Регина Соболева. На районе

Книга рассказов Р. Соболевой «На районе» очень неровная по авторскому мастерству, как и бывает, если сборник создаётся из всего имеющегося материала, написанного в разное время, да ещё начинающим автором. Общее для всех рассказов -- это почти полное отсутствие описаний. Нет портретов героев. Автору чужды картины природы, даже приметы местности, где происходит действие, зачастую никак не обозначены, кроме названия. «Три алжирский вилайета», «Две татарских притчи», «Один случай на Крайне Севере», «Вологодские дворы и дворики», «Уренгойские гиблые места» -- именно названия должны, по мнению автора, перенести мысленно читателя в ту или иную точку мира, а если у него (читателя) узок кругозор, всегда можно заглянуть в интернет, чтобы узреть Северную Африку или ещё более северные и гиблые места. Я вот познакомилась со словом «вилайет» (район, провинция) таким образом.
Цикл «Три алжирских рассказа» написан хорошим языком, в едином стиле. Несомненно, доносит колорит экзотики... И тут я замолкаю, потому что колорит как раз отсутствует. Подумалось: если бы художнику пришлось иллюстрировать эти рассказы, где бы он брал материал? Пошёл бы за впечатлениями в интернет? «В Айн-Сефре снова выпал снег», да, снег -- экзотика для алжирца, но рассказ-то для нашего читателя, снег видевшего-перевидевшего, а как выглядят под снегом пальмы (упомянута одна), чужеземная архитектура, вообще незнакомая нашему читателю африканская земля? Сколько ни напрягай воображение, вспоминаются родимые панельки, церкви, заборы и лужи под привычным снегопадом. И даже парк с отключённым фонтаном из рассказа -- один в один, дальше воображение дорисовывает ворон... на единственной пальме. Но писатель -- тот же художник, пишущий словом. Почему же в повествовании, кроме экзотичных имён и названий, нет ничего для зрительных, слуховых, тактильных впечатлений? Как выглядят герои, во что они одеты? Возникают и другие вопросы. Почему отец, имеющий отдельную комнату для кабинета да и дом собственный, желает экономить на краске для кухни? Почему мать ассоциируется только с кухней -- она пожилая пенсионерка, или просто не работающая, потому что имеет обеспеченного мужа? Она хочет внуков, хотя сын очень молод и ещё учится... Это в обычае, или всего лишь прихоть стареющей женщины, погружённой в быт? Почему её выбор пал на Зейнаб -- из той получится покорная невестка? Рассказ бытовой, хотя с толикой мистики и только с намёткой психологии, поэтому возникает много вопросов. Сцена без декораций, актёры без костюмов и даже без лиц. И траурно-белый снег -- такое впечатление от рассказа. Не следует думать, что нужно расписать текст до объёма повести. Детали можно давать точечно, но они должны привносить «оживляж», рисовать картинку, то есть питать воображение читателя.
Короткие рассказы «Тётя Крыса» и «Абии» более впечатляют, в них есть психологизм и национальная особенность семейных отношений. «Тётя Крыса» написан в стиле притчи, поэтому портреты героев как бы и не нужны. Запоминающиеся детали: «плоды граната воровали», «в озере купались, на дне которого растут каменные иглы», «отвратительны розовый комочек» -- про крысёнка; тактильные (пусть не зрительные) впечатления: «прижаться к зернистой прохладной стене», «ползёт по руке, тычется мокрым носом». Притча, она и есть притча -- лаконичный язык, поучительная история, чёткая идея. А чужеземный колорит -- та самая «ягодка» на пирожном. Несомненно это лучший рассказ в цикле. В рассказе «Абии» вообще нет красок -- это черно-белое «кино». Дикость старой традиции описана с точки зрения ребёнка, потому выглядит особенно страшно. Единственный, кто свободен от условностей быта, он, как может, защищает любимую сестру и, конечно же, терпит крах. Рассказ хорош психологизмом. Но отсутствие портретов и описаний не даёт сжиться с героями, перенестись в их обстановку, поэтому читатель остаётся посторонним наблюдателем чужой, возможно, придуманной жизни.
«Две татарские притчи» -- совсем не притчи, а скорее зарисовки. «Не от мира сего» -- попытка пересказать вынесенное из детства страшное впечатление, странным образом возникшее в другое время и в другом месте... Рассказ набит деталями, обрывками ощущений и впечатлений, от которых лихорадит, потому что предвкушаешь нечто ужасное, но всё уходит в туман, мистика оказывается давним сном -- это первая часть рассказа. Вторая -- бытовая, но интересная колоритными чёрточками незнакомой жизни, и это замечательно. Забытый сон мистически возвращается, но переживается не остро, как прежде, а отчуждённо -- через незнакомого человека. Но читатель заинтригован -- существует нечто непознанное, не названное. И бытовой рассказ приобретает необычный романтический окрас. В рассказе «В электричке» нет ни малейшей «татарской» детали, помимо прибавки к имени героини «апа» и названия города. А это досадно, потому что пейзаж за окном, хотя бы, мог бы отличать казанскую электричку от московской или иной другой. То же самое с «Уренгойскими гиблыми местами»... Зачем всуе упоминать названия мест, если действие любого из рассказов происходит в безликой реальности, единообразной для всех территорий бывшего Советского Союза? Одинаковые школы и классы, дворы и дома, подъезды и т.д. Конечно, не всем так не повезло в детскими впечатлениями. Дело даже не в тяжёлых воспоминаниях из детства, а в манере передать их.По ощущениям -- рассказывает о детстве очень и очень пожилой человек, забывший, как он был ребёнком -- с ловкими движениями, горячей кровью и острыми ощущениями. Нет, в детстве автора в куклы играми маленькие старушки, вялые и скучные...