Примак

                Примак

     Анатолий сжал руки в замок, упёрся ими в колени.  Ссутулившись, он сидел на ступеньке девятого этажа кооперативного дома. Прошлогодний, но всё еще чистый окрас карминно-розовых стен, полуоткрытое окно, едкий запах табачного дыма с восьмого. Анатолий не курил, а потому запах раздражал. После вирусной пневмонии, которой болел в прошлом году, он остро реагировал на любые ароматы. Даже духи Rose & Cuir, которые подарил Наташе на день рождения, затрудняли дыхание.
Вчера Наташа устроила скандал и, как обычно в таких случаях, грохнула тарелку об пол. Лена, появившаяся было на пороге кухни, отпрянула. Её всегда спокойные, со спрятавшейся грустью глаза, так и стоят перед Анатолием. Пожалуй, дочка – единственное, что трудно будет потерять. Да, ещё Альму, забивавшуюся в самый далёкий угол, когда Наташа начинала вопить. Что греха таить, иногда и он, взвившимся голосом, ответом   на Наташин визг парировал: “Я всё для вас делаю!”.
     Он старался. Обещал Георгию Николаевичу и бился все эти годы. Но что он мог?
      Когда-то его поступление в институт казалось чудом. Из их деревни на Москву решались немногие, а если кто-то и сдавал экзамены в столичный вуз, срезался или не проходил по конкурсу. А он рискнул. И поступил, и закончил. Полюбил Наташу. Горделивая, чуть надменная. Головы не повернёт, лишний раз не взглянет. Ему казалось, она никогда не снизойдёт. Но и здесь повезло. Улыбнулась так, что зашлось сердце. Георгий Николаевич и Надежда Николаевна, родители Наташи, конечно, не такого жениха хотели бы для дочери. Но, по рассказам Наташи, знали, что Анатолий – один из лучших студентов на курсе, сколько раз он выручал её, когда она отчаивалась сдать экзамен или проект. Объяснял, решал, чертил. Сначала ей. Себе ночью. Это смягчало Георгия Николаевича.
 Надежда Николаевна увлечению дочери сочувствовала.  Высокий рост Анатолия, симпатичное лицо, прямой взгляд, откинутые назад русые волосы напоминали ей юношу, который ухаживал когда-то за ней, и её сердце таяло.
После окончания института – свадьба. Георгий Николаевич постарался. В ресторане, но без шика, без родственников со стороны жениха, поскольку их у него не было. Старуха- тётка, уцелевшая после чернобыльского дождя, отказалась наотрез. В глубине души Анатолий этому обрадовался: не сочеталась как-то она ни со столицей, ни с рестораном, ни с новыми родственниками. Он даже улыбнулся, представив её шерстяной платок, туго-завязанный под подбородком, коричневое драп пальто, из-под которого могла бы выглядывать чёрная юбка, извлечённая из сундучка, где хранилось самое ценное, на выход. И ещё клюка, отполированная жизнью… 
     Георгий Николаевич, не последний человек в мире советской торговли, о жилплощади для родственников позаботился заранее. Квартира для себя, своей семьи, тёщи, дочери. Все рядом, под боком. И когда Наташа вышла замуж, вопрос, испортивший москвичей, никого не обеспокоил.
Тревожило другое: займёт ли Анатолий достойное место под солнцем в сложное постсоветское время.  Его характер, ровный, спокойный, независимый, такой от работы не побежит, но и мельтешить не станет, волновал Георгия Николаевича. И не зря! Сначала, сохранив статус, Анатолий не вылетел по сокращению, но, после ликвидации НИИ, остался не у дел. Два месяца сидел на шее Наташи. Георгий Николаевич кипел:
“Как это в столице не найти работу!”
И придумал.
Летом, забрав на дачу дочку, внучку и их беспородную собаку Альму, которую Анатолий подобрал месячным щенком у гаражей, он повелел зятю сделать ремонт в квартире.
 Закупил материалы и дал срок: к 1 сентября.
Для большей уверенности в исполнении его задания Анатолия запер и отобрал ключ. Приходил раз в неделю, отпирал дверь, заходил, ставил у порога пакеты с продуктами, выходил, поворачивал ключ в замке. Вид у него был требовательный и беспрекословный.
К 1 сентября квартира сияла белизной.
А 5 сентября Анатолий вышел на линию. Работал полную смену. Иногда заезжал домой на обед, машину, ярко рыжий Яндекс, ставил у подъезда. Увидев как-то зятя, выходящего из машины, Георгий Николаевич посмурнел, Надежда Николаевна покраснела и опустила глаза.
Наташа гневалась и губку закусывала. Денег не хватало. 
Анатолий превратности судьбы переносил не всегда стойко, но по мере своих возможностей
Иногда кручинился, но голову не вешал. Брал Альму, выходил с ней на улицу и кружил, кружил. Иногда, если Леночка была дома, а не у родителей Наташи, Наташа отпускала её.
- Пойди, погуляй с папой. А то такая бледная.
И они гуляли. Рядом. Вместе. Почти всегда молча. Доходили по скверу до храма преподобного Сергия Радонежского, там Леночка садилась на качели. Анатолий раскачивал её, и она вспархивала между землёй и небом, замирая от восторга и счастья.
Анатолий вглядывался в тёмный силуэт дочери на фоне светящегося храма и старался удержать в памяти каждый штрих, каждое движение. Особенно теперь, когда он получил повестку…
“Запомнит ли она меня, будет ли ждать Наташа?” – думал он сидя на ступеньке, не замечая табачного дыма, поднимающегося снизу.
Он не услышал, как открылась дверь, не заметил, как Наташа, запахивая на шее растянувшийся ворот домашнего свитерка, села рядом. Когда же она прижалась к нему, взглянул на её заплаканное лицо, на тень от пряди, разделившую её лицо, прижал к себе так, будто хотел слиться с ней, удержать навсегда.
- Ты там, в этой Украине, будь поосторожнее, пожалуйста… - прошептала она.