Turritopsis dohrnii

TURRITOPSIS DOHRNII
В соседней квартире над нашей уже много лет обитает мальчик, которого я ни разу не видел в лицо так как на улицу уже несколько лет почти не выхожу из-за определённых причин. Я только слышал его голос, который сначала принял за девчачий. Удивительно весёлый был мальчик – я не знаю такого ребёнка, который бы так часто и охотно смеялся – такой удивительный заряд позитива у него был, несмотря на то, что жил с мамой без отца. Хотя время от времени оттуда иногда доносился голос мужчины лет тридцатипяти - сорока. И в эти дни мальчик смеялся особенно звучно. Внешне я его представлял себе весёлым толстячком с конопушками на лице. Он часто пробегал над нашими головами – малые дети по квартире не ходят, а бегают. Время шло и бег прекратился, перейдя в шаги.
Жена моя его встречала пару раз на лестничной клетке: он выносил погулять морскую свинку и звали его Кирилл, а его маму Мариной. Очень вежливый мальчик, скромно опускал глаза, когда жена задавала ему житейские вопросы про морскую свинку. И был и совсем не толстый, как рассказывала жена, а длинный, быстро растущий организм.
Затем в голосе начал исчезать девчачий тембр, он стал более мальчишеским. Кажется, именно тогда ему купили маленькую собачку, с которой также на лестнице встречала его жена. Время от времени они носились друг за другом по квартире, но собачка при этом была удивительно молчалива, её тявканье я слышал всего раза два. Кирилл пошёл в школу, работающая мама купила ему компьютер, чтобы сидел дома и не бегал по улице без призора. Но нет хорошего без плохого: время от времени сверху стали доноситься крики густо сдобренной матерщиной и голос становился истерично хулиганским с хрипотцой, раздражаясь на партнёров по игре он крыл их всячески и молотил кулаком по столу. Однако когда возвращалась мама голос вновь становился отроческим, мягким. Вроде той сказки Стивенсона про доктора Джекиила и мистера Хайда, где в одном человеке уживался и добряк и злодей.
     «Ты не представляешь, - говорила жена, - он теперь выше меня, а всего только 13 лет!»
     Но тут началось новое увлечение Кирилла тяжёлой атлетикой. Всё бы ничего, но после поднятия штанги с накрученными дисками, чтобы не повредить связки надо её не опускать на пол, а бросать. При этом раздавался удар и потолок и стены нашей квартиры вздрагивали как при землетрясении. Мне это особенно не докучало, я знал, что и это пройдёт, но жена нервничала и несколько раз поднималась наверх. Кирилл не открывал, но наверняка смотрел в глазок - молчал и не отвечал на звонок, однако «землетрясения»  прекращались.
     И вдруг однажды я слышу сверху какие-то не то всхлипывания, не то спазмы смеха – каждую минуту – Прошло пять, десять пятнадцать минут и всхлипы стали разряжаться откровенным рёвом. Ежеминутные отчаянные приступы рёва продолжались около часу. Что случилось? Может палец прищемил? Но если физическая боль, то плач не был бы столь длительным, а тут рыдание не слабело, и такое безоглядное отчаянье было в нём, что мне грудь сдавливало. Странно, мне давно не было так тяжко, даже когда отец и мама умирали, но они умирали как говорится от возраста, после долгих болезней. И тут подумалось – странно, что так тяжко мне, даже не знающему причины чужого горя, а вот смог бы сопереживать искусственный интеллект?
«Что там, - спросила жена, - может сходить, спросить?» Я не знал прилично ли это будет, но чужое горе не давало ни читать, ни думать или заняться ещё чем-нибудь, и жена всё-таки пошла наверх.
     Минут через пять-семь спустилась: «Отец умер. Открыли сразу – рыдают – и Кирюсик и мать…» И тоскливо стало оттого, что ничем помочь нельзя…» «А отчего? – спросила жена, но они даже не ответили, а только смотрели на неё и рыдали: мама молча, сын в голос…». Во всяком случае смерть была для возраста его отца Кирилла (не более сорока лет)  явно преждевременная – или тяжкое заболевание или несчастный случай, а может и убили… У матери и сына в Москве не было родственников, Марина была откуда-то с юга, с Кубани и мать и сын были одиноки в своём горе в большом чужом городе.
     Я вспомнил прощание со своим отцом. Отец был не последним человеком в городе и прощание проходило в актовом зале центральной городской больницы. Гроб стоял посреди зала и я должен был стоять рядом. Отец был непохож на себя: в морге сработали грубо, стянув назад кожу лица, отчего растянутые закрытые веки придавали совсем не свойственную ему какую-то монголоидность. Рядом со мной тихо лила слёзы жена, стояла мама… Отец долго и тяжело болел, и смерть его не была для нас неожиданностью.
     Собственно, а почему люди печалятся, когда кто-то умирает от старости, как говорится – ведь смерть неизбежная плата за жизнь? И что стало бы, если бы человек стал бессмертным? Жизнь бы превратилась в хаос, в нравственный распад. Смерть – просто оплата твоего рождения, рождения твоих детей. Отец умер, а значит оплатил моё появление на свет. Нет, мы не были слишком близки, скорее наоборот, на многое наши взгляды были противоположны, но тем не менее я почувствовал, что на глаза выступили слёзы. Да, смерть необходима, смерть делает книгу жизни осмысленной, законченной.
     Существует бессмертная медуза turritopsis dohrnii. В конце каждого цикла она возвращается к первоначальной стадии полипа и так до бесконечности. Ну вот потому она и остаётся бессмысленным комком слизи.
     Может быть мы печалимся от страха неизвестности? Ведь никто «оттуда» не возвращался и не рассказал, что там.
     Трагична по настоящему смерть ребёнка, смерть молодой девушки, молодого человека – от болезни ли (лейкоз, рак), от насилия (преступление, война, несчастный случай). Они не успели пройти все стадии жизни, выполнить некую природную задачу. Я слышал, что в Новом Орлеане негры во время похорон играют весёлый джаз и радуются. Наверно это мудро.
     А мальчик на верхнем этаже через пару дней уже чему-то смеялся, видимо за компьютерной игрой, но голос его стал окончательно отроческим и он перестал, как бывало, в спешке показаться более взрослым, истерично материться в крик на других участников игры.