Свобода или воля?

Как залезть человеку в голову, чтобы хотя бы в общих чертах узнать его мысли? Тем более непросто это сделать, если этого человека уже данным-давно нет на свете. Тут никакой томограф не поможет.
Единственный доступный способ — слово. Ведь для того, чтобы о чем-то думать, нужно иметь для этого чего-то обозначение или название. А если это что-то не просто какая-то незначительная вещь, а основная движущая сила истории, то слово должно быть соответствующим или хотя бы общеупотребимым. Иначе как участники исторического процесса смогли бы узнать ради чего они борются и заодно скоординировать совместные действия?

Если свобода была движущей силой истории всегда, то и слово со соответствующим значение должно быть. Иначе никак. Иначе у тогдашних борцов не только не было бы возможности влезть на баррикаду и кличем «За свободу!» позвать своих соратников в бой, но даже если бы тирания так задавила революционный протест, что никаких следов от него не осталось в истории, то они даже пожаловаться и посочувствовать друг другу на отсутствие свободы не смогли бы.

По одной версии считается что, древнерусское слово «свободь» восходит к праиндоевропейскому языку. Древнеиндийское svapati означало что-то вроде сам себе господин («svo» — свой и «poti» — господин). По другой - произошло от славянского слова «свобъство» (вариант: собъство), которое означало принадлежность к своим, общность, личность. Понятие о свободе изначально связывалось с принадлежностью к своему роду, племени, народности. Отсюда родственная связь слов «свобода» и «слобода» которые означали как состояние независимости, так и селение независимых земледельцев.
Обе эти версии «не объясняют чередование «бо» и «бож» в глагольной форме «свобода» - «освобождать». 
Если этимология слова «свобода» — трехморфемная «сво-бо-да», в церковнославянском языке ему может соответствовать значение «свое-Богу-дание» — «предание себя Богу» — постижение разумом откровения Божественного промысла. В этом случае чередование «бо» и «бож» становится объяснимым.
В русском языке это не уникальный случай. Слова спасибо – «спаси - Бог», богатырь – «бога-тур» или Божий воин, «богатство» (изобильное проявление Бога…), и противоположное ему «убогость» - скудное проявление Бога…» 
Подтверждением этой версии может служить аналогичная морфологическая основа слова «свобода» в греческом языке, с которого Кирилл и Мефодий выполнили перевод Священного Писания и ряда богослужебных книг.
На греческом языке слово свобода(свободный) имеет соответствующее «значение слова    – обладающий посвящением Богу (буквально в-благо- Бога- посвященность» .

В средние века для обозначения того, что мы подразумеваем под свободой, чаще использовали слово воля. Воля «имеет и другие значения: желание; власть; способность или возможность осуществить свои желания, демонстрировать свою власть. Подобное значение имеют в других европейских языках слова, этимологически родственные русской воле: volo, volui (лат.) – желать, хотеть; volont; (франц.) – воля, желание; will (англ.), Wille (нем..) – воля.»

В традиционном, патриархальном обществе всё, что связано с таким значением свободы, имело негативный смысл. Множество пословиц и поговорок предупреждали: «Жить на воле – умереть в чистом поле… Дай себе волю – найдешь лихую долю… Воля страшнее неволи… Воля и добрую жену портит…». При этом в песнях и сказках порой проскальзывает и позитивный смысл: волюшка-воля… вольный ветер… поле – есть разгуляться, где на воле…

Здесь нет никакого противоречия. По всей видимости свободный дух никогда не оставлял русского человека, иначе зачем было кого-то предостерегать о пагубных последствиях вольности. Однако тяжелые условия жизни требовали сплоченности и не оставляли «вольнодумцу» надежду на возможность выжить за пределами коллектива.
Если слово свобода звучало как «свой будь» и означало принадлежность к своим, а слово воля означало стремление к независимости и исполнению индивидуальных желаний, то, получается, что они имели в старину противоположный смысл. Своеволие не воспринималось людьми как свобода, а свобода представлялась возможной только в кругу своих как жизнь не для себя, а для своей семьи и/или общины.

Если на первый взгляд такая постановка вопроса и кажется сегодня кому-то дикой, то вспомним как звучит ст. 4 «Декларацию прав человека и гражданина»: «Свобода состоит в возможности делать все, что не наносит вреда другому». И в этом контексте довольно легко перекинуть мостик к пониманию нашими предками разности между волей и свободой. Если воля и вольность, это желание чего-то, что может нанести вред другим, то свобода — это, в первую очередь, необходимость делать то, отчего будет польза для своих. Не совсем то же, что в декларации прав, но ведь и до неё французский народ дошёл не сразу, а уже в период зарождения капитализма.   
В то же время слово «воля» имело вполне позитивный смысл в значении «желание», «власть», когда это касалось царской власти. Так «Иван Грозный растолковывает свою царскую позицию по отношению к детищам своим – боярам и дворянам: «А и жаловать и казнить своих холопов мы вольны».

К XVIII веку в просвещённой части общества происходили трансформации в сознании, и  вольность, и свобода уже «могли употребляться как взаимодополняющие понятия: «Жалуем всему Российскому благородному дворянству вольность и свободу» (Манифест Петра III, 1762 год); «подтверждаем на вечные времена <...> российскому благородному дворянству вольность и свободу» (Манифест Екатерины II, 1785 год)» .
Важная деталь: всё это не касалось простого люда, а лишь благородного дворянства, а в остальном эти идеи шли вполне в европейском русле и вызывали позитивные эмоции у высшего сословия. 

В 1789 году в России даже перепечатали «Декларацию прав человека и гражданина», где французское libertе перевели именно как вольность: «Всякое общество обязано иметь главным предметом бытия своего соблюдение естественных и забвению не подлежащих прав человека. Права сии суть: Вольность, Собственность, Безопасность и Противуборство угнетению <...>. Вольность состоит в том, чтобы делать все то, что другому вреда не наносит» (Санкт-Петербургские ведомости. 1789. 17 сентября).

После якобинского террора и казни революционерами французского короля к «вольности» в официальном лексиконе вернулся негативный смысл, а в литературном – вместо «вольностей» стало по цензурным соображениям повсеместно использоваться слово свобода в том самом значении libertе (франц.), liberty (англ.).
Таков непростой путь воли и вольностей, совершивших, по независящим от них обстоятельств, полный круг и вернувшихся к изначальному смыслу, граничащему со вседозволенностью.