Ницше. Кто сражается с чудовищами. Продолжение

                О бездне Ф.Ницше и Н.В.Гоголе
                Ницше как читатель. http://proza.ru/2023/01/07/1084
               
               
                Кто сражается с чудовищами...
               

                1. Кто сражается с чудовищами. Афоризм-интермедия.

          Итак, Ницше читал Гоголя, читал, так как это было ему свойственно ему -  со всей присущей ему гениальной «преобразовательной восприимчивостью». И, коль скоро мы в этом убедились, то, значит, теперь можно перейти к вопросу о «гоголевском следе» в одном из самых популярных высказываний Ницше по сути дела - с точки зрения заключённого в нём смысла.
     Ницшевское высказывание, которое наводит на мысль о возможном влиянии Гоголя, представляет собой вторую часть афоризма. В полном виде этот афоризм звучит так: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя» (Wer mit Ungeheuern k;mpft, mag zusehn, dass er nicht dabei zum Ungeheuer wird. Und wenn du lange in einen Abgrund blickst, blickt der Abgrund auch in dich hinein).
     В книге «По ту сторону добра и зла» он помещён в главе IY, которая называется «Афоризмы и интермедии» (1). Помимо афористичности, когда в форме краткого высказывания заключается вся целостность сложнейшей философии, текстам Ницше свойственна драматизация – высказанные мысли как бы разыгрываются теми или иными персонажами,  и каждый афоризм может быть представлен в виде пьесы с действующими лицами. Вот и данный афоризм представляет собой что-то вроде маленькой пьесы, интермедии, самостоятельной по сюжету, но в  то же время проясняющей смысл основной пьесы. Под «основной пьесой» я имею в виду, конечно, то, чему посвящено содержание книги «По ту сторону добра и зла»,  - ницшевскаую критику «морали рабов» как ресентимента и упадка подлинного человеческого благородства, аристократической доблести.   
   Неудивительно поэтому, что при прочтении данного афоризма на память сразу приходит пьеса Евгения Шварца «Убить дракона». Её сюжет навеян Ницше, но,  у самого Ницше он, конечно, проигрывается на совершенно ином, гораздо более глубоком, философски-фундаментальном уровне.   
     Неискушённый в ницшевской философии (и соответственно в ницшевских текстах) читатель воспринимает «сражающего с чудовищами» и  «всматривающегося в бездну» как одно и то же лицо. На самом деле это – два отдельных, самостоятельных персонажа, поскольку служат для выражения различных аспектов  (граней. оттенков) философской мысли Ницше. Тут надо иметь в виду ещё, что мысль Ницше всегда имеет исторически - генеалогический характер, то есть занята поиском истоков европейского мышления (включая и саму себя), а также  анализом  трансформаций, которые эти истоки претерпели в ходе истории.  «Сражающийся с чудовищами» и «вглядывающийся в бездну» - это персонажи, принадлежащие к различным стадиям в истории европейского мышления, хотя и связанные глубоким внутренним родством. Которое задано концептуальной основой ницшевской философии - понятием жизни, сущности жизни как активной воли к власти и соответственно интерпретацией европейской истории как нигилистического отрицания сущности жизни в реактивной воле к власти, проявляющейся, прежде всего, в европейском рационализме и морали.   
       «Вглядывающийся в бездну» -это европейский человек, который одержал победу над «чудовищами» и при этом избежал опасности самому превратиться в «чудовище». «Сражение с чудовищами» - для него, как говорится, пройденный этап биографии.
      В его образе, самом по себе, нет ничего, что можно было бы приписать влиянию Гоголя. То есть, в нём нет ничего такого, что не могло бы возникнуть помимо Гоголя.  «Сражающийся с чудовищами» - это «герой», в самом точном и исходном смысле этого понятия. Ницшевский «герой» (сквозной персонаж в его произведениях) восходит к западно-европейским народным сказаниям – северным сагам (2) и, конечно, прежде всего к раннесредневековому рыцарскому эпосу, вдохновившего Рихарда Вагнера на написание опер, и, конечно же, к древнегреческой мифологии, с которой Ницше как специалист в области классической филологии был прекрасно знаком.         
      Другое дело, что гоголевская повесть «Вий» могла вызвать особенный интерес немецкого философа, поскольку её главный персонаж, Хома Брут, тоже вступает в сражение с чудовищами, созданными народным воображением (в терминологии Ницше – «наивным сознанием»).  В бурсаке-философе Хоме Бруте нет ничего героического – в том смысле, что он всячески пытается увильнуть от схватки с нечистой силой.  Хотя борьба с ней входила в его прямые обязанности, как семинариста и будущей особы духовного звания.  Однако и он, хоть и поневоле, вынужден вести себя героически. И поэтому всячески пытается возродить в себе народно- героический, воинский, казацкий дух. Судя по всему, Ницше читал и «Тараса Бульбу», а, значит, был неплохо осведомлён о том, что главной казацкой добродетелью (как воинского сообщества) была доблесть, т.е. то качество, которое он сам высоко ценил как выражение аристократических ценностей (в противовес демократическим, плебейским ценностям), правда, придавая ему свой смысл.               
         
                2. Кто сражается с чудовищами... Философский контекст.               

      «Cражающийся с чудовищами», он же персонаж, часто встречающийся в произведениях Ницше под названием «герой», стоит у истоков европейского сознания. И соответственно у самих начал европейской истории как истории, прежде всего, определённого типа мышления - во всяком случае, Ницше понимает европейскую историю именно так. Он нещадно критикует европейский тип мышления. Но рассматривает свою философию (с её идеей сверхчеловека) как порождение именно этого типа мышления, как её логическое и историческое завершение-самопреодоление, дарующее человечеству (европейскому, прежде всего) шанс на новое начало, а, значит, и на будущее.          
      «Наивное» сознание ("наивное" значит мифологическое, дорациональное, доморальное, а, главное, дорефлексивное)создало идеальный образ человека как «героя», который смело и самоотверженно вступает в борьбу с драконами и прочими иными чудовищами «ради жизни на земле».
     В чём миссия «героя»? Он утверждает волю (сознание) человека в качестве господствующей  воли. Победа «героя» над «чудовищами» означает, что отныне жизнь будет реализовывать себя, свою сущность, присущую ей, согласно Ницше, волю к власти, то есть стремление к бесконечному росту и развитию, через человеческую волю-сознание. И никак не иначе. Ведь «чудовища» народного европейского эпоса символизируют собой дочеловеческие, бессознательные-досознательные силы  жизни(её "низшие воли"), которые при переходе жизни на новый  (человеческий, сознательный) уровень) отпали от неё, от её сущности. Противостоят человеку, как живому существу, наделённому сознанием, они противостоят самой жизни, препятствуют её дальнейшему росту и развитию, угрожают ей вырождением и гибелью, несут смерть всему живому. 
     С появлением человека стихийный жизненный поток, не ограниченный никакими предустановленными свыше и извне понятиями-ценностями-целями, устремляется в русло человеческого сознания. И «герой», пребывая в этом потоке, несомый им, сражаясь с "чудовищами", помогает ему и дальше течь свободно. 
     Акт победы "героя" над "чудовищами" представляет собой манифестацию того, что жизнь сосредотачивается теперь в человеческом сознании-воле, и её дальнейший рост-развитие тождественен росту-развитию человеческого сознания. Проще говоря, история Земли превращается в историю человека. И такое понимание, конечно, неизмеримо глубже, чем представление о человеке как о  «царе природы». Обратной стороной победы «героя над чудовищем» является то, что теперь на человеке лежит вся полнота ответственности за себя (своё сознание, прежде всего), за Землю, за жизнь.   

           3. Кто сражается с чудовищами. Философский контекст. Продолжение.

      Человек должен пропустить стихийный поток жизни через себя, чтобы через него жизнь текла дальше, текла бесконечно и всё с бо’льшей силой и чтобы он сам становился жизненнее и сильнее. Но вся проблема заключается в том, что человек- существо, наделённое сознанием, а это значит, что он  должен пропустить бессознательную стихию жизни через своё сознание. И вот тут, в этом самом «месте», прежде всего, и локализуется основной замысел философии Ницше, сосредотачиваются его основные мыслительные усилия. Потому что всегда существует опасность, что человеческое сознание вместо того, чтобы стать проводником жизни, может превратиться в преграду для неё.
      Жизнь, являясь чем-то неизмеримо более глубоким и широким, чем ограниченное человеческое сознание, несёт его в себе. Она – основание человеческого сознания. Человек – не просто рациональное существо, способное «интерпретировать» жизнь и самого себя, но живое рациональное существо. Однако при попытках «интерпретации» (Ницше пустил в оборот понимание рациональности как интерпретации) человек сбивается с точки зрения жизни (интерпретировать дала жизнь через него) на  точку зрения своего ограниченного сознания (рассудка) и соответственно узко-рационально истолковывает и жизнь, и своё собственное сознание. Самое существенное, фундаментальное (сущность) в результате отсекается как нечто несущественное. Из проводника жизни (придающего жизни вертикальное направление) человек превращается в преграду для неё. Более того – в смертоносную угрозу, поскольку, отчуждаясь от жизни, вырождаясь в декадента, он способствует и вырождению жизни как таковой. По закону жизни или, что то же самое, закону воли к власти, что не растёт, самопреодолевая себя в росте, то вырождается и гибнет. Чем сильнее в человеке становится сознательное (рефлексивное) начало, тем меньше в нём жизни и тем ближе он к гибели. В этом, в отрицании жизни – суть европейской истории, европейского нигилизма.   
      Таков философский контекст, в который помещён образ «сражающегося с чудовищами». Как я говорила, Ницше отсылает читателя к эпическому образу народного («наивного) сознания. Однако тут же совершает одному ему свойственный  поворот мышления и переиначивает образ. Точнее, он переиначивает «чудовищ», с которыми сражается его «герой». Теперь речь идёт не о чудовищах в смысле древних мифологии и эпоса, чудовищах бессознательности, а совсем наоборот - о «чудовищах» переизбытка сознательности в человеке.   
       Но это именно «чудовища». Потому что это силы («воли») противоестественные, направленные против жизни, несущие ей, жизни, смертельную опасность, невероятно агрессивные в  своей антижизненной направленности.

                4. Кто сражается с чудовищами. Дракон.


      Я уже говорила, что мысль Ницше погружена в культурный контекст, как ни одна другая. Ницше всегда в диалоге - споре со всей предшествующей ему культурой в лице тех ил иных её представителей. Есть у Ф.Гойи знаменитая картина «Сон разума порождает чудовищ». А у Ницше, по свойственному ему   подходу,  - всё наоборот. Это разум порождает чудовищ. Поскольку  у него разум  (в специфической трактовке Ницше - «реактивная воля к власти», «гипертрофия» рассудка, ограниченная, предметная, рефлексия как неполный оборот сознания к самому себе) – это и есть сон, хотя и с открытыми глазами, сила «спящего» сознания, ещё более усыпляющая его (1).      
       Тексты Ницше наполнены всякими «чудовищами» - «государство – самое холодное чудовище» (парафраз Т. Гоббса, его определения государства как Левиафана), «Минотавр совести», раздирающий "героя" в "лабиринте" его  собственного морального сознания и др. Но в сонме чудовищ главное место, как известно, принадлежит дракону (2). И здесь Ницше не изменяет традиции
      Вот и у Ницше главное чудовище – «дракон».  В поэме «Так говорил Заратустра», в главе «О трех превращениях» (человеческого духа), в борьбу с «драконом» в «пустыне» вступает «лев» – «свободный дух», низвергающий все авторитеты, который человеческий дух предварительно (на стадии «верблюда») «нагрузил», «навьючил» на себя .   
   «Кто же этот великий дракон, которого дух не хочет более называть господином и богом? "Ты должен" называется великий дракон. Но дух льва говорит "я хочу". Чешуйчатый зверь "ты должен", искрясь золотыми искрами, лежит ему на дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото, "ты должен!". Тысячелетние ценности блестят на этих чешуях, и так говорит сильнейший из всех драконов: "Ценности всех вещей блестят на мне". "Все ценности уже созданы, и каждая созданная ценность -- это я. Поистине, "я хочу" не должно более существовать!" Так говорит дракон» .
     «Герой» (в котором природа «льва», в котором вообще  много от «дикого зверя») сражается с «драконом» за свободу от  ограничений, навязываемых  ему извне, т.е. тех ценностей, смыслов и ценностей, которые внеположены, трансендентны его «свободному духу». Которые противостоят ему в качестве готового, наличного, пред-стоящего ему мира. Он даже  побеждает его. Однако, по мере того как он остаётся именно «героем», он не избавляет человека (человечество) от опасности появления нового «дракона». Более того, он сам становится этим новым  «драконом», творит «дракона» из самого себя.
      Выше я приводила цитату из К.Ясперса об особенностях Ницше как читателя - о способности Ницше ухватывать прочитанное не только со стороны его содержания, но и со стороны того, как именно мыслит автор, как он «делает» свою мысль, т.е. со стороны структуры, работающей формы, продуцирующей мысль. Иными словами, Ницше - философ уже на уровне читателя. Естественно, когда дело касается его собственного мышления, он тоже мыслит именно как философ.
        «Дракон» -  это образ не просто совокупности наличных  содержаний.  Это образ определённой структуры (формы) человеческого сознания, продуцирующей эти содержания. Структуры, отчуждённой от самого человеческого сознания и в таком виде (в виде предустановленного мира, который, по определению,  есть и  мир долженствования) противостоящий «герою» как «свободному духу», отказывающемуся подчиниться ему.

                5. Дракон самосохранения.

      Продолжаем разбираться с самым страшным из «чудовищ», с которыми приходится сражаться «герою»  -  с «драконом» сознательности.   
      Ницше продолжает традицию «трансцендентального сознания» И.Канта, и поэтому у него речь идёт о некоей, открытой уже им самим, причём, открытой в качестве именно силы, объективной структуре человеческого сознания. Повторюсь - Ницше мыслит в терминологии силы (воли к власти), а это само по себе располагает к драматизации, к «разыгрыванию» мысли в виде сюжета и с помощью персонажей, где персонажами как раз и являются те или иные силы сознания (основные и производные от основных). Поэтому ответим на вопросу, понятие какой силы персонифицируется у Ницше в образе дракона.               
         Согласно Ницше жизнь движима агоном, т.е. борьбой-соперничеством двух, присущих ей, «инстинктов» (опять же сил). «Инстинкта роста» и «инстинкта самосохранения». Точнее, жизнь как воля к власти представляет собой упорядоченность, соподчинение (5) - «инстинкт роста» властвует над «инстинктом самосохранения», подчиняя его своим высшим целям – целям роста.  Жизнь невозможна без инстинкта самосохранения, но она не может расти, не преодолевая его, а, следовательно, и саму себя как уже состоявшуюся в каком-то конкретном виде.
     «Разум» - это как раз и есть сила самосохранения, тогда как рост жизни предполагает выход за пределы «разума» к высшим бессознательным состояниям (6).  Если же «инстинкт самосохранения» подчиняет себя «инстинкт роста», то это означает, что «разум» безгранично властвует над бессознательным началом жизни, не различая в ней высшие и низшие состояния. Кант сказал бы, что мы имеем дело с нарушением дОлжного порядка. Ницше же говорит о «болезни», болезненном изъяне. И этой «болезни» жизни он даёт наименования реактивной воли к власти (едва ли не самое важное понятие ницшевской философии).
      Реактивная воля к власти есть сила бессилия (бессилия к росту и самопреодолению), оборотной стороной чего и является гипертрофическое развитие «разума» или сознательности в человеке. Если высшими человеческим состояниями объявляются «разумные» состояния, а  бессознательные состояния, все без разбору, подавляются, то это означает только одно -  «инстинкт самосохранения» жизни из необходимого условия, обеспечивающего её дальнейший рост, превращается в самоцель. И соответственно человек (=сознание), в котором действует реактивная воля к власти, становится «концом», «гибелью» жизни.
       «Дракон» - это образ, в котором Ницше передаёт понятие реактивной воли к власти, этой силы гипертрофированного самосохранения - чудовищно и уродливо развившейся в человеке сознательности. Потому что сила, по закону самой себя, не может не расти, не становиться сильнее. Даже если это сила бессилия. Как бы это парадоксально не звучало.
      Реактивная воля к власти представляет собой силу сил, т.е. основу, фундаментальную структуру всех иных структур, или форм, в которых проявляет себя гипертрофированная человеческая сознательность и которые сами действуют как силы. Потому-то «дракон» и служит самым подходящим образом для передачи представления о ней. Сколько ни руби голов, а пока сам дракон не убит, всё равно отрастут новые.

                3.6.Дракон самопознания   

     Говоря о жизни, Ницше говорит практически всегда о жизни человеческого сознания. Что вполне логично - ведь с появлением человека жизнь сосредотачивается в человеческом сознании, через которое и действуют основные жизненные "инстинкты". Но раз так, то что же тогда следует понимать под "инстинктом самосохранения" человеческого сознания?
     Познание, рассудочное познание, условием которого является противопоставление познаваемого объекта познающему субъекту (пред-ставление). В самом по себе рассудочном познании нет ничего противоестественного. Наоборот, без него невозможно развитие, "рост" человеческого сознания в целом. Проблема возникает тогда, когда рассудок берёт на себя функцию рефлексии сознания. Когда самопознание (самоосознание, самоосмысление) сознания сводится к самопознанию в смысле рассудочной деятельности.         
     Рефлексия означает оборот (направленность) сознания к самому себе. С тем, чтобы увидеть себя таковым, каково оно есть, познать свою собственную реальность («что есть сознание»). Но рассудок действует так, как только и может действовать. При рефлексивном обороте он, естественно, видит только себя. Высшие функции сознания остаются вне поля его зрения как  недоступные его взору, и, следовательно, считаются несуществующими. Сознание как соподчинённость структур сводится к одной, к структуре рассудка и отождествляется с ней. Целый слой сознания (глубинный, фундаментальный, само основание сознания, укоренённое в сущности жизни) изначально теряется из виду.
      Но и то, что оказывается в поле зрения» рассудка,  подвергается им процедуре пред-ставления. Рассудок неутомимо раскалывает, расчленяет себя на противоположные, взаимно отчуждённые, трансцендентные (внеположенные) друг другу субъекты и объекты. В конечном итоге сознание мыслится как деятельности «я-субъекта», который, в свою очередь, представляет собой безжизненный рационалистический обрубок, оставшийся после рассудочной рефлексивной вивисекции подлинного живого человеческого сознания.
     Будучи не в состоянии прочитать "текст сознания как текст", рассудок подменяет его ограниченной и извращённой "интерпретацией", в которой вся полнота жизни сознания сводится к поверхностному слою, к "сознательности".
     Однако созданный рассудком образ сознания сам начинает действовать, сам становится силой. И эта сила действует так, что "сознательность", т.е. подчинённые, служебные, низшие функции сознания становятся всё более значимыми для человека. В то время как высшие функции сознания (те, которые исходят не от «я-субъекта», а от самой жизни как единственно подлинного субъекта) всё больше и больше теряются из виду. Хотя, выпадая из поля человеческого зрения, они на самом деле никуда не исчезают и продолжают действовать, но тоже уже в извращённом виде.      
    Конечно, Ницше не отрицает того факта, что точка зрения рассудочной рефлексии, отчуждённого человеческого сознания, противополагающего себя всей остальной  реальности, от которой это сознание себя и оторвало, – это необходимая предпосылка развития познавательной деятельности. Что благодаря рассудочной рефлексии только и стала возможной европейская наука и её бурное развитие. Однако в той мере, в какой точка зрения рассудочной рефлексии ("перспектива", по Ницше) претендует на то, чтобы быть единственной и главенствующей (безраздельно "властвующей")точкой зрения, рассудочность из нормального, "здорового" "инстинкта самосохранения" превращается в "болезнь"  - как самого человеческого сознания, так и жизни в целом. В то, чему он и даёт наименование "реактивной воли к власти". В драконическую силу, обращённую против жизни посредством тех форм, которые ею созданы и через которые она оказывает своё обратное убийственное для жизни воздействие, – науку, метафизику (философию), искусство и, в первую очередь, конечно, мораль.   
     Здесь вполне уместно задать вопрос – а, собственно, что в этих размышлениях об ограниченности рассудочной рефлексии от самого Ницше.  Конечно, изощренность, с какой Ницше отслеживает ("подозревает") действие "реактивной воли к власти" во всевозможных проявлениях общественного и личного сознания, уникальна  и по своей глубине–фундаментальности, и по охвату. Но всё же - что он сказал такого, чего бы, по сути, не было сказано его непосредственными предшественниками - тем же Кантом или Л.Фейрбахом, у которого Ницше тоже позаимствовал очень много?   
    И не пора ли, наконец, вспомнить о Гоголе?  Чем чёрт не шутит - не Гоголь ли помог немецкому философу совершить такой поворот в осмыслении сознания, который свойственен был только его мышлению?
      
                Продолжение следует          
               
               
1.Интермердия (от лат. intermedius «находящийся посередине») — небольшая пьеса или сцена, обычно комического характера, разыгрываемая между действиями основной пьесы (драмы или оперы); то же, что и интерлюдия («междудействие»). (Википедия)

2. В перечне литературы, которая входила в круг чтения Ницше, есть, к примеру, упоминания о книге Nordic Sagas. Он читал ещё в юношеском возрасте, в 1860 г. http://www.nietzschecircle.com/Pdf/NIETZSCHE_S_LIBRARY.pdf1. Несмотря на то, что Ницше оппонирует, прежде всего, И.Канту, его реактивная воля к власти уж очень похожа на рассудок, каким он предстаёт в качестве объекта кантовской критики.

3. Несмотря на то, что Ницше оппонирует, прежде всего, И.Канту, его реактивная воля к власти уж очень похожа на рассудок, каким он предстаёт в качестве объекта кантовской критики.

4. О нём упоминает Платон в своём классическом тексте «Федр»  - уж этот текст Ницше знал вдоль и поперёк. Образ Тифона по-разному предстаёт в древнегреческой мифологии. Но у Платона он близок именно к дракону.  И к описанию Псевдо-Аполлодора, в котором Тифон - это получеловек-полудракон невероятных размеров («голова его часто касалась звёзд, руки его простирались одна до заката солнца, другая — до восхода») со ста головами, из пасти которых вырывалось пламя. Вместо ног у него были кольца змей, а тело покрыто перьями. И что примечательно в платоновском "Федре" Сократ говорит, что  желающий познать самого себя человек должен задаться вопросом, "не чудовище ли я, замысловатее и яростнее Тифона?".
Ну, а в раннесредневековом европейском эпосе «герой» всегда сражается именно с драконом. 

5. И тут без Канта с его понятием «порядка» дело не обошлось.

6. Как тут опять не вспомнить «Федр» Платона и содержащуюся в нём трактовку эротического состояния как высшего, бессознательного, человеческого состояния, преодолевающего ограниченную рациональность?!.