Письма дедушке - Письмо 26-е

Письмо двадцать шестое

«Здравствуй, родимый дедушка!
Извини, что вчерась не попрощался с тобой. Не мог… Голова уже не работала.

Вчерась меня еле откачали. Всё хохотал и хохотал. Не мог остановиться…
Остановитса!!! Ха-ха-ха!!! Ха-ха-ха!!! Ха-ха-ха!!!

Кое-как застопорили меня. Рот ладошкой заткнули. Чуть не задохнулся. Травами отпаивали потом разными. То ромашку пил, то валерьянку; то пустырник, то зверобой… То эту… как её… Вот чёрт… забыл. Из головы вылетело. Вспомню – скажу.

Прости меня, дурака, но я начал новое письмо писать. Вчерась, уже поздно ночью, по ошибке заклеил конверт с тем… с начатым. Теперь вот, дедуля, пришлось новый лист брать. Не будешь же расклеивать. Ну да ладно. Бог с ним. Как есть – так тому и быть.

Ну вот… продолжаю… Слушай, мой дорогой… мой любимый…

Папанька остался пока со мной, чтобы я до конца успокоился от смеха. Он сказал мне, что на днях к ним поступил один очень важный секретный документ (папанька мне по-секрету это сказал и я тебе, деда, тоже по-секрету говорю) – заявка на прощальный тур от какой-то российской примадонны.

Этих примадонн сейчас – море разливанное. Пруд пруди. Океан.
В кого пальцем ни ткни – та и примадонна.

Ну, это, когда они то ли на службе состоят при мадонне, то ли подражают ей на сцене, то ли сами себя называют так. Самозванцы они.

Мадонну-то ты должен знать. Ну и слышал наверняка. Но та – не из нашенских. Та мадонна в Америке живёт. Мериканка она настоящая. В Америке, деда, все мериканцы. Независимо откедова они приехали. Так и эта ихняя настоящая мадонна. Живёт она там в своё удовольствие и поёт разные песни. И ей прощальный тур совсем не нужен.

А тут – госпрограмма. Извольте-с исполнять…

Я же тебе уже говорил, что всеми прощальными турами наш папаня сейчас занимается. Ему это поручено. Как самому исполнительному, как профессионалу, как учёному человеку, как настоящему гражданину своей страны.

Она, примадонна эта, просила выделить деньги на четырёхгодичный прощальный тур. И даже на три персоны – ещё мужа своего малолетнего хочет привлечь и дочку просила учесть при этом. А деньги затребовала сразу все, а остальные, мол, потом.

Папанька сейчас весь в мыле – деньги ищет. По всем банкам и инвестфондам.
Он уже и к Ромке обращался, и к дяде Паше. Но те отказали. На эту тему они вообще не хотят разговаривать.

Ромка сказал, что щас туго у него с бабками, что он как раз в эти самые дни супермегаяхту длинную себе заказал и надо срочно предоплату делать.

А дядя Паша послал папаню ко всем чертям и попросил его не беспокоить и не подходить к нему с такими дурацкими просьбами. Мол, его это не касается.

Он обиделся на всех (его тоже на днях с работы турнули) и ни с кем теперь дядя Паша разговаривать не хочет. Да и видеться тоже.

Опять он ходит… как и прежде: руки в брюки…

А вот когда он у дяди Бори работал – гоголем ходил всегда.

Дядя Боря-то, когда к нам приезжал, дядю Пашу с собой всегда брал. Тот ему портфель носил (а в портфеле том водочка всегда имелась, ну и закуска какая-никакая: редиска, огурчики, помидорчики) и сумку спортивную с формой и ракетками для тенниса таскал. Чтобы под рукой всегда всё присутствовало. И то, и это.

Дядя Боря-то заядлым теннисистом был. Любил он теннис. Ну, и остальное тоже любил. Возлияние он особенно любил.

И дядя Паша всегда рядом с ним ходил. С портфелем.

Он, деда, всегда портфель с собой таскал. Должность у него такая была – с портфелем быть. Портфеленосец! Как письмоносец.

Я-то всё помню, хоть и маленьким тогда был. «Под стол пешком ходил» – это дядя Боря так про меня раньше говорил.

Сидят, бывало, они в сауне.
Баня это, деда, у них такая. У нас-то с тобой просто баня была, а у них токо сауны. Не могут они без сауны обходиться. Без сауны – тоска у них.

А после сауны за столом они обычно сидят. Вопросы государственные решают… И водку пьют.

Дядя Паша всегда рядом с дядей Борей сидел.

Потом разговоры разные начинали разговаривать. То про су-ве-ре-ни-тет какой-нибудь. То про загогулины…

И кажный (каждый) раз дядя Паша рубаху свою на груди рвал (или майку – если в майке сидел) и кричал всем: «Я за царя Бориса всех в говне утоплю! Всем вам, черти, руки пообломаю! Всем глотки перегрызу!..»

Это мне наш папанька, дедуль, рассказывал, когда он оттэдова возвращался, с заседаний ихних. Грит, дяде Боре это ндравилось. Очень даже ндравилось. Он даже дяде Паше за это портфель большой подарил (чтобы больше в него водки входило) и орден хороший дал. Орден имени Дружбы. Или За Дружбу. И стал называть его миленьким Пашенькой… А до этого просто Пашкой безродным звал.

А в другой раз (я тогда тоже маленьким ещё был) у нас на веранде они все сидели. Обмывали что-то. Портфель уже почти пустой стал. Захмелели все. Загрустили.

Дядя Боря (чтобы грусть и уныние разогнать, чтоб веселья и радости друзьям-товарищам нагнать) всем присутствующим эти странные су-ве-ре-ни-теты начал раздавать. Всем – без разбора.

Тоже кричал громко (как и дядя Паша): «Берите себе суверенитеты!.. Все! Все берите!.. Кому скоко надо – стоко и берите!.. Понимашь…»

Я под столом тогда сидел. Он вытащил меня из-под стола за шкирку и давай подкидывать к потолку и орать радостно: «И ты, Венька, пензюк – солёны уши, тоже бери себе суверенитету. Скоко хошь, бери. Я добрый сегодня! Понимашь…»

Руками ещё он сильно махал. В разные стороны. Смахнул вазу хрустальную с конфетами на пол и опять мне: «Бери Венька! Бери! Всё бери!.. Пензюк разэтакий…»

Я думал, что это и есть су-ве-ре-ни-теты и стал с пола собирать те конфеты. А чё не собирать-то? Когда скоко хочешь дают.

Собрал я их все до единой и опять заполз к себе под стол (в резиденцию).
Да там (в резиденции) и слопал все. Назавтра щёки у меня аж бордовыми стали. Как свёкла. От суверенитета этого.

А этим дядям хоть бы что. Не покраснели даже… Хоть и выпили два с лишним портфеля. Добавку им ещё приносили офицеры из главной спецохраны. У дяди Бори нос токо слегка розовым стал. И всё.

В тот день и Ромка у нас в первый раз объявился. Игрушек он мне тогда принёс. Разных. И деревянных, и пластмассовых, и железных. Мешок целый.
Он же в ту пору игрушками детскими торговал.

А вот когда дядя Боря стал всем суверенитеты раздавать, всем без разбору, то Ромка (хитрый еврейчик) вместо суверенитета нефтяной промысел себе отхватил. Не дурак, видно, Роман этот, далеко не дурак. Большой промысел хапнул. Почти даром.

А к вечеру Рома не удержался всё-таки и ещё кусок суверенитету всё же взял себе. Большой кусок он сцапал. Чахотку какую-то.

Ой, прости, деда, не так назвал, запутался я, с головой что-то случилось.
Не Чахотку, а Чукотку, что на восточной окраине страны нашей находится. Так они тогда говорили. А ещё говорили, что вместе с чукчами кусок тот лакомый ему достался.

Не знаю, что они… или кто… Чукчи эти. Не видал их ни разу.

Говорят, в чумах они живут. Поэтому и чукчи.
Это дядя Боря так сказывал.

А папаня наш поправил его. Папаня-то много чего знает. Умный у нас папаня.
Мол, не в чумах они, чукчи, живут, а в ирангах каких-то. Навроде палаток наших.

Спор у них, деда, на эту тему возник.
Одни за чумы боролись.
Вторые иранги отстаивали.

Спор закончил Ромка. Он сказал, что когда сам съездит туда, то сам посмотрит всё и спросит у чукчей, где и в чём они там живут. Умный Ромка, хоть и игрушками торгует.

Дяде Боре очень понравилось его правильное решение, и он вдобавок должность важную государственную ему дал. Гульбернатором у чукчей назначил.

Гульбернатор, деда, – это такой самый главный начальник, который только дяде Боре подчиняется. Друг, значит. Повезло ему, Ромашке, как утопленнику.

Да ему потом вообще везло. Он и нефтяным промыслом командовал. Нефтью торговал. Он же торгаш. И чукчами командовал. Игрушки им свои сбагривал.
И в Лондоне стал жить.

Это, деда, город огромный в каком-то туманном эльбионе. Он даже кошельком у дяди Бори стал. А вот почему он в кошелёк превратился… мне не ведомо, врать не стану. И папанька молчит. Ничего не говорит. Тайна, видать.

Ромка потом ещё и племянником этих Цукерманов оказался. Хая его двоюродной сестрой была. Папаньку его то ли Ароном звали, то ли Абрамом. И он потом всем сказал, чтобы по отчеству теперь его называли. Но, почему-то Аркадьевичем себя величал…
А Ромкой с тех пор его уже не кликал никто.

Папаньке нашему и дяде Боре он всё-таки разрешал по имени себя называть. А больше никому. Тоже, видимо, ребрендинг себе сделал. Ну, и как все нефтяники, он сразу в олигофрена превратился. В чистейшего.

А когда я подрос маленько, деда, то у нас ещё один родственник Цукерманов появился. Везёт же нам на этих Цукерманов. Но у этого ихнего родственника мама была русская, а папа – юрист. Он обедать к нам всегда раньше приходил. На Майбахе он, деда, рассекает. Всем сообщает, что нету у него Майбаха (это, деда, машина такая чёрная, как у самых богатых нефтяников), а ездит на нём. А в диссертации своей… Фу ты, чёрт… А в декларации своей он указал, что у него из автомобилей только старенький ржавенький Запорожец в одном количестве (ты, деда, консервной банкой его раньше называл) и больше ничего, мол, у него нет. Правда, ещё стайку он, деда, указал в декларации своей. Стайка – это типа нашей сарайки, деда. А папанька наш уверяет, что не так это дело обстоит. Совсем не так. А как ты думаешь, деда? Сам-то??

Ладно. Молчи. Ничего не говори. Всё и так ясно. Я же знаю, что ты правильно всегда думаешь. Ты молодец у меня. Умный, честный и справедливый.

Вот ты, дедуля, в очередной раз убедился, что врут здесь все. От мала и до велика. С рожденья и до смерти. Независимо от должности.

А мне тут каково? Как мне надоело. Смотреть уже не могу. И слушать.

Заврались все. И с часами дорогущими, и с выборами, и с прихватизацией этой нечестной, и с декларациями своими ложными. Да и вообще!!

Скорее бы уж ты приехал за мной. И забрал бы меня к себе…
Соскучился по тебе… Спасу нет…

На этом сегодня заканчиваю. Устал писать и думать. Голова не варит.
Всё. Не могу уже… сил моих нет… Завтра продолжу.

Обнимаю крепко и целую.
Твой маленький Вениаминчик.»


Продолжение: http://proza.ru/2022/12/30/443

Предыдущее: http://proza.ru/2022/12/24/564

Начало: http://proza.ru/2022/10/05/382