Фотограф Митрофанов

     - … Вы прослушали речь Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Юрия Владимировича Андропова. И о погоде…
     Фининспектор выключил радиоприёмник. В фотоателье номер два было зябко, декабрь был очень холодный и он сидел за столом в кабинете заведующего, накинув пальто.
     Заведующий ателье прислонился к косяку и впадал в уныние. Фининспектор потёр руки, провёл пальцем по стопке папок, лежащих справа от него, кашлянул.
     - Пойдёмте, чайку попьём.
     Заведующий фотоателье решил взять инициативу в свои руки. Точнее, в одну руку, он был инвалидом-фронтовиком.
     - Ну, пойдёмте.
     Молча прошли через вестибюль, где сидело несколько посетителей, зашли в подсобку. В подсобке было тепло, за стенкой находился тепловой узел Дома быта, и не было окон. Заведующий долил из графина воду в чайник и воткнул шнур в розетку.
     Розалия Петровна, приёмщица ателье и председатель месткома, занесла блюдце с сухариками. Выразительно посмотрела на заведующего: «Может коньячку?». Тот отрицательно помотал головой.
     - Семён Семёнович, - начал фининспектор, - давайте прямо. Вы коммунист, ветеран, опытный человек и всё понимаете. Когда горисполком поддался на ваши длительные уговоры и разрешил эксперимент по финансовой самоокупаемости вашей организации, с нами никто не советовался. Но советские законы никто не отменял, и отменить не может. Финансовая дисциплина была первым пунктом в вашей пояснительной записке и в постановлении предгорисполкома. И что я вижу? Бардак. И простите меня, но я скажу точнее: наглый бардак! Берём документы и видим: мёртвые души. Лёгких денег захотели на старости лет? Семён Семёнович, это девяносто четвертая статья Уголовного Кодекса РСФСР. В лучшем, в лучшем случае.
     Семён Семёнович, молча заваривал чай, накладывал сахар-рафинад в красивую сахарницу. Налил заварки, добавил в чашку кипяток.
     - Пейте, Андрей Николаевич. Чай у нас хороший, индийский.
     Фининспектор отхлебнул чай, подумал и положил в чашечку кусочек рафинада.
     - Вы правильно заметили – я коммунист. Чужих денег не брал. Махинациями не занимался. Воровство ненавижу. И мёртвых душ не оформлял.
     - А кто тогда такой – Митрофанов?
     - Фотограф. И не просто фотограф, а фотограф пятого разряда. И разряд присваивал ему не я, а комиссия Облсовпрофа на основании Единого тарифно-квалификационного справочника работ и профессий рабочих, утверждённого  Постановлением Госкомтруда СССР и ВЦСПС. Документ о присвоении разряда есть в личном деле фотографа Митрофанова.
     - Но он слепой!!! Слепой фотограф?!
     - Да, товарищ Митрофанов плохо видит и даже на один глаз слепой. Но он замечательный работник, передовик.
     - Он что, работает?!
     - Чтобы получать зарплату, как любой советский человек, товарищ Митрофанов трудится. Согласно штатному расписанию он работает два дня через два. И без скидок на свою инвалидность.
     - Семён Семёнович, не делайте из меня дурака! Я – ответственный работник!
     - Если вы, Андрей Николаевич, попили чай, то пройдёмте в ателье, Иван Александрович сегодня работает, сами всё посмотрите своими глазами.
Фининспектор фыркнул, в два глотка допил горячий чай и поднялся. Выходить из тёплой бытовки не хотелось, но очень хотелось поставить на место этого зарвавшегося заведующего.
     Розалия Петровна обеспокоенно посмотрела, как мужчины прошли в зал фотосъёмки. Быстренько пробила восемьдесят копеек, отдала квитанцию и фотографию довольному солдатику и прошла за бархатный занавес: возможно, удастся услышать хоть что-нибудь.
     В зале было очень светло, кроме светильников на потолке горели почти все софиты. Около громоздкого аппарата ФДК, стоял красивый пожилой мужчина, в идеальном костюме, в шелковом галстуке. Аккуратная, модная бородка и дымчатые очки делали мужчину похожим на актёра Кадочникова.
     - Скажите, а где фотограф?
     - Я фотограф Митрофанов. Семён Семёнович, что-то случилось? Я не фотографировал этого гражданина.
     - Нет, Иван, этот товарищ фининспектор. И Андрей Николаевич считает, что ты – мёртвая душа.
     - Кто, простите?
     - Мёртвая душа, нахлебник, захребетник.
     - А, понятно, слепой фотограф.
     Фининспектор уже понял, что ошибся.
     - Видите ли,…
     Осёкся, покраснел.
     - Я хотел сказать, что…
     - Садитесь.
     Фотограф Митрофанов бесцеремонно перебил фининспектора.
     - Куда садиться? Зачем?
     - Вот на этот стул. Я сейчас вам всё покажу.
     Фотограф указал на изящный, обитый темно-синим бархатом стул. Андрей Николаевич сел, и уже с интересом наблюдал за явным представлением.
     - Семён Семенович, вы идите, я товарищу всё покажу, и если ему не понравится результат съёмки – сам оплачу.
     Семён Семёнович с ухмылкой вышел из зала, столкнулся с Розалией Петровной, взял её за руку и вывел в вестибюль.
     -Так, сядьте ровно, руки на колени, свободнее.
     - А… Вы же спиной ко мне?
     - Во-первых, я слышал, как вы садитесь. Во-вторых, опыт. В-третьих, я вижу ваш контур в зеркале.
     Митрофанов споро управлялся с громоздким деревянным фотоаппаратом, немного опустил его.
     - Ваш рост – сто семьдесят?
     - Да…
     - Хорошо. Поправлю свет, хорошо. Улыбайтесь, смотрите вот сюда. Спокойно, снимаю. Можете вставать. Чтобы не тянуть, результат посмотрим через часик.
     Потрясённый фининспектор поднялся, вышел в вестибюль.
     - Следующий кто? Проходите девушка.
     Розалия Петровна торжествующее смотрела на фининспектора.
     - Вас, Андрей Николаевич, ждут дальше чаёвничать.
     Зайдя в бытовку, фининспектор развёл руки.
     - Ну, знаете, Семён Семёнович, это какое-то чудо!
     - Чудо? Возможно. Сегодня ведь 23 декабря, у древних римлян последний день Сатурналий, самая длинная и волшебная ночь. Может по рюмочке коньячку?