чувствовать, как дышишь

встретив тебя я уверовала все то, до чего мне раньше не было никакого дела, потому что мир обнищал, обезумел, безбожно простыл, когда я у него украла тебя, обретая нового бога. непостижимое слияние душ — ты для меня божество и самые жаркие уголки ада, когда дыхание сбивается от фантомных прикосновений твоих пальцев к моей коже, дорогами-линиями вниз, рисуя цветы на моих бедрах, которым невозможно распуститься, потому что губы следуют за ними, поцелуями-укусами, готовый в любую секунду выдрать кусок, подобно изголодавшемуся зверью, чтобы после бережно собирать снежинки с моих скул, которые от жара живого тела превращаются в воду, которую ты так сильно любишь на моем обнаженном теле. но это практически ложь. потому что на моем обнаженном теле ты любишь все — от красного воска свечи до мартини.

если бы у меня спросили, с чем ты ассоциируешься, то я, не раздумывая, ответила бы, что с океаном. тонущая в твоей глубине, позволяющая своему инстинкту самосохранения свестись к нулю, когда ты смотришь на меня так, словно я твоя самая лучшая награда и тот кусок рая, который выдрали с мясом, решив забросить прямиком в твою жизнь. позволяющая себе идти ко дну, которого не познать, ибо ты не имеешь границ, начала и конца, тебя не разделить прямым лучом и не соединить двумя точками, отчего даже высшая математика готова нервно курить в сторонке, давясь сигаретным дымом. тебя не решить формулами, не возвести в корень и не разгадать — моя самая искусная головоломка и прочные узлы шибари, не опутывающие мою сердечную мышцу, а проникающие в неё, прямиком по венам, заменяя кислород.

наша любовь — венецианская джостра, столкновение двух планет, высокоскоростная магистраль с односторонним движением, марс и венера в центре формулы душ. наслаждение и испепеляющая страсть, которую не способен познать живой человек в той мере, в которой познаём ее мы, поедая ложками, сходя с ума от этой приторности и разделяя самый главный грех на двоих, потому что это больше, чем животный голод, необходимость, жажда — искусство, что пишется телами и кровью, следами на твоей спине, укусами и синевой, расползающейся по чистому полотну кожи. проникающий в меня, подобно тому, как чернила пропитывают пергамент, а вода — землю, пронизывающий меня собой, овладевающий легкими спорами невиданной раннее зависимости и любовью, от которой не спасут врачи и глумливые лекари.

поцелуи в ключицы, изгиб бёдер, запястья, скольжение языка по коже — меченая не татуировками, а твоими незримыми стигмами, клеймящими и жгучими символами, которые ты вырезаешь на моем сердце, чтобы после скользить пальцами по моим губам, тропами к скуле, вынуждая слизывать собственную же кровь, — извращённые игрища, за которые мы будем гореть в аду вместе, не прося искупления и исповеди, привыкшие гореть в дьявольском пламени, потому что в тебе самом двести градусов по фаренгейту, которые воспламеняются, стоит мне прошептать тебе на ухо то, что другим покажется высшей степенью запретности.

и наша история могла бы звучать так, что герда спасла кая, но эта сказка давно написана и утратила суть, потому что кай полюбил снежную королеву, слишком умело растапливая ее бесконечно холодные замки и заставляя льды отступить. приручая, покоряя, вынуждая задыхаться и терять связь с реальностью от той палитры эмоций и чувства, которая до этого момента была неопознанной.

любовь, способная исцелять, оберегать, согревать бьющиеся в унисон сердца даже на расстоянии трёхсот тысяч световых лет — ты мой самый крепкий виски, вынуждающий испытывать головокружение, вересковый мёд, и душа, вернувшаяся домой.