Блок. Девушка из Spoleto. Прочтение

Девушка из Spoleto






                Строен твой стан, как церковные свечи.
                Взор твой – мечами пронзающий взор.
                Дева, не жду ослепительной встречи —
                Дай, как монаху, взойти на костер!
 
                Счастья не требую. Ласки не надо.
                Лаской ли грубой тебя оскорблю?
                Лишь, как художник, смотрю за ограду,
                Где ты срываешь цветы, – и люблю!
 
                Мимо, всё мимо – ты ветром гонима –
                Солнцем палима – Мария! Позволь
                Взору – прозреть над тобой херувима,
                Сердцу – изведать сладчайшую боль!
 
                Тихо я в темные кудри вплетаю
                Тайных стихов драгоценный алмаз.
                Жадно влюбленное сердце бросаю
                В темный источник сияющих глаз.
                3 июня 1909


Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «
     Под текстом ЧА [черновые автографы ЗК26 – 26-ой записной книжки] запись: "А, когда мы уезжали – она сказала: Mille grazie (Тысяча благодарностей (итал.).- Ред.)".
     ...В. Журин, прослеживая развитие образа Прекрасной Дамы в творчестве Блока, отметил, что в этом стих. "всего сильнее и ярче мечта о Прекрасной Даме сливается с образом Богоматери" (Журин В. Servus-Reginae // Сб. студенческого лит. кружка при Императорском Казанском ун-те. Казань, 1915. С. 38).
    [
    Совершенно неверно. И вот надо же было в академическом издании выкапывать статью из  «Сб. студенческого лит. кружка при Императорском Казанском ун-те.»

     «О своих "Стихах о Прекрасной Даме" Блок говорил мне: "Только это я еще люблю".
     Неожиданно он спросил: "Как вы думаете, правильно ли говорят о переходе образа Прекрасной Дамы в образ Незнакомки, а потом России?".
     Я ответила: "По-моему, нет". Он успокоенно сказал: "Конечно, нет! Они противоположны. Незнакомка - антитеза. Никакого перехода от одного образа в другой нет. А Россия – это особая статья".
     Другой раз, когда мы шли однажды по Невскому, он вернулся к этому разговору:
– Когда я слышу об этом переходе образов одного в другой, то только машу рукой. Значит, ничего не поняли. Кто их смешивает, ничего не понимает в моих стихах.
     Павлович Н. А. Воспоминания об Александре Блоке.»

     С девой Марией – та же самая ситуация, но об этом чуть позже.
]

     Заглавие. – «Есть основания полагать, что соединение слов, из которых одно пишется по-русски, а другое – по-итальянски, имеет определенное значение (ср. первоначальное название: "Maria da Spo1eto"): «в этой "смеси" отражена двойственность субъекта: итальянская девушка и русский путешественник, ( ... ) средневековая "ноуменальность" петраркизма – и современная влюбленность; Вечная Женственность (недаром имя "Мария"!)( ... ) и реальная темнокудрая девушка ... » (Эткинд Е. Указ. соч. с. 105).

     – «Взор твой – мечами пронзающий взор». – Ср. в III сонете Петрарки в пер. Вяч. Иванова: "... Луч огня // Из ваших глаз врасплох настиг меня ... " (отмечено в указ. статье Е. Эткинда, с. 102).

     – «Дай, как монаху, взойти на костер!» – Образ костра, как символ мученичества во имя возлюбленной, не раз встречается у Петрарки; ср. в сонете XIX в пер. Вяч. Иванова: "... сам себя веду я на костер!" (отмечено в указ. статье Е. Эткинда. С. 103).
     Этот образ ранее был использован Блоком в цикле "Снежная Маска"; ср., например, в стих. "Сердце предано метели": "Я сам иду на твой костер!" (т. 2 наст. изд.). В.Н. Альфонсов высказал обоснованное предположение, что мерой поклонения и воодушевления поэта избирается подвиг монаха, мужественно умирающего за веру на костре: «Наверное, и здесь Блок имел в виду патетический образ Савонаролы, который есть в первом стихотворении о Флоренции ("там, где святой монах сожжен") (Альфонсов В. Слова и краски. С. 77).

     – «Счастья не требую. Ласки не надо. // Лаской ли грубой тебя оскорблю? –  Ср. в стих. В. Брюсова "Отречение" ("Все кончено! Я понял безнадежность ... "): "Но в мире, где любовь на время,– нежность// Лишь оскорбленье вещей Красоты" (Брюсов В. Все напевы. С. 39).
     [
     Здесь всё то же отношение Блока к сексуальной стороне любви как к грязи, как к выяснению отношений – кто кого: ты ли моя, или я – твой. В черновиках оно выражено ещё более резко:

А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ»:
     «
 
     3-4          Дева – тебя на земле я не встречу.
                Дева, свершай надо мной приговор!
     5              Счастья не требую, ласк мне не надо,
     6 а            Лаской жестокой отмщу я другой.
       б            Ласки жестокой достойна ли ты?
       в            Ласки ль жестокой достойная – ты?
     »
     ]

     – «Лишь, как художник, смотрю за ограду, // Где ты срываешь цветы,– и люблю!»  –  В примеч. к III1  [Блок А. Собрание стихотворений. Кн. 3.  Снежная ночь (1907-1910). М.: Мусагет, 1912.] Блок писал по поводу этих строк: "Художники Возрождения любили изображать себя самих на своих картинах, в качестве свидетелей, или участников. Одни – сладострастно подсматривают из-за занавески, как старцы за купающейся Сусанной, другие – только присутствуют в качестве равнодушных участников; так, на фресках Пинтуриккио в библиотеке Энея Сильвия в Сиенском Соборе - художники Рафаэль, Андреа дель Сарто, Джиованни да Удинэ и сам автор стоят в церкви  со свечами; присутствие третьих, по-видимому, необходимо и имеет уже характер какого-то таинственного действия; так, на фреске в Новой Капелле Орвьетского Собора, изображающей свержение с небес антихриста, автор фрески Лука Синьорелли изобразил себя самого и фра Джованни Анжелика – свидетелями великого события: оба художника стоят спокойно, в темных одеждах, со сложенными руками, напоминая позами ангелов (на других фресках той же Капеллы), которые так же спокойно взирают с небес на толпу грешников, обреченных на вечные муки геенны; а перед ними волнуется целое море обнаженных тел и напряженных мускулов.
     В этом стихотворении, так же как в "Благовещении", я хотел представить художника третьего типа: созерцателя спокойного и свидетеля необходимого" (С. 192-193).
     Эти мысли Блока нашли отражение в финале его программной статьи "О современном состоянии русского символизма" (1910): «Мы обязаны, в качестве художников, ясно созерцать все священные разговоры ("santa conversazione") и свержение антихриста ... » (СС-8 5 . С. 436

     – «... Позволь // Взору – прозреть над тобой херувима ...» – По предположению В.Н. Альфонсова, этот образ мог быть навеян поэту картиной итальянского художника Джованни Беллини (1430-1516) "Мадонна в венце из голов херувимов", которую Блок видел в венецианской Академии. Ср. его запись о двух мадоннах Беллини: "одна изумительная женщина; красные херувимы над другой" (ЗК. С. 133).

      – «Сердцу – изведать сладчайшую боль!» – Ср. в сонете CXXXII Петрарки в пер. Вяч. Иванова: "А сладость этих мук ... ( ... ) То же,// Что в жизни смерть, – любовь. На боль похоже// Блаженство ... " (отмечено в указ. статье Е. Эткинда. С. 103).
»

Е. Эткинд. Тень  Данта.(Три стихотворения из итальянского цикла Блока):
     «
     Стихотворение «Девушка из Spoleto»  призвано создать колорит Возрождения, на котором живописец изобразил и себя,  таинственно связанного с героиней картины. Таков один из смыслов блоковской вещи, ее  фон и основа. Другая особенность стихотворения – его внутренняя связь с образностью,  характерной для сонетов Петрарки. В «Canzoniere» мы наблюдаем необыкновенную для  позднейшей поэзии самостоятельность метафор (быть может, до известной степени  восходящих к библейской «Песни песней»). Отсюда у Блока «мечами пронзающий взор»,  «влюбленное сердце», брошенное «в темный источник сияющих глаз».
     … Поэтика «сердца» в лирике средневековья и раннего Возрождения хорошо изучена, — она  весьма интересна. «Сердце» у трубадуров, как пишет один из авторитетных  исследователей их стиля, «часто рассматривается не столько как местонахождение чувств, сколько как существо, обладающее отдельной от тела жизнью, как своего рода особый  персонаж» [H. Bunet. Le style de la lyrique courtoise en France aux XIIe et  XIIe sicles. Paris. 1891, p. 46.].
     … Стихотворение «Девушка из Spoleto» проникнуто образностью древней итальянской  живописи и поэзии. Оно является образной концентрацией целой полосы  в истории европейской культуры – эпохи раннего Возрождения в Италии. Но культура  Италии – не самоцель, она служит для раскрытия лирического мира русского поэта XX  века. В сущности, тема стихотворения — безнадежная любовь постороннего, приезжего  «созерцателя» к «девушке из Spoleto»; в чужой стране он подобен живописцу,  изобразившему себя на полотне рядом с богоматерью. Отсюда отчаяние, звучащее в  логически не совсем ясно раскрываемых, но эмоционально до конца понятных стихах, где  нагнетаются сходные звуки:

      Мимо, все мимо – ты ветром гонима –
      Солнцем палима – Мария!..

     Девушка из Сполето преображается в недоступную Деву Марию, «ослепительная встреча»  с которой невозможна, и редкий у Блока четырехстопный дактиль приобретает  торжественную мелодичность чуть ли не церковного песнопения. Последняя строфа  отличается от трех предшествующих: там было как бы моление издали, здесь  поэт сбрасывает условность обращения к богоматери, вплотную приближается к  реальной, темнокудрой и черноглазой девушке, но приближение это иллюзорно, –  продолжается начатая в строфе I игра в петрарковскую метафоричность; если алмаз – это  стихи, а источник – глаза, то и кудри теряют вещественность, приобретают символический  смысл:

          Тихо я в темные кудри вплетаю
          Тайных стихов драгоценный алмаз.

           Жадно влюбленное сердце бросаю
           В темный источник сияющих глаз.

     …Сталкиваются две словесные системы, упрощенно говоря,  первая — материальных эпитетов и вторая — идеальных метафор; они, вступая в  противоречие, разрушают друг друга. Эти две поэтические системы отражают разные  эпохи художественного мышления: древнюю — и современную, петрарковскую — и  блоковскую. Совместимы ли они? Но они отражают и разные стороны человеческих  отношений: средневековое религиозно-молитвенное и рыцарское поклонение женщине и  совсем иную любовь – влюбленность человека XX века. Соединение этих двух  несоединимых начал — в стилистике всего стихотворения, но особенно в заключительной  строфе, в ее последних двух стихах.

                [Жадно влюбленное сердце бросаю
                В темный источник сияющих глаз]

     … В «Итальянских стихах» совместилось «ноуменальное» и реальное. Характерно,  что рассматриваемое стихотворение названо двумя несоединимыми словами, из которых  одно пишется по-русски, другое — по-итальянски: «Девушка из Spoleto» — это  единственный пример в творчестве Блока и, конечно, он не случаен, в этой  «смеси» отражена двойственность субъекта: итальянская девушка и русский  путешественник, обреченный на стороннее созерцание, средневековая «ноуменальность»  петраркизма — и современная влюбленность; Вечная Женственность (недаром имя  «Мария»!), влекущая за собой образы монаха-самосожженца и херувима, — и реальная  темнокудрая девушка, о которой в черновике сделана запись: «А когда мы уезжали — она  сказала: Mille grazie».

     [
     Здесь только совершенно неправильно связывать «Вечную Женственность» с именем «Мария». У Блок для ВЖ, совершено очевидно, было другое имя:

Блок. Из неотправленного письма Любови Дмитриевной Менделеевой:
      «...меня оправдывает продолжительная и глубокая вера в Вас (как в земное воплощение пресловутой Пречистой Девы или Вечной Женственности, если Вам угодно знать)...»
     Дева Мария – это, можно сказать, конкурирующее божество. Она для Блока была, как «Ветхий завет» для первых  христиан – то, что надо преодолеть. И это имя (Мария) поэтому присваивалось всем подряд – от «задумчивой Мэри» до Незнакомки. Блок и от Волоховой требовал, чтоб она отзывалась на это имя.
     А в «Стихах о прекрасной даме» Мария рожает того, кому радуется Иуда:

                Был вечер поздний и багровый,
                Звезда-предвестница взошла.
                Над бездной плакал голос новый —
                Младенца Дева родила.

                …И было знаменье и чудо:
                В невозмутимой тишине
                Среди толпы возник Иуда
                В холодной маске, на коне.

                Владыки, полные заботы,
                Послали весть во все концы,
                И на губах Искариота
                Улыбку видели гонцы.
                19 апреля – 28 сентября 1902

     Напомню и уточняющие картину строки из черновиков того стихотворения:

                …В невозмутимой тишине
                Воскрес повешенный Иуда… 

     То есть Иуда уже предал, уже повесился. То есть Христос уже приходил. Тогда кто родился на этот раз? Чей это «голос тонкий и протяжный, // Как долгий визг веретена»?   Чьему Пришествию радуется воскресший Иуда? 

     То есть и в исходном стихотворении Мария – это противопоставление  его давнему долгу, это ещё одна “мидианка”, с которой он в очередной раз…

                «В трудах бесславных, в сонной лени
                Как сын пустыни я живу
                И к Мидианке на колени
                Склоняю праздную главу.

     Вот только эта строфа в стихотворении Соловьева о прошлом Моисея, настоящая же его судьба – в будущем:

                Я раб греха. Но силой новой
                Вчера весь дух во мне взыграл,
                А предо мною куст терновый
                В огне горел и не сгорал.»
                Вл. Соловьев «Неопалимая Купина»

     А здесь у Блока «Дева, Заря, Купина» – в далёком невозвратном прошлом. У Моисея – всё только начиналось, у Блока в исходном стихотворении – всё уже кончилось.
]

     В «Девушке из Spoleto» сталкиваются эпохи; здесь столкновение дано только  стилистически. Смысл формулировать нелегко, — он извлекаем лишь из сплетенности и  противопоставленности двух мироощущений, сосуществующих в таком современном  человеке, как лирический субъект данной пьесы. Средние века, равно как ранний  Ренессанс, создали «ноуменальное» отношение к женщине; в ту пору любовь была к  Женщине вообще, к Даме, к идее Девы, к тому, что Блок называл Женственной Тенью.  Влюбленность современного человека обращена на эту девушку — темноволосую  и черноглазую, с другими несхожую, отличающуюся неповторимым, собственным  очарованием.

     …Мы рассмотрели три первых стихотворения из «Итальянских стихов». Мы обнаружили,  что внутри «большого цикла» они составляют «малый цикл», объединенный движением от  объективного к субъективному, от внешнего к внутреннему; что в каждом из них  по-особому решается проблема, которая тоже их связывает: соотношение истории,  унаследованной культуры и непосредственности человеческого бытия; что в них получает свое новое воплощение характерное для Блока  противоречие между «ноуменальным» и феноменальным. В этой маленькой трилогии  создается собственный внутренний контекст, благодаря которому определенное  осмысление получают слова всех трех стихотворений (взор, девушка, страсть) и понятия,  выраженные в них разными словами (время, искусство, поэзия). Ясно, что все  многообразие текстов и подтекстов (Данте, Петрарка и т. д.) этих стихотворений не может  быть выражено никаким прозаическим эквивалентом. Проза не могла бы выразить и еще  одного существенного элемента этого «малого цикла»: особых смыслов, рождающихся на  стыках между стихотворениями, в движении от одного к другому, в смене ритмов и  строфики, в переходах от одной завершенной композиционной структуры к другой, от  одной образной системы к другой. В данном случае стихи Блока интересовали нас не как  звенья в творческой эволюции великого лирика (этой проблеме посвящена интересная  книга П. Громова), а как пример особого поэтического содержания, не выразимого  никакими другими словесными (или несловесными) средствами, не сводимого ни к  какому воспроизведению прозой.
      Прежде всего для прозы немыслимы естественные в поэзии даже легкие переходы от  внешнего к внутреннему — переходы, при которых внешнее становится элементом  внутреннего мира, а внутреннее объективируется. На наших глазах, например,  Галла-Плакида, чей саркофаг — деталь современной Равенны («Безмолвны гробовые  залы...»), оказалась воплощением любви к бессмертной Женственности («О, Галла! —  страстию к тебе...»), а от нее был совершен нарушающий всякую логику переход к Деве  Марии, с образом которой сливается случайно встреченная поэтом девушка из Сполето —  сливается в душе лирического субъекта, соединившего любовь средневековья и  современности, поэтику Петрарки и Блока.
                г. Ленинград. «Вопросы литературы», 1970, № 11.
»