Занятное житие. Эпизод 6. Сокровенное

            Занятное житие.
            Эпизод 6. Сокровенное.

            Предыдущий эпизод:   http://proza.ru/2023/01/08/551   

            Дни шли за днями, проходили недели.
            Через три – четыре дня, после десятого дня рождения мамка была обрадована, и помытой посудой, и молоком в холодильнике, в конце концов - строго заправленной постелью. Просьбой сына оставить рубль на хлеб, чтобы не брать у бабушки, а то в жаркий день к ней очень большая очередь. Но все равно было видно, некое удивление женщины от поступков и манеры держаться сына, очень изменившегося и вдруг, так повзрослевшего. Правда, в некотором смысле, мама была восхищена этими серьезными изменениями молодого маленького человека. Именно после десятого дня рождения Олег стал чувствовать более серьезно и глубоко ответственность и отношения людей между друг другом.
            В это же время у мальчика появились желания и увлечённость поэзией. Он начал жадно читать сначала Пушкина, потом Симонова, затем, таясь от глаз людских, в газетном ларьке, купил первую брошюрку современного поэта, публикация поэта 1972го года.
            В ближайших днях пролежав, не засыпая, в думах и не детских переживаниях, пару вечеров, в очередной вечер сел за письменный стол, не одеваясь, включил настольную лампу, открыл тетрадку и положил на нее шариковую ручку… которой еще не разрешали писать на уроках, в ходу были только перьевые. Ночь за окном была светлой и прозрачной. И также, как и всегда, на небе мерцали звезды немым светом, делая небо еще более глубоким и холодным. Мысли были сумбурными и обрывистыми, пересекаясь между собой не создавая, в итоге, никакой канвы.

            Так он просидел, ничего не написав, пятнадцать – двадцать минут. Затем взял ручку, чиркнул: «Не могу ничего написать…». Как заколдованный он не мог написать ни строчки прозы, ни четверостишье стихотворения. Жестко положил ручку на начирканную строку.
            Закрыл тетрадку и лег спать. Почти сразу провалившись в
глубокий сон до самого будильника.
            Следующим вечером он поступил точно также… Даже сосредоточиться не успел, строки легли на белую бумагу практически моментально… слова возникали ниоткуда, и следующая рифма ложилась в строку, а строка и по содержанию, и по складу вписывалась в четверостишье. Много не чиркал. Уже через пятнадцать - двадцать минут – перечитывал:

Взгляд…
                Острые иголки звезд
На небе чёрном и далеком,
Где не важны раскаты снов
В тумане темном… одиноком.
Они давно отдали свет,
Который мы сейчас встречаем,
Но эту тайну многих лет,
Ни даль, ни время не узнают.
Мы ждали миг, и он прошёл,
Оставив лишь секунду взору,
На черном небе яркий всплеск
И всем надеждам… приговоры.
Звезда сошла с небесной тьмы,
Рванув на голубую… Землю,
Сгорев дотла - в луче мечты,
Раздвинув таинства вселенной.

Я так хочу лететь до солнц,
Но человеку жизни мало,
Ведь мы живем короткий век,
Свет ярких звезд – всему начало.
И он летит во все концы,
Рисуя контуры галактик,
В страданье горестей людских…
В начале радостей и… счастья.

И вот он – жуткий парадокс,
И на Земле, и во вселенной,
Мы видим вспышку!.. Небосвод
Сжигает звездочку надменно,
Нам интересна эта боль -
Звезда уже – дотла… на веке,
Но смерть звезды – не есть любовь,
Лишь – удивление человека.
Во тьме висят иголки звезд,
На будущие… миллион столетий!
Они нам шлют далекий свет,
А метеор – лишь блик… созвездий!


            «Мало живет человек. Разве можно что-то успеть за такой короткий срок». – Думал Русаков: - «Но больше времени все равно не будет.» - подумал еще чуток: «Недаром папа хочет, чтобы я скорее в музыкалку поступил. Он ведь прав, я уже в четвертый класс перешел».

            В конце июня Олег с отцом поехал в деревню к своей второй бабушке - папиной маме. Папа ушел в отпуск, и сейчас, с двумя батонами колбасы в рюкзаках, они шли по проселку, по которому им надо было идти еще приблизительно четыре километра. В начале июля через две недели уходит в отпуск, и мама. Вместе с Вовкой они приедут к ним в деревню, где всей семьей должны прожить еще приблизительно пол месяца, дальше не загадывали.
            Мост через реку Черную уже давно лишился своих перил, по крайней мере, Олег не помнил этот мост с перилами. Парень остановился посередине моста, смотря вдоль прямого участка речки, густо, по крутым берегам, поросшей кустами. Дельта речки далеко просматривалась с высокого Черновского моста.
            - А ты знаешь, почему эту речку называют Черной? – Спросил отец, тоже остановившийся на мосту, идя за сыном чуть сзади. Олег секунды молчал, хотя отец год назад уже рассказывал эту историю. Секунды длились эти воспоминания и сомнения, потом, продолжая смотреть на речную длинную излучину, спокойно ответил
            - Она свой исток с болота берет, да потом еще течет по болотам, по торфяникам. Вода в ней, поэтому черная, жирная, вот ее и стали называть Черной, и купаться в ней не очень любят.
            Мальчик говорил медленно размеренно, определяя каждую фразу паузой, от чего короткая речь была серьезной и понятной.
            - А откуда ты это знаешь, Олег? – изумился отец.
            Олег опомнился. Не должен был он этого говорить… не надо было этого говорить отцу, зачем нужно обращать внимание на то, что он забыл наш разговор. Не поворачивая глаза в сторону отца:
            - …Да мне… тетя Шура рассказывала, она же ее каждый день на
велосипеде проезжает. – Быстро соврал Олег.
            - Какой же ты стал большой, и рассуждаешь как взрослый.
            - Пойдем что ли, пап, дальше, а то слишком долго до дома идти
будем.
            Они потихонечку пошли дальше, поправив рюкзаки, поднимаясь на
Жереевский бугор, сразу после Черновского моста.

            К дому подошли минут через сорок, успев по пути поискать по обочинам проселка грибы, нашли с десяток подберезовиков. Но время грибам еще не пришло, да и сух был июнь, а грибам нужны дожди. Сократив путь, перейдя речку Сестру через клади у Щениковского брода, срезав с полкилометра хода, если идти через начало деревни. В деревню вышли у дома Тети Нины Грибовой, так никого и не встретив. Все на покосах. Бабушки дома не было, в железном кованом кольце калитки в избу торчала палка в виде рогатой ветки. У двора лежала большая куча дров. Березовые двухметровые болванки образовывали две кучи, сваленные, по возможности, в одну с самосвала. Много дел надо переделать за отцов отпуск. Ведь зимой и овцы должны быть сыты, и в избе жарко, и в подполье хватало снеди до следующего лета.
            - Мать, небось, сено ворошит… - сказал отец, отошел к колодцу, приложил руку ко лбу и посмотрел на дальнюю луговину. – Ну, точно… пойдем ко ей поможем, только рюкзаки на мост занесем, а то здесь уже жарковато, колбаса бы не испортилась.
            Батя вытащил из кольца рогатку, дернул за веревочку, подняв внутреннюю щеколду, и прошел на мост. Через минуту мы спускались по прогону к ручью.

            Сенокос был в разгаре. Июнь нынче избалован солнечной прелестью, спускающейся на землю с небес, и бабушка за неделю успела скосить уже ближнюю луговину. На ней стояли пять небольших, в полтора раза выше меня, копен.
            Бабушка заметила сына и внука еще, когда они шли по прогону. Сделала небольшую скирду из сена, сгребая вокруг себя траву. На нее положила грабли, чтобы они были видны издалека на скошенном пространстве, где сохла свежая, уже хорошо подвяленная трава, и пошла к нам навстречу. Посередине ближней луговины тепло поцеловались. Как всегда со словами:
            - Как же ты подрос, Олежек. Уж меня почти перерос…
            После еще нескольких фраз, мы с отцом не торопясь пошли заканчивать ворошить сено, бабушка поторопилась домой, готовить обеденный стол и убирать колбасу, время неумолимо преодолело полдень. Часа через три, четыре, ну, если не будет дождя к пяти, сено надо будет копнить.
            Солнце грело обильно. Трава вчерашнего вечернего покоса, за пол дня, подвялилась уже хорошо, если завтра такой же день, к вечеру можно будет его убирать в большую копну.

            Ворошить закончили быстро. Сена под солнцем лежало не много. Но с пяток слепней убить пришлось, зверствовали они в жару вволю. Бабушка косила за раз не большой участок травы, ей ведь уже целый год как за шестьдесят. Закончив работу, вернулись ко двору, баба Дуня жарила картошку, в чугунной таганке, на керосинке и нарезала в миску малосольных огурцов с зеленым луком, только что оборванным с грядки.
            - Ма?.. А мы на речку искупаться успеем сходить? – Обратился к бабушке отец.
            - Ну, если только окунетесь и обратно. Только не задерживайтесь там, а то еда остынет.
            - Только туда и обратно, день то жаркий, а после обеда, купаться вроде не к месту.
            - Ступайте, конечно, освежитесь. Тем более с дороги.
            До речки совсем близко. Метров сто пятьдесят огородами, а то и меньше, метров двести по улице. Папа захотел идти деревней, все не по траве. По дороге никого не встретили, кто на сене, кто на огороде, кто обедает, все чем-то заняты на деревне в полдень, и, не важно жарко под обжигающим солнцем, или дождь надоел, уже который день…
            Вода в реке всегда была слоями. В жаркую погоду верх омута прогревался как парное молоко, которое с папой обязательно попробуем вечером прямо из кринки, после дойки… Как только опустишь ноги вниз, ступни обжигает холодная ключевая, как колючая заноза, влага. Опять ноги стараешься поднять к поверхности, теплая водичка всегда приятнее. А вокруг и кузнечики высверливают пространство омута своими несложными песнями, в небе снуют неугомонные стрижи, раздвигая своими маленькими телами жаркий воздух, чтобы легче яркие лучи солнца достигали земли и скрывались в листьях деревьев и такой яркой еще молодой зеленой травы. Олег не успел насладиться своей любимой речкой, отец, проплыв Варганов омут туда и обратно, напомнил об обеде, и они пошли вылезать на берег, одевать снятые перед купаньем трусы. Одинокая в полдень река не видела, как они купались нагишом. Домой возвращались огородами, трава стояла по пояс и конечно была готова к покосу.
            После обеда, около часа отдохнув, уже за границей трех, по полудни, пошли копнить душистое, теплое сено.
            Приблизительно часа в четыре приехала тетя Шура, бабушкина сестра. Она работала местным почтальоном, и каждый день со своей деревни Телешово ездила в Ошейкино за почтой, затем развозила письма, газеты, журналы по окрестным деревням, в том числе Кушелово – родная деревня Олегова отца.
            С тетей Шурой опять посидели за чаем и испеченными утром Бабулей пирогами, хотя Роман уже ничего ни пить, ни есть не хотел. А тетя Шура торопилась домой, в Телешово.
            После ее отъезда с отцом пилили дрова двуручной пилой, поставив козла как можно ближе к поленницам. После колки, их не надо будет далеко носить, на укладку уже в зиму.
            Часам к восьми, как и положено на деревне, местный пастух Абрам гнал с пастбища деревенское стадо.
            - …Катё – катё – катё – катё… - звала бабушка своих овец, приманивая их кусочком хлеба. Они знали свой двор и шли к Бабе Дуне безошибочно, но не обгоняя самую старшую овцу, идущую во главе двух ярок и четырех баранов, два барана и одна ярка были мелкие, видимо с последнего зимнего помета.
            Близкие сидели на лавочке и не шевелились, как попросила их бабуля, чтобы не спугнуть овец со двора, или придется собирать их по всей деревне, аж до самого Кабляка (Ручей в конце деревни вытекающий из леса, со стороны деревни Бородино).
            Скотина загнана на двор, собраны яйца с корзин наседок, куда приносили их куры. В конце концов, двор закрыт на засов до пяти утра. Ранним утром на восходе солнца бабушка опять выгонит овец в стадо, а Олег с папкой пойдет косить по утренней росе, в это время скошенная трава, легко срезанная литовкой, красиво ложится на прокос, мокрыми валками украшая полысевшую после покоса луговину. А над, не поднявшимся еще вверх туманом, разносится сладкое пение утреннего покоса, в котором уже нет комаров, и еще не появились слепни.
            По окончании многих, многих поденных дел деревня оживает другой вечерней жизнью. Группы и пожилых, и молодых людей выходят на прогулки, обломав в палисадниках ветки сирени. Она во второй половине июня очень помогает от комаров, и мясистостью своей и запахом, висящим над деревней в пространстве вечера, который никак не хочет превратиться в ночь.
            Не многочисленная молодежь кучковалась в центре у продуктового магазина, и в одиннадцатом часу, уже в сумерках гурьбой пошли купаться на речку.
            «Ну Вот… Закончился прекрасный день.»  Думал Олег, лежа на раскладушке на спине, разглядывая в сумраке, так и не наступившей ночи, черное кольцо на белом потолке бабушкиной избы за которое подвешивали люльку, когда в доме был младенец: «…Хороший день. Столько дел переделали!.. Какое счастье, что все это у меня есть…  Пусть это не кончается. Пусть бабушка всегда живет. Пусть всегда она будет здесь… в Кушелово. Это так здорово».
            Через пять минут Олег спал как младенец, устав бесконечно после прекрасного дня, после счастливого долгого летнего дня. Родная деревня бабушки укрывала его сон негаснущей зарей, утренними туманами, прозрачностью капель росы… безграничной радостью сокровенного, вечного.

Продолжение:   http://proza.ru/2023/01/09/1950   
03.01.2023
Русаков О. А.
г. Тверь