Вот это дал!

Ранним воскресным утром, дело летом было, решил я прокатиться на мопеде. Уселся в седло, смотрю правой рукоятки у руля нет. Как корова языком слизнула. Что за чёрт, думаю. Ну ладно. Поеду и так, одной левой управлюсь. Буду двумя руками держаться.

Поддал газу и аккуратно выехал на дорогу. Смотрю, впереди чёрная легковушка прёт. Что-то стало мне не по себе, сбавил скорость. Смотрю и легковушка тормозит, остановилась. Медленно подъезжаю, а справа девушка стоит, прямо на дороге. Откуда только взялась, непонятно. В лёгком летнем платьице. Ну я медленно подкатил и прямо возле неё резко вправо сделал. Вообще крюк такой описал вокруг девахи. Еле вырулил. А за ней смотрю вообще толпа впереди. И тут замечаю сам себя в этой толпе. На мопеде. Тревожно стало. В общем, слежу за собой. Аккуратно так всех объезжаю, чтобы никого не задеть. Кое-как выехал из толпы, а дальше дорога пуста. Ну и погнал...

Влетаю на горку с ветерком. Из под колёс назад щебёнка отлетает. Думаю, не задело бы кого. Вроде обошлось. Заехал на гору, озираюсь. Пейзаж, конечно, что надо! Горный, только вершины зелёные и пологие, а не снеговые пики. Невысоко потому что. Смотрю спуск. А он странный. Заделали там горку для ребятишек. Натянули плёнку прозрачную. Вот ребятня и катается по ней с азартом. Лет по пять ребятишкам. Только разве что друг у друга на головах не сидят. Думаю тут не съеду. Плёнка мопед не выдержит. А рядом парнишка стоит, присматривает за горкой.

— Эй,  — окликаю я его, — не знаешь, тут другой спуск есть?
— Пойдём, — говорит, — покажу, — и пошел горку обходить.

Я мопед пока оставил, иду за ним. Обогнул вершину, смотрю ограждение появилось, трёх-метровое по высоте, бетонное. И провожатый мой в проход юркнул. Я за ним. Вижу изнутри весь этот забор граффити разрисован. Похоже заброшенное место. К чему тут забор, чего ограждаться-то...

Гляжу, а проводник мой уже с кем-то разговаривает поодаль. Мужик такой уважаемый, строгий, лет сорока, в себе уверенный. Сразу видно, у этого проблем нет, а если бывают, то он их сразу решает. Опасение у меня появилось. Я всю жизнь уверенных опасался... Такой прирежет, и глазом не моргнет. Провожатый-то мой поговорил и дальше пошёл, оглянулся на меня. Смотрю стоит, ждёт. Я так неспешно к нему. Иду мимо Уважаемого. Тот окликает.
    
— Ну как жизнь? — говорит. Приветливо так, как будто мы с ним тыщу лет знакомы.
— Да ничё, — говорю...
— Разговор есть, давай присядем, — и направился к забору.

Присел возле него на корточки, спиной на ограду привалился. Ну и я присел рядышком. Отчего не поговорить. Уважаемый достал сигарету, закурил. Неспешно так. Ну и мне торопиться некуда. Сижу, жду продолжения. Чувствую табаком так вкусно запахло, как будто он не курит, а сигарету на обогревателе подсушивает. Посидели малость.

— Ты, — говорит,  — не бойся. Всё будет нормально.
— Да я, — говорю, — и не боюсь. А что всё-то?

И тут он подскочил вдруг на ноги, вперёд подался и так же быстро ко мне развернулся. Смотрю, у него в руке лезвие ножа блеснуло, узкое такое, сантиметров десять длиной. Я так непроизвольно руку вперёд выставил открытой ладонью.

— Эй, стой-стой-стой, — говорю, — чё происходит-то.

Уважаемый внимательно так на меня смотрит, спокойно, с интересом. Потом кивает в сторону парнишки, что невдалеке. Тот тоже на меня смотрит, но не подходит. Ну не парнишка, конечно, лет двадцать ему уже есть.

— Убил он тебя... — говорит Уважаемый, — месяц назад...
— Как убил, — выдыхаю я...
— Как-как — насмерть, — говорит Уважаемый, и продолжает меня изучать. Реакцию мою...

А я на него смотрю, и представляю, как лезвие мне в сердце входит. Больно наверное будет. Страшно. Похоже, думаю, на этот раз меня Уважаемый убивать будет...

—

Лежа на спине, Сергачёв открыл глаза. В темноте различил светлеющий проём открытой двери. Справа, под потолком у окна, над плотными гардинами, пробивалось раннее утро. Рядом мирно спала жена. Сергачёву вспомнился актёр Александр Михайлов, который играл в известном кинофильме «Любовь и голуби».

Ух, ты!.. Вот это я дал! Ёшкин кот! Вот это дал! Воо-даю... Воо-даю...

Сергачёв закрыл глаза. В левой стороне груди слабо шевелилась тянущая боль. Во рту пересохло. «Вот это я дал!» — подумал Сергачёв.

—

Сергачёв обёртывал женскую грудь платьем... Грудь была хорошая. Правильная. Не большая и не маленькая, и бюстгальтер ей был не нужен. Она выдавалась вперёд уверенно, свободно, не таясь... Венера Милосская не постеснялась бы позавидовать такой груди. Белая материя платья эффектно облегала грудь женщины. Хорошо, что уверенно, думал Сергачёв, застёгивая петельки. Хорошо, что не таясь. Вот только платье какое-то странное. Из двух половинок, и застёжки сбоку. Такое платье создавалось не для того, чтобы его надевать самой. Попробуйте что-нибудь застегнуть у себя подмышкой. Не получится. Это платье создавалось для того, чтобы его надевали на «неё». Хорошо, что уверенно, думал Сергачёв. Хорошо, что не таясь. Богиня! Что тут скажешь...

—

Удивительно, однако. Мужики обычно женщин раздевают, а я одеваю... Климакс, наверное. Старею... Женщину одеваю... Чего не сделаешь для любимой женщины. Сергачёв повернулся на бок и уснул сном праведника...

Утро обещало быть...