Мара и её любовь. Часть I. Глава 6. Жизнь-игра

Мара и её любовь. Повесть в двух частях. Часть первая

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Жизнь – игра.
         
          Вторая тетрадь с перечнем накопившихся проблем и неясностей в отношениях, составленная Марой в преддверии новой важной беседы с Виталием, которая должна была продолжить беседу, имевшую место прежде, но в результате так и не состоялась, - эта тетрадь в конце концов оказалась сожжена Марой также, как и первая… и ей показалось, что дыму от нее было еще больше… Мара поняла, что толку в тетради нет, что она так и не посмеет задать свои вопросы, так и не осмелится выслушать на них ответы. Но при этом она испытывала горечь. Ее личная жизнь, как она прекрасно видела, была далека от идеала и не обещала когда-нибудь наладиться. Значит, ей придется довольствоваться жизнью, которая ее не удовлетворяет? Как же она, мечтая о счастье, попалась в такую ловушку?

Со всем тем, пережитое Марой потрясение оказалось очень сильным. Она чувствовала себя так, будто ее ранили, и рана болела и кровоточила. Она даже ослабела. Однако время оказалось неплохим лекарем, рана поджила, силы стали возвращаться, и одно время перед нею даже забрезжила новая надежда - надежда на то, что перемены к лучшему уже наметились и, возможно, в дальнейшем успех получится развить и упрочить.   

Виталий предложил Маре помочь с ремонтом комнаты, и он в самом деле помогал ей: они вместе переставили мебель, вместе поклеили новые обои. Он показал себя умелым мастером, забивал гвозди и сверлил стены, поправил электрическую проводку и в конце концов привез Маре новый телевизор, в виде подарка по случаю обновления жилья. Правда, Мара тут же подумала, что он купил ей телевизор, потому что старый ему давно не нравился, ведь небольшой экран было плохо видно из постели, а Виталий любил смотреть телевизор, лежа в постели, между тем Мара все никак не расщедривалась на покупку сама… но, даже если он думал в первую очередь о своих удобствах, все же он меблировал ее комнату, так что в этом ничего плохого усмотреть не получалось…

Затем им пришлось еще принять участие в ремонте общих помещений – кухни и ванной, и Виталий, до сих пор едва здоровавшийся с коммунальными соседями, норовя побыстрее прошмыгнуть мимо них, как-то очень легко вошел теперь с ними в контакт… Однажды, правда, Маре показалось, что контакт даже стал крепче, чем ей бы хотелось: вернувшись в один прекрасный день с работы, она застала Виталия на только что отремонтированной кухне в компании с соседом Гришкой, пьяницей и сквернословом, с которым она довольно долго воевала,  только с большим трудом сумев загнать его в границы общежитейских норм и приличий. Причем, в последнее время, признав-таки свое поражение, он, чтобы снова не сцепиться с вредной соседкой, старался эти четко очерченные ею границы не нарушать.

Мара только вообразила себе, в какой кошмар превратится ее жизнь в коммуналке, если Гришка, подружившись с ее сожителем за рюмкой водки, решит, что прежние установки, за которые она столько боролась, в связи с этим больше не действительны. Однако Виталий, заметив ее неудовольствие, быстро прекратил застолье, разочаровав Гришку своей немедленной капитуляцией.
   
          А потом потянулись недели и месяцы, жизнь вошла в новую устоявшуюся колею.    Виталий и Мара много времени проводили вместе, больше, чем это водилось между ними в прежние годы, хотя все же так и не съехались окончательно. Виталий приезжал к ней на вечер, на день, на пару дней, а потом отправлялся к себе… а куда к себе, она этого так и не выяснила. Не узнала она и о том, как он поступил в отношении своей прежней семьи, наладил помощь сыну или нет. Его бывшая жена больше к Маре не приходила, общих знакомых, через которых могла бы просочиться информация, у них не имелось…

В общем, Мара, то ли снова обманывая себя, то ли просто успокаивая, предпочла думать, что Виталий, покидая ее на время, живет один и ей не изменяет, а свой долг в отношении своего сына выполняет неукоснительно. Поскольку, спас он свою фирму от краха или нет, либо просто устроился куда-то на работу, но какие-то деньги у него явно водились, иначе на что бы он жил вдали от Мары?

Одним словом, все вроде бы сложилось таким образом, что Мара могла быть довольна… Но она не была довольна. Она сожгла свои тетради претензий, но сами претензии остались. Новый слой черного пепла затянул огненные угли костра, и они теперь уже едва-едва тлели. Чем больше пепла, тем меньше огня. Чем темнее прошлое, тем слабее у него шансы не оказаться быть отвергнутым в будущем. Огонь, которому не дают ни есть, ни дышать, наконец угаснет окончательно, а прошлое останется в прошлом.

Однажды Мара поймала себя на мысли, что ее не обрадовала бы теперь настоящая совместная жизнь с Виталием. Раньше видеться от случая к случаю нравилось только ему, а нынче это стало устраивать и ее. Ей было с ним скучно, он даже мешал ей в ее повседневном обиходе. Те дни, которые он проводил с нею, оказывались вычеркнутыми из ее жизни. Ведь у нее была своя жизнь, отличная от его, и это он завел такой порядок, а не она. Но порядок устоялся, и перемены в нем уже не казались желательными. Ей приходилось откладывать из-за его визитов все свои дела, менять смены на работе, чтобы посвятить все свое время ему, готовить обильные и особенно вкусные ужины и обеды, когда она могла бы перекусить гораздо проще, не тратясь на дорогие продукты и хорошее вино, не заморачиваясь домашней работой, и это повторялось снова и снова… А что она получала взамен? Постель?

Прежде близость с ним наполняла ее чувством восторга, являясь для нее по сути дела смыслом существования, но вот она привыкла к ней, насытилась - и наконец пресытилась ею. А больше он не давал ей ничего. После ремонта, который их так сблизил и стал для нее, как потом она это поняла, настоящим праздником, светлым днем среди серых буден, у них больше не возникало никаких общих дел, не касающихся интима. Они нигде не бывали, никуда не ездили, не ходили в гости, не принимали гостей.

Находясь вместе, они лежали в постели и смотрели телевизор, причем даже программы для просмотра он выбирал не те, которые нравились ей, так что ей оставалось только дремать, провожая долго тянувшиеся, пустые часы. Наконец, хорошенько выпив под ее стряпню и затем всласть отоспавшись, он уезжал к себе. И тогда она встряхивалась, приводила себя в порядок - и начинала жить по-настоящему.

Поскольку ее существование превратилось в рутину, а жизнь - в стоячее болото, то она как-то опустилась, и внутренне, и внешне. Она знала, что ему нравится в женщинах ухоженное тело, облаченное в изысканное белье. Он ждал этого и от нее, и она всегда старалась оставаться в этом смысле на уровне, но теперь начала относиться к его желаниям с пренебрежением, и, ожидая его, ленилась доставать свой депилятор, а кроме того, спокойно одевала рваные чулки, забыв к тому же подкрасить ногти на ногах, хотя они просвечивали сквозь тонкую чулочную ткань. Как-то он начал ворчать по этому поводу…

- Купи мне новые чулки, раз эти тебе не нравятся, - объявила она. Он так и не купил, и все осталось по-прежнему. Возможно, так она бунтовала против любовного рабства, путы которого затягивала сама столь старательно.               

А время всё шло, шло, утекало, словно вода сквозь пальцы... Мара не была счастлива – она только терпела. Она не жила – она словно спала. А ведь такой застойной однообразной жизнью можно на самом деле жить долго, и, чем дольше так живешь, тем сложнее что-то изменить. Но никакое терпение не безгранично, и самый долгий одуряющий сон должен однажды прерваться… однако пока что этот сон длился.

          В сказке мертвую царевну целует прекрасный королевич, чтобы вернуть ее из мира потусторонних грез к настоящей жизни. В реальности все происходит отнюдь не на сказочный лад. Иногда даже не хочется думать о том, какие судьбоносные события могут ожидать в недалеком будущем, какие потрясения заставят наконец очнуться и начать действовать.

          Впрочем, Мара чувствовала бы себя еще хуже среди личных неудач, если бы ее не отвлекали другие семейные события, гораздо более светлые, гораздо более похожие на то, какой и должна быть настоящая жизнь.

В начале лета 1996 года мать Мары Настя и ее друг Сергей заключили законный брак, а 19 ноября, в преддверии Михайлова дня, у Насти родилась девочка, которую назвали Сашенькой, согласно святцев, поскольку в этот день в числе прочих мучениц православная церковь чтит святую Александру. Настина беременность протекала без особенных осложнений, так что Настя даже постаралась избежать длительной госпитализации, которую ей предлагали в связи с ее возрастом, и девочка ее родилась точно в срок, здоровенькой, хорошенькой… бывают же чудеса на белом свете…

Сергей, с наступлением строительного сезона отбывший из Москвы на место своей текущей работы, в один из возрождавшихся монастырей, где руководил реставрацией старинного собора, то и дело по мере возможности приезжал к беременной жене, поскольку она, конечно, не могла уехать вместе с ним, оставляя ее на время своих отлучек на попечение ее старшей дочери. Теперь же, когда ожидание благополучно закончилось, он был на седьмом небе от счастья.

Рождение поздних детей – событие не самое рядовое. Вероятно, отсюда проистекает мнение, что бог дает пожилым родителям детей как награду за праведную жизнь, как свое благословение, а также для исполнения этими детьми в жизни особого предназначения, чаще всего в отношении продления угасающего рода, яркие примеры чего имеются в Библии.

Исследователями замечено, что среди поздних детей (младших в семье) было немало талантов. Однако дело тут в генетике или воспитании, с учетом накопленного пожилыми родителями жизненного опыта, – вопрос открытый. Таким образом, принимая во внимание все вышеизложенное, можно заключить, что поздние дети – дети часто особенные.   

          Мара снова перебралась жить к матери, чтобы помогать ей с новорожденной, хотя скоро поняла, что Сергей и Настя справились бы и без нее. Сергей носился с малышкой, не спуская ее с рук, стирал и гладил ее пеленки и вскакивал к ней ночью. Чуть позже он научился пеленать ее сам и, не теряя с течением времени энтузиазма, каждое утро бегал на молочную кухню. При этом его еще вполне хватало на то, чтобы заниматься делами, связанными с его профессиональными обязанностями, только пока что без выездов на далеко расположенные объекты.

Мара, почти постоянно находясь рядом с новоиспеченными родителями, наблюдала за жизнью этой недавно созданной семьи так сказать изнутри, и при этом ее не покидало странное чувство: она казалась сама себе мудрой, старой и уставшей по сравнению с ними, переживавшими свои восторги удивительно искренне и непосредственно, совсем по-детски.

Так прошла зима, наступил 1997 год, летом Сергей и Настя с маленькой дочкой уехали в далекий северный монастырь, где Сергея ожидал еще один плодотворный реставрационный сезон, а Мара осталась в Москве одна. Если не считать Виталия, конечно.

          К этому времени ее отношения с Виталием, по виду неизменные, по существу стали ей совсем в тягость. Он бывал у нее регулярно, она ему не отказывала, но и он сам, и его поведение все больше действовало ей на нервы. Маре казалось, что ее внутреннее состояние не укрылось от его внимания, но он предпочитал ничего не замечать. Собственно, он поступал так и прежде: игнорировал то, что относилось к ее желаниям и интересам, и жил только своими интересами и желаниями.

В эти дни она снова начала набрасывать на бумаге конспект своих мыслей, записывая приходившие ей в голову слова, которые, может быть, скажет ему все-таки однажды: «Я любила, а ты пользовался. Сегодня ты продолжаешь пользоваться, чтобы удовлетворить свои потребности и не испытывая при этом ко мне никаких чувств, как и раньше, а я предоставляю тебе эту возможность по привычке и терплю близость с тобой, словно по обязанности, не испытывая при этом даже того удовольствия, которое испытываешь ты. Но я не обязана тебе ничем, я тебе не жена, и у меня нет перед тобой никакого долга. Зачем же я дала тебе над собою такую власть? Ты никогда не любил меня и никого другого тоже не любил. Ты способен любить только себя».

В начале осени Мара взяла отпуск и поехала к бабушке в деревню, чтобы помочь старушке подготовиться к зиме, убрав урожай огородных овощей. Ей бы очень хотелось также побывать в гостях у матери, снова увидеть дорогих ей людей, а, кроме того, познакомиться с новыми местами, посмотреть на собор, над восстановлением которого трудился Сергей, однако двух зайцев сразу догнать возможным не представлялось. Между тем бабушке она была сейчас нужнее, а мать с мужем и дочкой на зиму все равно собирались обратно в Москву.

Вернувшись от бабушки в город, Мара прямо с вокзала поехала к себе домой, в свою коммуналку, и застала там поразившую ее картину. Ее Виталий, небритый и кое-как одетый, сидел в ее комнате за выпивкой с соседом Гришкой, и оба были пьяны, может быть, судя по их виду, уже и не первый день. Ключи от входной двери квартиры и от ее комнаты у него, конечно, имелись, она сама их дала ему еще давным-давно. Но он никогда ранее не пользовался своим правом бывать в ее владениях вот так вот в наглую.

Мара была очень удивлена и огорчена. Она немедленно выгнала Гришку, а Виталию велела ложиться спать: когда проспится, они поговорят. Сама она в эту ночь ночевала в кресле, чтобы не делить постель с пьяным мужчиной. Утром проспавшийся Виталий сделал вид, что не помнит, почему она спит отдельно от него.
- Ты что это, Маша? Что ты делаешь в кресле? Идем ко мне, глупышка. Неужели ты по мне не соскучилась?

Понимая, что если сказать правду, то он, вероятнее всего, опять хлопнет дверью, она уступила. Ведь уступать для нее давно стало привычкой, даже при том, что, как она уже почти ясно видела, эта привычка, скорее всего, относилась к дурным.

          Вскоре после этого случая Виталий сильно удивил Мару, попросив у нее денег. До сих пор он с пренебрежением относился к ее имущественному положению, базировавшемуся только на ее работе, да еще и заключавшейся в оказании самых обычных услуг самому рядовому населению и приносившей ей в результате слишком маленький доход… Она всегда была для него нищета и деревня, не достойная  представления в то изысканное общество, где он, судя по всему, вращался, но которую он, тем не менее, осчастливил своим вниманием… да, все примерно так и обстояло… и вот вдруг такая просьба!

- Я выплатил большую сумму в виде погашения взноса за кредит, - видя ее удивление, неохотно, но все же пояснил он. - Наличных не осталось вообще.

В тот раз Мара отдала ему большую часть имевших у нее денег, которые он ей так и не вернул, зато через некоторое время повторил свою просьбу, уже безо всяких объяснений – нужно, дескать, и все тут. Отказывать в просьбах человеку, с которым регулярно спишь, нелегко, и Мара не отказывала, хотя новый неожиданный поворот в их отношениях не мог ее радовать. К тому же она все чаще видела его пьяным.

Он и прежде выпивал, когда приезжал к ней на обед или оставался у нее на ужин, но еще недавно у него была машина, а за рулем не пьют, по крайней мере слишком много… Но теперь у него больше не было машины, зато завелся постоянный собутыльник, сосед Гришка. Будучи во хмелю, Виталий впадал в мрачную хандру и то бормотал что-то себе под нос, то начинал покрикивать на Мару, чтобы подавала закуску или сбегала еще за одной бутылкой. А потом, конечно, начинал к ней приставать, вызывая у нее приступы отвращения…

Одним словом, следующую весну Мара встретила следующим образом: Виталий непременно, один-два раза в неделю приезжал к ней домой, она принимала его и занималась с ним любовью, чтобы не вызвать его неудовольствия, а он брал у нее деньги и часто пил на кухне вместе с Гришкой, со всеми вытекающими…

          Однажды, и это было в конце марта месяца, Мара возвращалась с работы после утренней смены и увидала возле своего дома потрясающую картину: прямо напротив ее подъезда, на фоне осевшего грязного сугроба, посреди сверкающих отражениями яркого весеннего неба луж, стояла прекрасная новенькая иномарка, а вокруг нее бегал и буквально стирал с нее пылинки сосед Мары по коммуналке, Гришка.

Первое, что пришло Маре в голову, было следующее: это новая машина Виталия, которую он наконец-то себе купил взамен старой проданной, а Гришка выслуживается перед своим дружком и покровителем, чтобы тот по этому случаю проставился. «Слава Богу, - промелькнуло в голове у Мары, - Виталий будет теперь меньше пить, его дела пошли в гору… может, и долг мне вернет, ведь мне бы это не помешало». Но она ошибалась, и еще как ошибалась.

- Это моя машина, - огорошил ее Гришка. - А Виталька-то твой проигрался вчистую, опять у тебя деньжата клянчить начнет, на мелкие расходы…
   
Мара потребовала объяснений. Гришка, может быть, и не собирался сдавать своего приятеля и вообще колоться настолько просто, но он был окрылен своим счастьем, а Мара все приставала с вопросами… Вот так Мара и узнала, что Виталий давно уже, оказывается, никаким бизнесом не занимается, а пристрастился к азартным играм, причем  временами ему удавалось поправить таким образом свои дела. Однако он не мог отказаться от игры, в последнее же время удача от него отвернулась, и он окончательно спустил все, что имел… 

- А недавно он мне и говорит, - рассказывал Гришка, при этом не отводя влюбленного взгляда от иномарки. - Я, говорит, сумел денег достать, не гроши, как у Машки, а большую сумму, и хочу опять пойти в казино, ведь, если сделать хорошую ставку, то и куш можно сорвать сказочный. Но мне, говорит, одному идти боязно, потому что я играл много, и что-то мне теперь не фартит. Пойдем, говорит, Гриша, со мной, поставишь за меня, новичкам-то ведь всегда везет. А я ему, не будь дураком, и отвечаю, что, дескать, чего это я стану свою удачу на тебя за здорово живешь тратить, и договорился с ним вот как: если я ему выиграю, то за вычетом суммы ставки весь остальной выигрыш мы поделим пополам, и дальше уж как кому повезет. Он согласился, очень уж ему было невтерпеж, отправились мы с ним вечером в казино, сначала по залам послонялись, посмотрели, что и как… народ там, я тебе скажу, разный, но у всех глаза горят одинаково… а потом пошли играть на рулетке. Я взял виталькины фишки и поставил по своему разумению. И я, Мара, выиграл. Мы поделили выигрыш, как и условились, и я прикинул, что денег у меня маловато, чтобы было, о чем очень уж жалеть, если проиграю. Я поставил свою часть снова и снова выиграл. И потом еще один раз.

- И что? – спросила Мара. Она не верила своим ушам. Ей всегда казалось, что Гришка и не умен, и вообще человек пропащий… и вот на тебе, и сообразительный, и расчетливый, и везучий… ох, Мара, плохо ты в людях разбираешься…    

- Что? – переспросил Гришка. - А вот что. Я выиграл опять, и тут же завязал, и деньжата быстренько обналичил, и дай бог зайцу ноги… Очень было боязно, что за мной кто-нибудь увяжется, или из игроков, или из хозяйских работничков. А то ведь проводили бы за угол да по башке и вдарили, чтобы деньги ограбить. Так что я все время был начеку… Ну, в общем, повезло мне, ушел я целым и с деньгами. Добрался до дому, во вторую половину ночи выспался, утром встал и вот… поехал да купил себе машину. Сегодня мне ее и пригнали. У меня теперь снова машина есть, соседка. Дорогую, на показ я брать не стал, мне нужна хорошая, надежная, и только. Да к тому же на ней без прав не поездишь, а права я ведь не восстанавливал. Так что сначала этим займусь, для этого я и денег из выигрыша оставил, а там снова за руль, и за работу… И не на чужого дядю буду теперь пахать, а на себя. Сам себе не верю, неужели я нынче снова на коне!

Тут Мара вспомнила, что несколько лет назад Гришка был таксистом, но однажды попал в аварию, лишился прав, вылетел с работы, да еще лечиться пришлось после травмы… А потом так и не выправил ситуацию, перебивался разными временными заработками, отчаялся, опустился, расстался с женой, начал выпивать… Было видно, что сегодняшнее неожиданное везение, свалившееся ему на голову нечаянное богатство произвели на него сильнейшее впечатление, вызвали внутренний переворот. Может быть, у него в самом деле хватит вдруг проснувшихся под влиянием обстоятельств сил переломить свою судьбу.         

- А Виталий? – спросила Мара еле слышно.

- Я же сказал, Виталька твой продулся. Я ему больше не помогал, но он на меня в обиде быть не может, уговор есть уговор. Однако под руку я его тоже не толкал новые ставки делать. Мог бы перестать играть, как я. Когда я из казино уходил, у него еще деньги оставались, и я предложил ему пойти со мной. Но он меня и слушать не стал, в такой азарт вошел, куда там! Ну, а мне о себе надо было подумать, мало ли я глупостей в жизни наделал, чтобы еще одной последней глупостью все дело загубить. Такие чудеса раз в жизни случаются, так что тут зевать нельзя. Хватай свою удачу за хвост, пока не улетела…

- Не может быть! – воскликнула тут Мара. - Не может быть, чтобы Виталий… Это какая-то ошибка, это всё только случай. Он не мог так… Он не такой! 

- Вот что, соседка, - произнес Гришка решительным тоном. - Если ты хочешь сама во всем убедиться, ну, то есть в том, что дружок твой распрекрасный на рулеточке поигрывает, то ты ведь знаешь, где у нас в районе казино открыли. Дай ему взаймы денег, только побольше, чтобы уж наверняка, а вечером поезжай в казино. Там ты его и найдешь, точно тебе говорю, потому что он сразу же, чуть только какие-то деньги заведутся, играть побежит. И ты сама все увидишь. И вот что еще, соседка. Ты девка серьезная, работящая, не гулящая, непьющая, и я тебя за это, кстати, всегда уважал, а позволяешь ему об себя ноги вытирать. Вон, смотри, я за ум берусь, и тебе пора.

- Ладно, умник, - пробормотала Мара. - Обойдусь я без твоих советов.

На глазах у нее кипели слезы. Нагнув голову, она заторопилась домой, но уже на пороге подъезда остановилась. Совесть заставила ее вернуться назад.

- Гриша, ты все правильно делаешь, я тебе с твоей новой машиной желаю успехов, - сказала она.             
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Продолжение. Приворот: http://proza.ru/2023/01/10/943
Предыдущее. Угольки былых костров: http://proza.ru/2023/01/10/914

Содержание Части первой: http://proza.ru/2023/01/09/926