Безрукие матери из белой лошади

- Баю-баюшки-баю,
Спать укладываю,
Спать укладываю
Уговариваю...
...Ну вот, жили-были два брата да сестрица... Родители у ех померли, дак росли оне одне... Выросла сестрица-красавица. Посватался к ей парень из дальнего села – она и пошла за его. Вот живут-поживают... Дитё у ех родилось... Дак невзлюбили те братья своево зятя. Пришли оне как-то ночью и убили... А сестрице отрубили руки по самые плечи, посадили ребёночка на горбушку и пустили её куда глаза глядят...
Вот идёт она так, идёт... Уж солнце занялось, печёт... Пить ей хочется... Видит колодец полный водицы, да боится наклониться – ребёночка уронить...
***
...Снится земляничная поляна. Поют птицы, пахнет горько-сладкой травой. Пыльная дорога ведёт через холмы к старой пасеке. Алеет на солнце спелая ягода... Просыпаюсь от дикого вопля. Кричит соседка справа, дебилка Аллочка. Она всегда кричит. Беспощадно светит в глаза больничный фонарь.
“For Мonsenior Bruce Kent (from member of Group for Establishing Trust and Confidence between East and West)
Glory to Jesus Christ. 
It’s now about two months that I’ve been kept – as punishment for my peace persuations – in a ward 33 of a psychiatric hospital. So far I am unable to describe to you how they managed to get me here, fully neglecting both the legal laws of this country and the conventional rules of decent behavior. I can only state that right now I am actually a prisoner wearing a stamped, striped robe and tied by stockings to the folding cot. My daughter managed to convey to here two handkerchiefs you gave me once. One of them I gave to a patient- epileptic in my ward – she likes that very much. And Parish Mass book – also present from you – I keep it now under my pillow.
….I feel compelled to have conversations with people calling themselves psychiatrists. They are constantly trying to make me discuss politics - a subject that I absolutely refuse to uphold. The moment I try to explain my un-ability to conduct a talk like this (“…to a first comer”), I am being interrupted.
They won’t let me see my daughter…”
“Монсиньору Брюсу Кенту (от члена Группы Установление Дружбы и Доверия между Востоком и Западом)
Слава Иисусу Христу.
Вот уже два месяца как я нахожусь – в наказание за мои мирные убеждения – в отделении №33 психиатрической больницы. Не могу описать, как со мной здесь обращаются, полностью  игнорируя как законы сей страны, так и общепринятые правила приличия. Могу лишь констатировать тот фаст, что я в сей час действительно заключенная, одетая в штампелеванный полосатый халат и чулками привязанная к койке-раскладушке.
Моей дочке удалось передать сюда два носовых платка, которые Вы мне подарили когда-то. Один из них я отдала больной-эпилептичке их нашего отделения – уж очень ей понравился. Молитвенник (Parish Mass book) - тоже Ваш подарок – сейчас хранится у меня под подушкой.
...Меня принуждают разговаривать (то есть «беседовать») с людьми, которые называют себя психиатрами. Они постоянно навязывают мне дискуссии на политические темы – предмет, каковой обсуждать с ними мне не интересно. Когда же я хочу объяснить им свою несклонность поддерживать разговор такого рода («...с кем попало» - про себя), они перебивают меня.
...Мне не разрешено видеть мою дочь...»
Я знаю, где этот колодец: не доходя  до старой пасеки, под высоким тополем, уходящим своим зелёным куполом в небо; вода в том колодце чистая, холодная, вкусная.
Только вот бабушка следит за нами – девчонками, подружками-ягодницами. Она не разрешает нам пить сразу много:
 - Тётынька Наталья, соседка, померла: так же вот в жару как сегодня дорвалась до холодной воды, выпила ковшов десять или двенадцать сразу. Так подхватила воспаление лёгких и померла… Царство Небесное…
***
ЗА СПИЧКАМИ.  Привезли пожилую женщину по фамилии Никитина: в обеденный час вышла из дома купить спички. Опираясь на костыли  (перелом бедра), она ковыляла в сторону киоска купить спичек. Здесь её поймали, арестовали, велели паспорт показать* (* как в песне «Цыплёнок жареный»), но паспорта при ней не было. Её обыскали, отняли костыли, и привезли в психушку; насильно колют аминозином* (*нейролептик усыпляющего действия)…
Я вижу её испуганные глаза.
Я слышу её тихий стон.
Когда-нибудь (может быть завтра, а может бять спустя годы) ей сообщат, что утром за час до её похода за спичками, «при неизвестных обстоятельствах» погиб её единственный сын Владимир Никитин, диссидент.
***
 «Эта ручка нам не надобна– обнимала чужого».
Боль справа.
«И эта ручка нам не надобна – обнимала чужого».
Боль слева.
На шее, сзади,  вцепившись в воротник платья, её голодный ребёнок…
…Но жажда… И вот она подходит к колодцу, наклоняется… И ребёночек падает вниз….
Обычно у бабушкиных сказок были счастливые концы.   Как так случилось, что я заснула, не дослушав  до конца эту, мою любимую сказку, сказку о Безрукой Матери?
…Мой гид – хрупкий женский силуэт, мелькает между берёзами, оборачиваясь, машет мне ладошками:
«Не отставай, не отставай!»
Я не успеваю за ней. Устала, шлёпаюсь на землю, кричу вслед:
- Баба, что было дальше? Ну правда, баба, что было дальше?!
В ответ – тишина деревенского кладбища… Стоны… Матерщина дежурных сестёр (почему они матерятся так много?) Слепота за окнами небьющихся окон…
  ***
  Хуже любого аминозина, любого укола  для матери, разлука с её ребёнком.
Лишь пару раз я видела мою дочь из окна палаты, стоящую внизу на улице, похудевшую, съёжившуюся от холода в  лёгкой старой курточке.
Как хочется мне (не только одной мне) стукнуть кулаком по небьющемуся стеклу, разбить и вылететь наружу, полететь вниз на чёрный асфальт, глотая по пути свежий уличный воздух…
***
ЖЕНЩИНА В БЕЛОМ Добрая сестра Мария – она одна лишь зовёт нас по имени (остальные по номерам) - суёт мне записку, найденную в кабинете заведующей во время уборки:
«Мама, я уезжаю в Вильнюс до понедельника, посмотреть Казюкас. Поезд № 193. Я вернусь в понедельник, не волнуйся, всё будет хорошо. Только жалко, не увидела тебя в окне…»
Теперь я понимаю, почему они весь вечер не давали мне приблизиться к окну.
- Мария…
Мария даёт мне валидол от сердечной боли.   
***
О Вильнюсе я знаю только, что это город – столица Литвы, где раз в году люди празднуют наступление весны, праздник зовётся «Казюкас».
Весна наступает в наших календарях… Скоро утро. Головная боль. Подушка, мокрая от слёз.
Поезд №193, должно быть, прибыл в Вильнюс.
Я взмываю над раскладушками… Делаю круг вдоль стен, окон – нигде ни щелки, чтобы протиснуться… 
Упираюсь крыльями в потолок – нечеловеческое усилие – и корпус больницы отрывается от чёрного асфальта.
Птицей в огромной каменной клетке лечу на Запад, в сторону Вильнюса. Я вижу дом в темноте. Внутри кудреватый рисунок полуразрушенных поручней… Моя девочка идёт вверх в поисках приюта на ночь.
Я прибыла вовремя: в темноте она споткнулась, её левая нога над пятиэтажной пропастью… Но неведомая сила спасает её от падения, хранит её, она продолжает путь наверх. А я вспомнила теперь, вспомнила!
- Вот как выросли крылья у Матери, и полетела она вниз за своим ребёночком… Вот как выросли  руки у Матери, подхватила она ребёночка и вынесла его наверх из того колодца…
***
   ЖЕНЩИНА В БЕЛОМ Добрая сестра Мария подходит к койке моей соседки Никитиной и шепчет:
- Не падайте духом, товарищ Никитина…  Будут ещё женщины, что получат назад своих ближних. Кто потерялся – найдётся, кто умер – воскреснет. Будет живой… живой…
 - Баю-баюшки баю
Спать укладываю
Спать укладываю
Уговариваю...
"Безрукая Мать"-3 А-Н Коваленко, х.м. 70х55см