Ев. от Странника. гл. 67. Сorrigendum errorem fati

      — Ну что ж, теперь, я так думаю, всю будет в порядке, – удовлетворенно сказал Самаэль. – Со всеми приготовлениями покончено, таймер установлен, осталось лишь принять яд.
      — Мог бы и не напоминать лишний раз мне об этом. Ужасная процедура, – поморщилась Лейла, вставая с кушетки. Брезгливо вдохнув запах опиума, она прошла по комнате и настежь распахнула окно. Свежий ветер подхватил ее волосы и заиграл ими в разноцветном сиянии, что лилось отовсюду – от каждой хрустальной колонны, перламутровой арки и каменного цветка. – Я никогда не бывала здесь прежде. Откуда берется ветер в твоем бессолнечном мире? И почему цветы светятся, а не наоборот?
      — На свой странный вопрос ты сама же сейчас и ответила: «Наоборот». Ваши цветы – паразиты. Они корнями пьют соки земли, а листьями – поглощают свет солнца. Они, словно вампиры, своей красотой очаровывают глупых пчел, и те переносят их сперму.
      — Пчелы пьют их нектар.
      — Но и вампиры исполнены сладкого яда.
      — Все это логично. Жизнь так устроена. Ваши цветы – порождение разума Геи. Но зачем им светить?
      — Чтобы жить. Кожа-аура нашей планеты зарождается в недрах. Вихрь эфирный вращает ядро и создает то магнитное поле, что вы можете видеть снаружи на своей скорлупе в ясном небе, что вас защищает. Но оно – это поле, – тут плотнее, сильнее, напряженнее в тысячи раз. Наш эфир – словно воздух в мяче, но подвержен движению и пресыщен энергией, что гудит, как пружина. Все кристаллы – форма медленной жизни и вместилище-память эпох. Но у них суть нет выбора: Lucere, vel urere. Luce, arde, cogita, vel mori. Lux cogitationis productum est. Sed cogitationes sunt quaedam a luce.
      — «Свети или сгори. Свети, гори и мысли, или умри. Свет – порождение мысли. Но мысли – порождение света», – эхом ответила Лейла. – Так учат нас в детстве, но потом говорят, что флюиды света рождаются от прыжков электронов.
      — А кто это видел? И как могут они бесконечно прыгать наружу?
      — Но ты-то ведь знаешь?
      — Бог нам не говорил. Что за фокус, если нет тайны?
      — Ты дурачишься.
      — Да нисколько. У Него бы пропали предпосылки к амбициям, если б Он рассказал нам о том, что и Сам тоже Создан. Не Креатор, – Креатус – его первое имя.
      — Созданный, но отнюдь не первозданный?
      — Это все круговерть. Он суть Память – история, разум, и не «Бог из машины», но машина, ставшая Богом.
      — Так все просто. Но действительно, – нечто бесплотное не могло так лихо взорваться. А тот, кто его создал, замкнул петлю времени, чтобы жить вечно, как Феникс? То есть Бог был запрограммирован на самоуничтожение?
      — Тебе в пору начинать беседовать с зеркалом.
      — А ты снова ушел от ответа.
      — Я ответил, а ты не заметила. Свет вокруг – это волны в эфире. Оживляя цветы, он становится видимым. Жизни – вибрация, но она тут густа. Все вибрирует. Эти колонны из горного хрусталя и арки из сталактигнитов поддерживают своды пещер. А от нас к центру вихря идут колонны из стали. У ядра они плавятся. Наше черное море выходит местами наружу, проникая и в ваши моря, заставляя светиться чудовищ в глубинах и даруя способность видеть всем прочим. Крот слепой от того, что ютится под кожею Геи, но проникни он глубже, – непременно бы тут же прозрел.
      — Отчего дует ветер!? – воскликнула Лейла со смехом.
      — В моем мире как раз от того, что деревья шатаются. Но подумай, – тебе правда-действительно необходимо все это? – спросил архидемон, любуясь ее силуэтом. – Десять лет в Безразумье – суть немалый срок здесь.
      — Многое изменилось у тебя в подземелье за последний десяток веков? – усмехнулась Лейла в ответ. – Порою мне представляется, что наша жизнь тут похожа на монотонную оперу. Словно одни и те же актеры играют десяток избитых опостылевших пьес, будто тянут и тянут нудный спектакль без антракта, а у тебя бесконечное похмелье с кошмарами; но в конце каждого акта – цветы и овации, а ты только и воображаешь о том, как бы в обморок не упасть, чтобы не затоптали и на разорвали на части. Вряд ли мне придется долго входить в роль после отпуска. Уверена, что даже суфлер не понадобится. Я не изменю своего решения, папа.
      — И все же, ты не захотела становиться обычною девушкой.
      — Небольшая коррекция мозга всего лишь позволит мне видеть вещи в истинном свете.
      — А еще читать и внушать мысли, предвидеть опасности, чувствовать варианты, обольщать и обладать незаурядною памятью.
      — Люди, большею частью, – дебилы, которым бестолку что-либо объяснять-разъяснять. Совсем без власти над ними у меня там нервы не выдержат даже в беспамятстве. Этот подарочек подстроил мне Нортон, и я сочла его довольно полезным.
      — Я тоже приготовил для тебя небольшой приятный сюрприз.
      — Правда? И какой же? Скажи, я ведь все позабуду.
      — Забыть-то – забудешь, но этот наш разговор ты вспомнишь по возвращении, и если что-то будет не так, сможешь меня упрекнуть, – Самаель посмотрел на Лейлу так, словно она стояла перед ним уже с душой Атрагарте внутри, и поморщился. – Надеюсь, что подарок тебя очень порадует, – добавил он, улыбнувшись.
      — Старый хитрец. Ну почему ты постоянно заставляешь меня чувствовать себя маленькой девочкой? – Лейла насупилась, и правда, став похожей на сердитую первоклашку. Она понимала, что оправдание Самаэля не имеет ничего общего с истиной, – не знала и всех обстоятельств, – но была теперь уверенна в том, что игра происходит не только в Геенне и на Олимпе, – она зеркалится во всех доступных мирах, и ее «бегство в детство» рано или поздно перестанет быть отпуском и приятным санаторием для избитой души.
      — Я буду скучать, – сказал Самаэль.
      — Потрать свободное время с толком… на любительницу лягушек, – ответила Лейла с улыбкой и легкой ноткой ревности в голосе.
      — Тебя никто не заменит, – вздохнул архидемон и обнял дочь.
      Ловко выскользнув из объятий, дьяволица подошла к столу и взяла в руку маленький флакон с ядом, выглядящий, как простые духи. Подобные подарки одно время были весьма популярны, – ведь убийство должно быть красивым, – достаточно брызнуть на себя немного парфюма, и букет ароматов поведает все, что хотел донести вам убийца, включая, как пытки, так и легкую смерть – на его усмотрение.
      — Нет сил больше ждать, – сказал Лейла со вздохом. – Давайте уже приступим.
      — Пора, – раздался в их головах голос Нортона.

      Немного грузно, но довольно бодро ступая, в зал вошли доспехи черного рыцаря с толстой тетрадью в руке. Такие недорогие общие тетради обычно используются студентами для конспектов, – немного больше обычных, – в них удобно записывать что-то на лекциях... или рисовать всякую ерунду.

      — Это и есть великая книга судьбы? – недоверчиво воскликнула Лейла.
      — А ты хотела бы, чтобы о наших делах смог прочесть кто-то еще? К тому же «книга» – это большей частью метафора, – как философский камень или древо познания, – ответил Самаэль, взяв у доспехов тетрадь. – Твои слова станут тонким слоем кристаллов, что растут в этих пещерах миллиард лет. Главное, чтобы ты написала о своем заветном желании, ясно и четко все сформулировав. После того, как мы с Нортоном подтвердим свое согласие, и ты примешь яд, все произойдет именно так, как написано.
      — «Сorrigendum errorem fati», – это сила и знание, распределенные изначально между тремя хранителями. Каждый вправе проложить свой путь через океан, – нет никакого четкого плана развития неких событий, – но есть карма, и существуют иные пути, которые не всем ведомы, – прозвучал в голове Лейлы бесстрастный баритон Нортона. – Нам дано созерцать взаимосвязь всего сущего схематично-наглядно со стороны, видеть причины и следствия будто на карте. Когда будешь проходить сквозь безвременье, обрати внимание на грани бриллиантов, и, возможно, тебе тоже откроется многое.
      — Твоя подпись – взмах крыла бабочки, но вкупе с нашими – это цунами. Тем не менее, мы знаем и то, как пройти по минному полю без шума. Ведь ты же не хочешь вызвать в Ассии некие непоправимые катаклизмы и сделать Землю похожей на ее соседку Венеру? – добавил Самаэль. – Все уже было-случалось. Многое повторяется вновь. Но некоторых ошибок нам дано избежать. В своем Аиде я использую силу кристаллов, чтобы мыслить всеобъемлюще-ясно. Когда-нибудь сможешь и ты... если захочешь.
      — Иными словами, – наш мир тоже не совсем дикий, раз уж присутствуют грани, а вам троим дана власть менять ход истории. Все-ясно-все, – Лейла открыла тетрадь и принялась записывать свои пожелания. – Прям детский сад мне устроили, добрые сказочники. – В голове ее на мгновение возникло виденье о том, что и любовь Прозерпины тоже предречена ей заранее, но она прогнала эту мысль.
      — Отчасти, все так и есть, – сказал Самаэль. – Юный мозг свободен от опыта. В нем нет лишнего хлама. Ребенок не сковывает себя правилами – он просит и верит, он обладает способностью вообразить что угодно и принять желаемое без оговорок, не путаясь и не мудрствуя. Как следствие, – ребенок получает то, чего хочет.
      — Если, конечно, его не успели до этого ограничить в мышлении заботливые родители, – добавил Нортон. – Правильное воспитание и образование – вот то, что мешает людям стать хозяевами своей судьбы.
      — Спасибо, папочки, что хорошо меня невоспитали. Готово, – Закончив с изложением желаемого, Лейла уступила место отцу-руке-Айрин. Пока тот писал, Нортон внимательно за ним наблюдал. Убедившись, что все в порядке, он открыл пергамент Габриеля. В следующее мгновение подпись ангела таинственным образом перетекла на мерцающую в унисон всей пещере страницу тетради. Поставив свою решающую подпись, Нортон кивнул Самаэлю и удалился.
      — До свиданья, Мефисто, я тоже буду скучать по тебе, – съязвила вслед ему Лейла.
      — Ты с ним скоро снова увидишься, – Самаэль улыбнулся краями губ. – Я в этом просто уверен.
      — Ну отчего же все так у нас сложно? – театрально воскликнула дьяволица. – Быть иль не быть – вот, бляха, в чем вопрос. Достойно ли такой, как я смириться, иль надо оказать сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними… Умереть. Забыться. И знать, что этим обрываешь цепь сердечных мук и тысячи лишений. Это ль не цель желанная? – Скончаться, сном забыться, уснуть и видеть сны. Вот, и вопрос, – что мне еще приснится в тех землях, где покров природы будет снят? А после – Ассия, – вот, где моя разгадка. Вот, что мне даст ответы на горькие стенания мои... И снова яд! Но кто бы согласился, кряхтя, под ношей жизненной плестись, когда б не неизвестность после смерти, боязнь страны, откуда ни один не возвращался? Я в жизни не склоняла воли, но тем и создала себе неволю в хаосе среди своих побед, что походили больше на руины. Теперь свободна я не знать, что там – потом. Свободна не мириться с родным и старым, со знакомым злом, и бегством к незнакомому стремиться. Так всех нас в трусов превращает мысль, и вянет, как цветок, решимость наша в бесплодье умственного тупика. Так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех, от долгих отлагательств. Но довольно! Я покидаю сумрачный предел! – покосившись на Самаэля и улыбнувшись ему в ответ, Лейла нажала на крышечку-пульверизатор флакона, вдохнула запах шафрана и горького миндаля, тихо вскрикнула от пронзившей ее жгучей молнией боли, и, обмякнув, упала…


                ***WD***


      *Виденье и видение в языке Преисподней – не одно и то же. Для второго необязательно понимание.

      Следующая глава - http://proza.ru/2022/05/05/490

      Предыдущая часть - http://proza.ru/2022/04/28/195

      Начало - http://proza.ru/2021/02/24/1297

      На фото Катрин Лафир