Блок. Земное сердце стынет вновь... Прочтение

                Земное сердце стынет вновь,
                Но стужу я встречаю грудью.
                Храню я к людям на безлюдьи
                Неразделенную любовь.
 
                Но за любовью – зреет гнев,
                Растет презренье и желанье
                Читать в глазах мужей и дев
                Печать забвенья, иль избранья.
 
                Пускай зовут: Забудь, поэт!
                Вернись в красивые уюты!
                Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!
                Уюта – нет. Покоя – нет.
                1911 – 6 февраля 1914



 
Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «
     – «Храню я к людям на безлюдьи // Неразделенную любовь.» – Здесь переосмыслены мотивы "первого тома" лирики Блока – ср. в стих. "Не поймут бесскорбные люди ... ", (1902): "Ищу на распутьи безлюдий ... ". Ср. евангельский мотив неразделенной любви к людям (Ин. 1. 11; XV. 19; Мф. XXII. 2-15 – притча о "брачном пире" и др.)

     [
     «Не поймут бесскорбные люди ...» – предшествие весны 1902 года – разгар его блужданий по “каменным дорогам”, когда “двойники” подчинялись его воли, и каждый их новый вызов, каждый поворот из “распутий” давал ему новый мир:

                Не поймут бесскорбные люди
                Этих масок, смехов в окне!
                Ищу на распутьи безлюдий,
                Веселий – не надо мне!
               
                О, странно сладки напевы…
                Они кажутся так ясны!
                А здесь уже бледные девы
                Уготовали путь весны.

                Они знают, что мне неведомо,
                Но поет теперь лишь одна…
                Я за нею – горящим следом –
                Всю ночь, всю ночь – у окна!
                10 февраля 1902

     Нет никакого “переосмысления” – то же высокомерие к “людям”.
     Здесь “окно”, конечно – не окно из его тогда роскошной генеральской квартиры: на Петроградской набережной в разгар февраля вряд ли всю ночь распевали “бледные девы”, нет,  “путь весны”  прослеживал он из совсем не материального окна, про которое “люди” не поймут: ну, как окно может следить за девой “горящим следом”?!

      И приведу строки из Библии (Мф. XXII. 2-15 – притча о "брачном пире"):
     « 
     Царство Небесное подобно человеку царю, который сделал брачный пир для сына своего
     и послал рабов своих звать званых на брачный пир; и не хотели прийти.
Опять послал других рабов, сказав: скажите званым: вот, я приготовил обед мой, тельцы мои и что откормлено, заколото, и всё готово; приходите на брачный пир.
Но они, пренебрегши то, пошли, кто на поле свое, а кто на торговлю свою;
прочие же, схватив рабов его, оскорбили и убили их.
     Услышав о сем, царь разгневался, и, послав войска; свои, истребил убийц оных и сжег город их.
     Тогда говорит он рабам своим: брачный пир готов, а званые не были достойны;
     »

     Да, где-то так и у тогдашнего демона Блока: полюбил бы я, вас, людей, но разве ж вы люди?!
]

     – «… красивые уюты...»  – Ср. с высказыванием Блока: "Смертельно скучно не прекрасное, а только красивое, без надобности хорошенькое"…

     – «Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!» – Ср. с аналогичными мотивами в статье "Безвременье": "Нет больше домашнего очага ( ... ) Двери открыты на вьюжную площадь" и в финале стих. "Поэты" (1909): "Пускай я умру под забором, как пес( ... ) Я верю: то Бог меня снегом занес,// То вьюга меня целовала!".
 »

     Что можно сказать… Любовь Дмитриевна спокойного “уюта”, чувства “дома” ему с самого начала не дала, а уж потом… А “уюты” и  “лютая стужа” – из которой “люди” его “зовут” – мне больше напоминает финал его пьесы «Песня Судьбы»:

     Вот первая картина:
     «
     Северный апрель – Вербная Суббота. На холме – белый дом Германа, окруженный молодым садом, сияет под весенним закатом, охватившим все небо. Большое окно в комнате Елены открыто в сад, под капель. Дорожка спускается от калитки и вьется под холмом, среди кустов и молодых березок. Другие холмы, покрытые глыбами быстро тающего снега, уходят цепью вдаль и теряются в лысых и ржавых пространствах болот. Там земля сливается с холодным, ярким и четким небом. – Вдали зажигаются огоньки, слышен собачий лай и ранний редкий птичий свист. На ступенях крыльца, перед большим цветником, над раскрытой книгой с картинками, дремлет Герман. Елена, вся в белом, выходит из дверей, некоторое время смотрит на Германа, потом нежно берет его за руку.
     »

  А вот финал последней:
    «
    Ф а и н а
        …Прощай! Прощай!

    Последние слова Фаины разносит плачущая вьюга. Фаина убегает в метель и во мрак. Герман остается один под холмом.

    Г е р м а н
       Все бело. Одно осталось: то, о чем я просил тебя, господи: чистая совесть. И нет дороги. Что же делать мне, нищему? Куда идти?

    Мрак почти полный. Только снег и ветер звенит. И вдруг, рядом с Германом, вырастает прохожий Коробейник.

    К о р о б е й н и к
       Эй, кто там? Чего стоишь? Замерзнуть захотел?
      
    Г е р м а н
       Сам дойду.
      
    К о р о б е й н и к
       Ну, двигайся, брат, двигайся: это святому так простоять нипочем, а нашему брату нельзя, занесет вьюга! Мало ли народу она укачала, убаюкала...
      
    Г е р м а н
       А ты дорогу знаешь?
      
    К о р о б е й н и к
       Знаю, как не знать. -- Да ты нездешний, что ли?
      
    Г е р м а н
       Нездешний.
      
    К о р о б е й н и к
       Вон там огонек видишь?
      
    Г е р м а н
       Нет, не вижу.
      
    К о р о б ей н и к
       Ну, приглядишься, увидишь. А куда тебе надо-то?
      
    Г е р м а н
       А я сам не знаю.
      
    К о р о б е й н и к
       Не знаешь? Чудной человек. Бродячий, значит! Ну, иди, иди, только на месте не стой. До ближнего места я тебя доведу, а потом -- сам пойдешь, куда знаешь.
      
    Г е р м а н
       Выведи, прохожий. Потом, куда знаю, сам пойду.
                1908
»