербург, она поселилась в Харькове, перехвативший её Петренко выучил её малороссийскому языку и заставляет петь думки. Конечно, поставив Петренко в один ряд с Лермонтовым, Тихорский немного переусердствовал. Но он, пусть и косвенным образом, подтвердил влияние Лермонтова на Петренко.
       Такого рода влияния, доходящие до прямых заимствований, идеи ли стихотворения, строки ли  - дело обычное в поэзии и искусстве вообще. И оно нисколько не принижает достоинства и значимости того, что сделано благодаря заимствованию. Если получилось действительно талантливое произведение. Как в случае со стихотворением Петренко "Дивлюсь я на небо та й думку гадаю". Но не напиши Лермонтов «Желание», кто знает, может, и не услышали бы мы никогда «Дивлюсь я на небо»…
      А в конце – самое интригующее. Через семь лет после первой публикации, в 1848 году «Дивлюсь я на небо» было опубликовано повторно – в «Южном русском сборнике» ("Южный русскій зборникъ"), украинском литературном альманахе, издававшемся в Харькове Амвросием Метлинским, украинским поэтом, переводчиком, этнографом-фольклористом, на тот момент адъюнкт-профессором Харьковского Императорского университета. Сравниваем два текста. Отличий практически нет. Кроме одного – куда-то исчез эпиграф из Лермонтова… Зачем понадобилось Метлинскому убирать эпиграф, в котором Петренко указал на Лермонтова, как на своего вдохновителя, можно только догадываться. Не секрет, что романтическая увлечённость  малороссийским фольклором националистически ориентированными украинскими деятелями была поставлена на службу своим политическим интересам. Авторы статьи в Википедии "Дивлюсь я на небо та ё думку гадаю", опубликовав оба варианта (за что им спасибо), тоже не сочли нужным обратить внимание на потерю эпиграфа из Лермонтова. Вот так и достигается поставленная цель по отрыву украинской культуры от российской - там эпиграф потихонечку убрали, тут умолчали о произошедшей утрате...   

*«Вадим» остался незаконченным, и, конечно, Петренко не читал этого стихотворения Лермонтова.

              (20.12.2022)