Мои мемуары - девяностые. Слабонервным не читать

Сижу я сегодня вечером дома, завтра День Рождения, 13 февраля 2023 года, мне будет 37 лет. Но радости нет от того, что через несколько часов я еще на год приближусь к своей смерти. Накатила нехилая депрессия, сама не знаю с чего. Такое всегда у меня было с детства, не удивляйтесь. Пить не собираюсь – разве что сяду писать тексты на всю ночь или на половину ночи. Как выйдет. 

Начну все по порядку.

Город Братск. Девяностые. Начиная с 11 лет, радостные Дни Рождения у меня кончились. И похоже, насовсем, если поглядеть всю жизнь с тех пор. В школе я была изгоем, меня считали ненормальной и долбанутой на голову все – только потому, что мне были неинтересны игры и вкусы других детей и подростков. Я любила природу – они курили в туалете. Порой наркоманили. Я любила книги – они деньги и красивые дорогие шмотки. Плюс многие таскали деньги завучу математичке, лишь бы выбить тройки, четверки и пятерки. Эти долбанутые тупые цифры с советской установкой – «Ну что же скажут люди»!

Да плевать, кто там что скажет, блин, разве в этом смысл?! Но родителям моим и другим этого понять не суждено было, им было просто стыдно за то, что их дочь одевается бедно, заплатка на заплатке, что учится плохо, что ее бьют каждую перемену. Один раз после уроков меня реально чуть не убили – ледяным куском швырнули мальчишки и несколько девчонок в голову у стены, запинав, я поднялась до этого на ноги и приготовилась умереть.

Тут какой-то прохожий – точно не помню – меня, десятилетнюю, спас. Схватил урода, который замахнулся и пнул в ноги. Заорав: «Тебе не стыдно бить девочку, льдом и пинать?! Кто твой отец, быстро говори адрес»! Пацан сразу откинул орудие предполагаемого убийства, помню даже его имя – Игорь, был также Сергей Филлипов, Скачков Коля и еще кто-то. Моей первой любви там уже не водилось – уехал далеко, в какое-то село в Иркутской области. В общем, меня спасли, остальные дети разбежались. Так и не кинув ту ледяную глыбу. Которую утром дворник во дворе выкинул лопатой в кучу снега.

Мне пригрозили кулаками и отстали. Порой я хотела в школе скинуться с последнего этажа, ну или с крыши – чтобы все кончилось. Я встала, отряхнулась и побежала домой. Кто-то, проорав в спину – «Твоя мама дичь и шлюха», чисто ради прикола, пригрозил меня обоссать и зарезать. Мне было все равно. А  дома меня ждали бабкин ор и поход за хлебом. О. как же я этот белый хлеб ненавидела! Когда мне хотелось обычной ласки, нежности, радости, - меня ждала вся та дичь и гуляние также с собакой, да нескончаемые блины у матери – собака жила у нее. Блины сьедались отчимом, который ненавидел сначала собаку, потом меня, потом мать, а дальше эта сволота начинала нас бить. Но уже в Питере. Имя его называть не буду. Мало ли.

Родители дома мне не верили. Словно я была чужая им. Конечно, у них был ротвейлер по имени Мартин, любимчик, свои проблемы – например пьяный дед, и сериалы. Девяностые. Разбоя было много. Выстрелы по вечерам, порой ближайший ресторан был разнесен в труху, сожжен и оцеплен.

А старшеклассники в это время трахались в туалетах. Это можно было видеть в окнах, когда идешь в школу. На подоконниках. Один из таких эпизодов я включила в своих «Последних Кельтов» - Мира и Торстейн. Списано как раз с реального случая: такого секса одноклассницы Александровой Насти, двенадцатилетней или тринадцатилетней вроде, тогдашней отличницы, с возлюбленным Артуром, который был ее старше на пару лет вроде. Он был выше нас всех, курил уже, чем там занимался еще дома – не знаю. Ее и Артура словила за таким занятием завуч, устроила разнос с приводом предков в школу. Поскольку они прогуливали уроки, и их искали часто. Не знаю, что им было за такой интим в туалете на подоконнике, но пара спустя несколько лет учебы рассталась.

Проще говоря – я была белой вороной. При этом психологически здорова. Как и сейчас. Не сумасшедшая, не долбанутая. Просто ДРУГАЯ, не более. Резко отличающаяся от всех. Но для всех я была дерьмом. Несмотря на пять по литературе, истории, русскому языку. Я уже тогда писала свои тексты, ознакомиться можно в Митинеиде и про Митинея. Про Милика и Минея. Это как раз тех лет рукописи.

Рукописи, когда мне постоянно хотелось покончить с собой. Каждый день, плача дома в кухне над уроками, под ор бабки от бессилия, под ее побои из-за двоек. Потом, спустя вал лет, я ей все напомнила. Что я выросла той, какая выросла именно из-за ее ора и битья фактически ни за что. Поскольку у нее был дикий и агрессивный характер. Который унять получилось только мне – лет в 14, вмочив ей со всего маху по зубам, когда эта старуха меня пыталась задушить за невыученный монолог Чацкого.

Она охренела с такого, да плюс ее моя мать, услышав крики, оттаскивала за руки во время этого. Побои прекратились навсегда. Моя бабка в моменты ярости себя не контролировала абсолютно, избить по шее или спине кулаками для нее – обычное дело. Поднять руку на ребенка – обычное дело, на подростка – тоже. И плевать – больно, страшно. Рядом лежал топор, за холодильником, и не раз мне хотелось в 13-14 лет приложить ей во время побоев, в качестве защиты, но останавливала мысль – ну будет труп, не будет пирогов,  попаду на зону, а кто пьяного деда уймет? Который пил каждый день почти? По вине жены? Я что ли или мать? Это и держало. Иногда я бабку рисовала - в виде крысы, которая с зубами и красными глазами на меня орет. Недавно летом, перебирая старые тетради, нашла это все. Вспомнилось.

В общем, меня спасали рукописи от всего. Я включала радио порой, Европу Плюс, закрывалась в комнате и писала, писала, писала. Лишь бы успокоиться, мечтая о любви и счастливой семье. Были случаи, когда тексты бабка рвала. Считая – тебе надо учиться, а не заниматься полной фигней. Это теперь меня многие знают, благодаря видеопроектам и писательству, а тогда все считалось, проще говоря, говном. Писательство мешало всем. Как всегда – нас, писателей, считают лодырями и бездельниками, лентяями. Чтобы представить, что это вообще на самом деле такое, попробуйте напрячь мозги как в шахматах или математике. Или потаскать мешки с цементом на голодный желудок полдня. Представили? Вот тут то же самое, только удар идет не на руки, спину и ноги, а на умственную деятельность. Именно потому что новичкам, что опытным авторам сложно ваять книги. Любые. Ведь ты фактически возвращаешься в школу – за парту писать по картинке обычное сочинение, лишь увеличенное раза в сто. И картинка у тебя в голове, не перед глазами. Это также как художество под названием композиция – аналогично.

Родители думали – у меня в десять лет начисто сьехала крыша, раз я стала писать сказки. Про кошек, ящериц и остальное. Ну вот тянуло меня дико тогда на писанину, я читала горы литературы про животных, написала по своему мнению шедевр. Преподы, понятное дело, на уроках литературы, хвалили, удивлялись. Называли Львом Толстым. Что самое смешное, в предках у меня реально потом по генеалогии нашелся этот писатель. Спустя много лет. Юмор у тех же родителей тут же испарился. А писательство шло дальше.

Одна книга, вторая, третья… С огромной скоростью. С мечтами о семье. Поцелуях, любви, как мне тогда казалось. Оглядываясь назад, я понимаю, что все это было лишь гормональным ударом в подростковом возрасте. Одиночеством, когда из друзей была лишь одна подруга. Или две – уже не помню. Не общаюсь больше с ними.

Да, когда мальчики начали встречаться с девочками, лет в 12-15, мне тоже хотелось. Все, что мне желалось, я выписывала в рукописи. Мне даже что-то там снилось. Но – не больше. И казалось – такого не будет никогда. Я даже выдумывала себе идеалы тогда, как обычная подростковая девчонка, и жила ими – вот, парень должен быть такой и такой, и никак иначе. Это утешало. Поскольку кругом были или парочки, или каждодневные драки в братской школе номер один. Ну и, конечно, боялась выходить одна за школу. Так как меня там караулили.

Спустя много лет я встретила во дворах этих уродов – и они сознались: мы прикалывались, ты была не такая как все, мы и угорали, смеялись. Я тогда шла в бандане, косухе, во всем черном, и увидев меня такой в 22 года, парни охренели. Один из них рухнул на колени и со слезами стал просить прощения. Я ему сказала одно – пусть твои дети переживут то же самое, что и я, когда их также будут избивать и убивать – меня вспомнишь, так как все возвращается. Потом мы постояли, посидели на скамейке и он долго извинялся. Что был идиот, как многие одноклассники, а били чисто за шмот меня – заплатка на заплатке. Я – и это все? За шмот? Лишь потому, что я из бедной семье и росла без отца, что у нас денег не было, но была дача? 

Он – нет, ты была не такая, как мы, не курила и не пила и не гуляла с мальчиками. Это и была причина всех драк и издевательств. Потом, как сказал в тот же день, того мальчишку, который в меня хотел швырнуть глыбу льда, посадили уже как пять лет в тюрьму – убил кого-то за наркотики. Я – ну неудивительно, сволота есть сволота. Один еще повесился – за долги вроде бы, лет в 17 или за кражу, точно не помню. Так наш скотский класс поредел. В общем, из моих мучителей загремела на зону половина, двоих оставили на второй год.

Результат – писательство вышло на первое место. Как и художество. И где теперь эти все тройки-двойки-единицы? Что они дали мне в итоге? Да ровным счетом ничего хорошего, кроме понимания – люди злые бывают, которые ради тупых цифр готовы сломать жизнь и карьеру человеку, когда у них пустота в башке и непонимание своих внуков. 

Поэтому, никогда не обращайтесь со своими детьми и внуками так, как обращались со мной. Ваши идеалы советские в плане – а что же скажут люди – сейчас НЕ РАБОТАЮТ. Иначе или ваше чадо просто покончит с собой, посадив вас таким образом, или пошлет на три веселых. Прежде чем поднять руку на ребенка за двойки или прогулы в школе, сто раз подумайте, кем он в итоге вырастет!