Прогулки по Москве. Трубная площадь

       «Владимир Гиляровский,   как никто из наших писателей,  знал так всесторонне и  блестяще Москву. Было просто непостижимо,  как может память одного человека сохранить столько характерных историй о людях, улицах, площадях и садах, о почти каждом трактире старой Москвы». Так писал об этом необыкновенном человеке замечательный писатель Константин Паустовский.
      Начну свое повествование   о Трубной  пощади Москвы с забавного инцидента. Издавна на Трубной площади существовал так называемый птичий  рынок.  И любители   певчих  птиц,  в частности канареек,  часто  собирались в одном из трактиров со своими питомцами, хвастаясь их пением и  устраивая своеобразные певческие  состязания. Однажды в такой трактир   шумно ввалился со своими друзьями известный   обладатель мощного баса, Федор Шаляпин. На просьбу хозяев птиц не шуметь, так как канарейка птица нервная,  не выносит шума и вообще может перестать петь, Шаляпин поразился такому  к себе отношению и грянул во  всю мощь «Вдоль по  Питерской…». Народ в ужасе  схватил клетки  и стал уносить  своих  канареек. 
       В 1840-х годах на Трубную площадь были перенесены с Охотного
ряда деревянные лавки, в которых продавали певчую птицу в клетках,
голубей и мелких животных (кроликов, ежей, кошек, а также собак
разных пород), В 1851 году сюда перешли с Театральной площади и
торговцы цветами, цветочными семенами и саженцами декоративных
и фруктовых деревьев, Эти торговцы расположились на северной
стороне площади, в начале Самотечного бульвара, который от них и
получил свое современное название — Цветной бульвар. Цветочные
магазины, стоявшие здесь, снесли в 1947 году. Птичий рынок на Трубной площади просуществовал до 1924 года.
     Торговцы рано утром привозили и приносили сюда клетки с птицами и мелкими животными. Мальчишки-голубятники тащили сюда для продажи или обмена голубей. В трактирах собирались любители соловьиного пения и
канареек. На Трубе был свой особый торг и обмен щеглов, перепелок,
синиц, чижей, поющих и не поющих. На птичьем рынке продавали
также кошек, щенят и водили в намордниках огромных догов и
сенбернаров. В воскресные дни шум и гам птичьего рынка слышался
издалека.
     Весной, в Благовещенье (25 марта старого стиля), многие
приезжали на рынок, чтобы купить и выпустить на волю птиц. Таков
был в этот день обычай.
    Птичий рынок настолько мешал движению через Трубную
площадь, что Городская управа в 1906 году предлагала перенести его
на другое место, но Городская дума отклонила это предложение.
Только после революции рынок в 1924 году перенесли к цирку на Цветном бульваре, где теперь «Центральный  рынок», и Трубная площадь стала проезжей.
    Птичий рынок 1880-х годов прекрасно описан А. П. Чеховым в
очерке «На Трубной площади». А еще на  Трубной площади всегда устраивали   веселые  гулянья перед Пасхой, на Вербное  воскресение.
    В 1908 году Станиславский поставил в Московском Художественном театре сказку Мориса Метерлинка «Синяя птица». Грустную, волшебную сказку  о любви и верности.
       Музыку к спектаклю должен был написать композитор Илья Сац. Но  он долго не мог найти основной мотив к сказке, к этому новогоднему, чудесному подарку Феи. Тогда он придумал вот что: собрав мальчишек из соседних дворов, он отправился с ними на Трубную площадь, Трубу, как ее звали москвичи. В этот день как раз было Вербное воскресенье. Труба пела, шумела на разные голоса, и чего там только не было. Наша компания накупила разных свистулек, пищалок, трещеток,  всего, что могло издавать какие-то звуки. После Илья Сац использовал  звучание этих «инструментов» и написал замечательную музыку к спектаклю:  «Мы дружной вереницей идем за Синей птицей, мы дружной вереницей идем за Синей Птицей…».
              «В 60-х годах там, — писал В. А. Гиляровский, — где в болоте
квакали лягушки и неслись вопли пьяных драк  посетителей „Ада“,криминального трактира, вдруг, на углу площади и  бульвара, засверкали огнями окна дворца обжорства, пред которыми стояли день и ночь дорогие дворянские запряжки, иногда еще с выездными лакеями в ливреях. Это был модный ресторан, открытый знаменитым поваром Оливье, творцом „салата Оливье“, который, подружившись   с богачом Пеговым, убедил его купить в 60-х годах прошлого века пустырь и построить здесь ресторан „Эрмитаж“, Пегов согласился, При этом площадь и улица вокруг были замощены. Ресторан сразу имел неслыханный успех. Дворянство так и хлынуло в новый французский ресторан». Считалось особым шиком, когда обед готовил повар-француз. Потому как ни старались  свои  гурманы- выходило  не то, да не так.
     Все на французский  на манер в угоду требовательным клиентам сделал Оливье- только одно русское оставил: в ресторане не было фрачных лакеев, а служили московские половые, сверкавшие рубашками голландского полотна и шелковыми поясами. На эти обеды также выписывались из  за границы деликатесы и лучшие вина  с удостоверением, что это коньяк из подвалов дворца Людовика XVI, и с надписью «Трианон». Набросились на лакомства, не знавшие куда девать деньги после  реформы 60-х годов,  избалованные баре…
    После пиршества их ждали у подъезда лакированные экипажи. Кучера в огромных кафтанах дорогого сукна, лихачи ,гордо восседающие и ждущие богатых  клиентов.
     В 1880-х годах через Трубную площадь по Бульварному кольцу
прошла конка. Небольшой вагончик, переполненный пассажирами,
тащили от Петровских ворот две клячи. На Трубной площади к ним
припрягалась четверка таких же лошадей с мальчишками-форейторами
верхом, и шестерка лошадей под гиканье мальчишек и звонок кучера
вскачь втаскивала вагон на крутую Рождественскую гору.  Крутая гора эта- один из семи холмов, на которых, как известно стоит Москва, назывался по имени  женского Рождественского монастыря, существующего и поныне.
     В роскошных интерьерах  ресторана  «Эрмитаж» сейчас располагается театр «Школа современной пьесы».

      Каждому времени нужен свой летописец не только исторических событий, но и летописец быта. В своей книге «Москва и москвичи» Владимир Гиляровский    щедро представил нам картины старой  Москвы, ее быта и жителей, ее населяющих . И Константин Паустовский в очерке «Дядя Гиляй»    писал , что о Москве Гиляровский мог с полным  правом сказать: «Моя Москва». Невозможно  представить себе Москву конца XIX века и начала ХХ века без  Гиляровского, как нельзя представить себе ее без Художественного театра, Шаляпина, Третьяковской галереи… Хлебосольный, открытый и шумный  дом Гиляровского был средоточием артистической, газетной, художественной  Москвы. По существу это был музей культуры, живописи и быта чеховских времен.
                И  предстает перед нами Москва «на грани двух столетий, на переломе двух миров».