Берсерк Гл. 2. Корабль

Глава 2 Корабль



Намозоленной  рукоятью боевого топора, твёрдой , как камень, дланью правит Олаф рулём дракара. Налегают на вёсла свирепые викинги. Берсерк по прозвищу Тополь Битвы, стоит прислонившись к мачте-мечте из звонкой, как меч бесстрашного воина, сосны. Зрит скальд в небесах Одина. Далеко разносится его песнь. Выходит корабль из фьерда, скалится дракон на носу , распластало алчное чудовище крыла паруса, ороговело кольчугами да щитами не знающих пощады. Я меж них -раб -славянин.Было. Да когда то было! Мамка давно все глаза проплакала, реки слёз пролила, по тем рекам корабли плыли-да увезли её сынулю в дальние страны. Заигрался мальчонка со струганным из соснового корья  корабликом на песочке ладожском. Врезался дракар острым носом в берег с шумом и хлюпаньем вёсел. Схватила железная ручища викинга мальца за шкирку, будто лапа драконья ухватила. И понёс меня крылатый змей бог весть куда. И принёс сюда -в печеру над сверкающим на солнце  кольчужной чешуёю  Северским Донцом. И сижу я в затворе, сгорбившись над  пергаментной кожею. Прежде чем гусиное перо в чернилку окунуть - думу думаю. Долго и мучительно.
 А начну писать -мнится мне скрип вёсельных уключин в скрипе гусиного пера по иссохшей коже. Так мачта скользит игольным острием по небу, а следа не видать.Да и слишком много плотского в пергаменте, а мне надо бы поведать о змеях перепончатокрылых, троллях в лесных чащах, витязях в ладье, уносящей дружинников по отражённым в воде облакам. По волнам ли скользим мы , по небу ли? Охватил Тополь Битвы богатырской рукою  мачту, как талию полонянки-славянки, мнится ему , что он сам тополь Иггдрасиль-така в ём силища.Железо мышц и жил подобно корням священного древа, уходящего подземною кроною в каменистую скандинавскую почву. То не болота да вежи чуди и мери. То твердь Одинова молота.Русь. А вот и моя виса конунгу:

 Летим , как по небу, по волн облакам,
 вёсла , как крылья, скользят по бокам,
 Вёльва гадала нам - чёт или нечет,
 когтил лебедицу стремительный  кречет.
 Шелка для паруса, вина для пьянки,
 для жизни удалой - смех полонянки,
 для палиц и идолов- крепки дубы,
 для ратной победы-Меч Судьбы.


Тверды и несокрушимы мечи викингов. Первым бросается с песнею скальда на устах берсерк. Не ведает он страха. Осушив чашу с приготовленной Ингрид сомой*, Тополь Битвы ведет за собой Ясеней Боя. Лучшие они в дружине Свентославовой, внука варяга Рюрика. Родила Свентослава Ингревича Хёльга -псковитянка, что была в девах перевозчицей. Переправляла лада в лодке с берега на берег реки Великой княжича, а получилось -перевезла на другой берег судьбы. Был юношей, стал мужем. И вышла Ольга замуж за Игоря. И сыграли они свадьбу в стольном граде Киеве, основанном прежде другим лодочником-Кием. И вся -то жизнь киевского царства  обернулась сплошным перевозом -из краёв гор-холмов посреди гуляй поля- в страну гомонящих базарами городов. Будто днищами ладей -стругов стали бороздить небеса крыши выросших по городам теремов. На месте капищ с подковоусыми Перунами да пузоватыми Макошами-роженицами поднялись купола церквей и звонницы колоколенок. Замерцали иконы в свете лампад. Прижимала Богородица к груди бога-младенца. Язвил Аспида-Змея копиём Победоносец-Георгий.  Но допреж того - смертным боем прошли мы берсерками по этой земле, принося последнюю жертву древним славянским богам.

Бродила  Ингрид с лукошком меж чалых северных берёзок, собирала усеянные белыми канапушками оранжевые шапочки, сушила да толкла пестом в ступе, чтобы растереть всё в порошок. То ли порошок тот подсыпала викингам в питье, то ли, умалясь в карлицу, -возносилась в той ступе , чтобы , ворожа и колдуя, размахивать пестом, волхвуя. Но по её велению кидаясь в бой, обращались воины в медведей, волков и рысей. Для того, чтобы подняться по рекам - в рыб и бобров оборачивались. Чтобы перелететь непроходимые леса и горы -в соколов, вранов и кречетов. И становились паруса и вёсла -крыльями, а мечи и копья -когтями. И рвали мы теми когтями ворогов наших. И брали богатый полон. И уносили в свои фьёрды добычу, как принято было писать у нас, хронистов тех событий, " узорочья, паволокы и дев -полонянок".
 На службе у князя ли, ходяху в полюдье, в дальних ли походах -брали мы богатую дань и со своих, и с чужих земель. А то чего бы ополчились на Игоря древляне и завязалась вся эта вражда между ними и Ольгою, ежели бы не дань непомерная?Что там было , чего не было -всего я не напишу,бо кто ж из княжеского подворья заплатит мне за правду? Напишу -то, чего хотят. Про ратные подвиги.Про непревзойдённых полководцев. Мудрых водителей народов, воителей бесстрашных, подвижников-бессребреников. Про деяния и великие кудеса, ими творимые. Остальное -меж строк пущай додумывают-как оно было.
 
 Не святыми мы были.И не ради того, чтобы крылья за спиной отрастить, нимбы на головах вместо шеломов - сому пили перед боем. И не стану же я, грешный, писахом о том , как вот этим острючим ножом, коим ныне подчищаю свой палимпсест, резал горло тому купцу -иудею, что продал меня князю на Подоле? А свершил я грех сей, когда штурмовали мы Итиль. Того или другого прирезал, как будто петуху главу отсёк. Кто их разберёт -и кто их считал, что лезли на нас с кривыми саблями? Помню только , как щас, ярко солнце сверкало - перо павлинье переливалось всеми красками на чалме - и сорвал я с той шелковой чалмы дразнившую меня столько времени изумрудную брошь. За ту брошь я, когда мы бродили среди дымящихся руин, купил у кривича Родомира черноокую хазарянку. Её  отдал я князю - и после него, она спала в моих объятиях на конской попоне у костра, положив голову на седло. А наутро нашёл я её с перерезанным горлом-дело рук ревнивой Айчи,  с тех пор, как отбились мы от подступивших к Киеву степняков, сопровождавшей нас во всех походах богатырь-девицею.

  Айча-дева ветра, ты будешь ничья,
  ты -чаша сраженья, меч самосожженья,
  врага заарканив, летишь, волоча,
  в ночи ты мне светишь, как будто свеча, -

пел я князю под гусельные звяки. Не петь же про распластанную глотку хазарянки, про зажатую в девчоночьем кулачке её дирхему, которой , как видно, хотела  откупиться полонянка. Но что Айче дирхема, шкурки соболей, при виде коих загорались глаза у  константинопольских, кафских, сурожских и корсунских   купцов! Выросшая в седле амазонка степей пьянела от крови, хмелела он звона мечей о кольчуги.Ценила только волю. Любила только своего коня и князя. Как и князь, о котором позже напишут. А он-то не любил даже её и коня. А только меч, коему молился, как пламени Перуна, Волю и Власть. Не я напишу, другие...Потому как он был  против даже такого его прославления, хотя и любил послушать висы в свою честь. "Пиши о дружинниках поболе. Обо мне и так все знают!" - заглядывал он в мои походные свитки. И приказывал убрать что-нибудь вроде: "Когда Святослав вырос и возмужал, стал он собирать много воинов храбрых, и быстрым был, словно пардус, и много воевал. В походах же не возил за собою ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину и зажарив на углях, так ел; не имел он шатра, но спал, постилая потник с седлом в головах, – такими же были и все остальные его воины". "Про меня соскобли, про дружинников оставь и добавь поболее,"- говорил он. Так  што я токмо и делал, што писал да соскабливал. А уж потом другие с чужих слов писахом.


Не я написал и про разорванного надвое на двух берёзах отца Святослава сие: 

«Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит». И послали к нему, говоря: «Зачем идешь опять? Забрал уже всю дань». И не послушал их Игорь; и древляне, выйдя навстречу ему из города Искоростеня, убили Игоря и дружинников его, так как было их мало."
 
 Не я то накарябал, будто вонзая ядовитый змеиный зуб, -потому как, злословя,-пинать мёртвого льва -много ума не надо. Ведь сказано у нехилого мудростью Хилона* De mortuis aut bene aut nihil**, а кем- то ещё и добавлено nisi vero-ничего кроме правды! А правда в том, что и тот, кто потакал злословию на принявшего мученическую смерть покойника, не безгрешен. Да и я в полюдье ходил, хоть и не с Борзосмыслом и Ратибором, кои нагребли сундуки древлянского добра столько , что им хватало потом покупать для перепродажи рабынь на рынке Подола и Корсуни. Мало им было того, что поснимали с живьём закопанных древлянских мужей , когда их челядь отрыла задохшихся в яме на теремном дворе Ольги. В ту яму побросали их вместе с ладьёю , как и написал я спустя годы:"И понесли их в ладье. Они же сидели, избоченившись и в великих нагрудных бляхах. И принесли их на двор к Ольге и как несли, так и сбросили их вместе с ладьей в яму. И, склонившись к яме, спросила их Ольга: «Хороша ли вам честь?» Они же ответили: «Горше нам Игоревой смерти». И повелела засыпать их живыми; и засыпали их."
 
 Вот теми бляхами и наполняли сундуки Ратибор с Борзосмыслом.На дне тех сундуков и позолоченные мечи подло убитых Аскольда и Дира хранились до поры.Вот почему и написал я тако: "И пришли к горам киевским, и увидел Олег, что княжат тут Аскольд и Дир, спрятал он воинов в ладьях, а других оставил позади, а сам приступил, неся отрока Игоря. И подошел к Угорской горе, спрятав своих воинов, и послал к Аскольду и Диру, говоря им, что-де «мы купцы, идем в Греки от Олега и княжича Игоря, Придите к нам, к родичам своим». Когда же Аскольд и Дир пришли, выскочили все из ладей, и сказал Олег Аскольду и Диру: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода», и вынесли Игоря: «А это сын Рюрика». И убили Аскольда и Дира, отнесли на гору и погребли Аскольда на горе, которая называется ныне Угорской, где теперь Ольмин двор; на той могиле Ольма поставил церковь святого Николая; а Дирова могила — за церковью святой Ирины..."
 
 Много времени с тех пор утекло в бездонном Дону. Много костей -черепов обсосали сомы на дне Дона.
Я ли молился за упокой душ и погибших в огне сгоревшего Искоростеня древлян, и Олега, и Аскольда, и Дира, и Игоря в той церкви Святого Николая, или кто другой?-не возьму в ум. Сколько лет сижу я печере своей над книгами? Век? Два?Три? А , может, я вечный? Много премудростей я освоил, а с тех пор , как воевали мы в земле Македонской и взбрело мне в голову , что Святослав- суть перерождение дошедшего до Индии Македонского, - стал я шибко думать о том, что по индийской премудрости и он , и я не только кшатриями*** стали , но и обрели способность перерождений. И вот из кшатрия я перевоплотился в брамина. И прозрю времена насквозь. И написав:"
И погребен был Игорь, и есть могила его у города Искоростеня в Деревской земле и до сего времени, " - вижу я Игоря в той  могиле под насыпным курганом, на котором справила Ольга тризну, так и не насытясь местью. И ушла та месть из неё токмо когда предстала она пред иконами  византийскими во храме и вода крещения омыла главу ея.

 Месть - грех. И убивство -грех. Но и апостол Павел был убивцем Савлом допреж того, как уверовал.Выйду я из печеры на вольный воздух-стрижи , нарывшие гнёзд в обрыве вьются душами бесчисленно убиенных. Смотрю я, как простирается Северский Донец синей змейкой меж зелёных тальников и камышей - и вижу, как наши ладьи устремляются в земли радимичей да кривичей, куда ходили мы в полюдье за данью. По тому и полюдье, что ходили "по люди". Шкурки, серебряные палочки,монетки-это всё для заманухи. А как торг пойдёт -хоть у Смолян, хоть у Курян-глядишь -потянулись на точок площади девы и вьюноши на продажу. Вот это-товар! И с того майдана окажутся те девы с половыми волосами**** и глазищами нерасплёсканной синь-синевы где-нибудь в Корсуни, Хафе, или Царьграде.А через Тьмутаракань и в хазарском Итили. И пойдут они - кто по Царьградским дворцам, кто по ханским гаремам.Ищи-свищи в Кощеевом царстве. А куницы, белки, пенька да воск с мёдом -то догрузком.Штоб место в корабле не пустовало. Поётся же до сей поры:

 На Дону, на кукане
 или в Тьмутаракани
 видел доню свою я,
 с своим сердцем воюя.
 Ты лети ясным соколом
 в её терем высокий,
 к ней, рабыне гаремной,
 о минувшем горюя,
 а горю я не с теми,
 кто в Искоростени,
 а со всеми , кто продан
 кто обманут и предан...
 
Бывал я на всех тех торжищах. Не токмо на Подоле, где купил меня князь за горсть серебряных палочек-гривен. И ежели в  Киеве-граде  девушка-рабыня по сей день  стоит 5 гривен-то бишь один кун, то  в златокупольном Константинополе — 300 гривен.Каков приварок! В Багдаде  же, как говорят в Кафе и Керчи, — 750  дирхемов. Везут, налегая на вёсла ладей, самих себя на продажу вниз по течению рабы -галерники в Корсунь, Кафу, Тьмутаракань. Груз- рабыни да шкурки. На тех базарах они и остаются.Да ненадолго. Вмиг расхватывают живой товар оборотистые купцы в чалмах, парчовых халатах с унизанными перстнями жирными пальцами. Да и ладьи раскупают греки  на доски. А то викинги -варяги нагрянут из Моря варяжского через Средиземноморье со своим живым товаром белых рабов и рабынь и прикупят несколько ладей для ремонта своих потрёпанных дальним плаванием дракаров.Из варяг -то в греки по Неве, через  Ладогу , Волхов, Ловать да переволоки и пороги корабли тягать, чтоб потом по Дону -в Русское море  попасть -океан потов прольёшь!

продолжение:http://proza.ru/2023/01/29/452
--

* Хилон- древнегреческий мудрец. Жил в 600 годах до н.э.
** О мертвых либо хорошо, либо ничего(лат.)
***Кшатрии —  варна воинов в индийской сакральной иерархии.

Варна (санскр.) — термин, обозначающий четыре основных сословия древнеиндийского общества.

Брахманы — самая старшая варна, куда входили жрецы, учёные, подвижники.
Кшатрии — вторая варна, состоящая из влиятельных воинов, из кшатриев обычно избирали царей.
Вайшьи — земледельцы, ремесленники, торговцы.
Шудры — слуги, наёмные рабочие.
****половые волосы - цвета половы,соломы.