Псков и февраль 23-го года

              Путешествие лишь на время ослабляет боль разлуки.

        Хотел об этом написать вчера, но не нашёл в себе сил для этого, не смог давление тоски преодолеть. И накрыло, когда я не ждал, что накроет; как раз полагал, что нет никаких причин тоску переживать.
        Псков мне понравился, экскурсии были интересные, познавательные, внимание захватывали, и не было ни капли сожаления о том, что я решился на это экскурсионное путешествие. Я был сверх ожидания доволен и удовлетворён знакомством с этим городом, самим пребыванием на Псковской земле, – и общее впечатление, и исторические события, о которых я узнавал, всё это складывалось и приводило меня в тихий восторг. И тут вдруг после второго дня экскурсий - накрыло. Я сидел в гостинице и ничего не хотел делать. Никакие фильмы меня не увлекли бы, ни читать не хотел, не писать не мог, хотя планировал, как обычно я делаю, сочинить хоть немного строк о моих впечатлениях. Единственное, что я с интересом и с надеждой прочитал, это - сводки новостей о ходе военных действий. Всё шло позитивно, но медленно: что вдохновило и подняло бы моё настроение - это только известия о серьёзном продвижении наших войск, о взятии крупных населённых пунктов, потому что это бы убедило мою жену Светлану, собраться наконец, и решиться приехать с Украины, - но нет, опять необходимо было терпение, и нужны были силы для того, чтобы не увязнуть в этой тоске.

       Но эта тоска никак не могла служить причиной, чтобы жалеть о затеянном мной путешествии, никак не могла вызвать сомнение в правильности моего решения. Видимо, здесь выпала для осознания более необычная задача, я переживал два явления, которые необходимо было срастить друг с другом: и путешествовать надо, раз душа просит, и надеяться, что тоска от разлуки вдруг пройдёт - напрасно, да и странно и неправильно было бы, если б она, тоска, вдруг прошла. Просто удалось мне мою жизнь наполнить ещё одним событием - путешествием, и это было хорошо, а то я ощущал, что жизнь свою поставил "на паузу", а это, эта "пауза", ничего кроме разрушительного стресса вызвать не могло. Я размышлял над тем, как люди жили во время войны: просто оцепенеть от ужаса – не годится, хотя оцепенение иногда охватывает, вообще отвлечься – тоже не годится и подленько как-то; но всё же жили люди, и работали и ждали, и у каждого, видимо, была своя уникальная ситуация, и каждый сам должен был принять именно своё решение. А кто-то и свихивался умом, и не на фронте, не на передовой… И здесь в Пскове шла своя жизнь, и люди из других городов также как и я на экскурсии приезжали…

       Псков можно много описывать, этот город стоит внимания, и лучше просто там побывать и открыть для себя интересные уголки. Для каждого человека в этом городе найдутся свои объекты, порой самые неожиданные в хорошем смысле этого слова, помимо общих, всем известных и рекламируемых туристических достопримечательностей. Но сейчас лежит на душе другое, и для меня оно - самое главное в этой поездке.

        Напротив моего места в вагоне, когда я отправлялся из Москвы, уже находился и вовсю орал маленький ребёнок, конечно, он был не один, а со своей мамой, но именно он своим поведением привлекал внимание. «Вот ещё незадача – ребёнок попался», - с досадой подумал я, но отметил для себя, что сильного раздражения по этому поводу не испытал, подумал: «Ну и ладно, куда же им, мамашкам с детьми деваться, не в отдельные же вагоны их направлять», - я решил настроиться на принятие этой ситуации, в конце концов, заснёт же он скоро. И я даже проникся сочувствием к переживаниям этого маленького мальчика, ведь не знает и не умеет ещё знать, сколько ещё ехать, когда, наконец, он будет дома в привычной обстановке; да – дорога это сплошные переживания для него, только плакать и остаётся. Его мама, кажется, понимала, что крики её ребёнка не радуют окружающих пассажиров и она, - видно, что ей было неудобно, - она укачивала его, успокаивала как могла. Ребёнок вдруг проявил интерес к пространству вокруг него, он оглянулся, рванулся спрыгнуть с рук мамы, и явно показывал своим видом и звуками, что хочет пройтись. Мама, было, одёрнула его, хотела на место вернуть, типа – «не шали», но он проявил упорство, сполз и стал шагать, и главное – перестал орать. Я сказал этой маме: «Ну, пусть походит, мальчик же, ему нужно пространство исследовать». И при этом подумал: «может быстрей от этого успокоится». Женщина эта, видимо получила поддержку от моих слов, сказала: «Да, мальчик», - с некоторой гордостью, и, удерживая своего ребёнка за руку, дала ему удовлетворить естественное детское любопытство. Да, - подумал я, - вот вырастит большим и взрослым и не поверит, что так орал, когда был маленьким.
       Все такими были. Рождаются люди. Их любят родители.
       Неизвестно какая доля выпадет человеку в жизни. А всем родителям хочется, чтобы их дети жили хорошо. И это естественное желание.

       На боковом месте тоже сидела женщина, по возрасту примерно такая же как и та, что с ребёнком. Глядя на маму, по-своему, по-женски, проникнувшись сочувствием, спросила:
       - Сколько вашему лет?
       - Год и два месяца только, - ответила мама.
       - Да? Он ещё у вас хорошо себя ведёт, для такого возраста.
       - Привык уже, - она улыбнулась, - мы с ним уже много поездили. Из другого часового пояса возвращаемся, два часа разница, поэтому он уже спать хочет. Вот к свекрови летали.
       - Конечно, спать хочет. Как он это ещё переносит? Молодец!
       - Да, мы уже не первый раз с ним летаем, уже привыкает, - пояснила мама. Она стала легонько укачивать ребёнка.
       Какие-то, уже только едва слышные капризные, подвывания ребёнок иногда издавал, но он уже затихал и засыпал. Я, глядя на ребёнка, подумал: как же много терпения, любви и нежности требуется, чтобы вырастить человека; всё же для созидания, для познания, и пусть даже для преодоления трудностей рождаются и живут люди, но они хотят жить, и родители их тоже хотят, чтобы они жили.
       - А сами вы из Пскова? - спросила соседка из бокового сидения.
       - Да, к свекрови летали, они, родители мужа, по внучку соскучились, - ответила молодая мама, продолжая убаюкивать ребёнка.
       - А муж то там?… - захотела уточнить соседка, но почему-то замешкалась, как будто о чём-то догадалась, но прямо спросить не решилась.
       - Да, он там…, - молодая мама потянула подбородком вперёд, как бы показывая, что «там» это за неким барьером.
       - Так на фронте? – тихо спросила соседка.
       - Да, почти с первых дней он там, – ровно и спокойно ответила молодая мама, - ровно, как будто немного отстраняя свои чувства от тех слов, которые она произносила.
       - Да…, - тихо и также ровно произнесла соседка, - мой тоже там, но только три месяца.
       Женщина продолжала укачивать малыша, он уже только тихонько посапывал. Засыпал маленький человек, чтобы во сне силы восстановить и впечатления пережить за очень долгий детский день, да и подрасти ему хоть чуть-чуть нужно.
       - А у нас ещё нет детей, - также тихо произнесла соседка. Она помолчала, всё смотрела на молодую маму, проникалась, старалась уловить её чувства, её состояние, сравнивала со своими; она чуть подвинулась вперёд, чтобы быть ближе и удобней разговаривать на тему, которая уже незримыми нитями соединила этих двух женщин.   
       - А у вас он где? Прям уже там? – осторожно спросила она. Видимо, эти условные слова были понятны им обеим, и я мог только догадываться, что «уже там», означает - уже на линии фронта, на передовой, а «на фронте», это возможно ещё рядом, на подготовке, на вспомогательных службах, но ещё не на передовой.
Вот не знаю, их отводят периодически, не всегда он прям там, но когда там, я это чувствую, - ответила молодая мама. Она произнесла это спокойно, без лишнего драматизма, без геройства, но у меня аж мурашки по спине пробежали, я почувствовал чего стоит ей эта выдержка.
       Пронеслись в сознании какие-то книжные представления о жёнах военных, о состояниях кшатриек, о том, что не каждая женщина сможет быть женой военного, настоящего военного. Все книжные представления ломались и разлетались вдребезги от соприкосновения к этому живому состоянию молодой мамы, я замер и стал внимательно прислушиваться к их разговору. Было, хотел что-то спросить, показать, что я тоже слежу, что тоже переживаю за военные события, но тут же понял, - что это будет неуместно, не кстати, как праздное любопытство и только разобъёт поле их беседы, которая уже происходила на интимном и понятном им обеим уровне.  «Сиди и слушай, и молчи, - решил я для себя, - и так всё что нужно скажут». Я испытывал тихое почтение к той спокойной достойной выдержке, с которой держалась эта женщина.
       - Да, и странности бывают обидные, - сама начала фразу молодая мама, - представляете, он медаль заслужил, его командир всё как нужно подал. А медали всё нет. Он, вот три месяца назад на отдых приезжал, заходил в контору, просто узнать, где медаль то, или отменили, - она спокойно, чуть с иронией, но без злости улыбнулась, - а ему сказали, что не по той форме принятой подали рапорт о медали. Представляете!
        Она хотела и поделиться своими переживаниями, и поддержку получить.
       - Да, ужас, - сочувственно и явно с большим гневом в адрес бюрократических функционеров произнесла соседка, - В такое время и такой бардак! Всё же решится вопрос, как же иначе? Но обидно, конечно!
       - Да, думаю, решится, - она грустно улыбнулась.
       - Вот, ваш уже и заснул, - сказала соседка, желая отвлечь внимание от болезненной темы. Она посмотрела на посапывающего малыша, давая понять, что рада за молодую маму, что ей теперь можно немного отдохнуть. Какой-то вопрос созревал у неё внутри, лёгкая морщинка пролегла у неё на лбу, она пыталась его сформулировать и обдумывала, как его задать, чтоб это было деликатно.
       - Вот спит ваш хороший, наверно думает, а где папа? Ну да, спросить то он не может ещё, ну, наверно всё же беспокоится, они же всё понимают, маленькие, сказать не могут.
       Молодая мама не смутилась этим вопросом, она ответила легко, как будто была готова к подобному вопросу:
       - А я говорю ему: «Папа на работе, он пока далеко, он любит тебя, у него важное задание, чтоб мы жили потом мирно и спокойно», - вот так говорю ему, и он успокаивается, - она улыбнулась улыбкой мягкой, но мудрой. О, сколько же пережила эта женщина, сколько невидимых никому страданий, душевных мук, переживаний, чтоб это всё превратилось в такую мудрую лёгкую добрую улыбку!
       - Да… - только и произнесла соседка, видимо, она не ожидала именно такого ответа, ожидала больше женских эмоций, жалоб; она молчала и осознавала этот ответ и, похоже, восхищалась решительной и мягкой стойкостью этой молодой мамы.
       Я отметил, что не было в их состоянии ни малейшего возмущения тем, что их мужья попали воевать на фронт, не было ни малейшего желания отмазать их от службы, не было ни малейшего оттенка непонимания того, отчего пришлось начать России эти военные действия, а была лишь сдержанность и принятие своей доли. Да, и тяжесть переживаний чувствовалась, и преодоление этой тяжести, но при этом – спокойствие и решимость жить, и терпеливо и достойно прожить этот период, выпавший по судьбе. 
       Но, всё же не это, хотела спросить соседка, она искала как подойти к своему главному вопросу, который и для неё был жизненно важен.
       - А мой ещё на подготовке, - произнесла соседка, - вот ездила к нему пока это возможно. Она задумалась, углубилась в свои чувства, посмотрела на молодую маму, как будто хотела понять, будет ли она сама также спокойна и выдержанна, когда её мужа отправят после подготовки «туда».
       - Да что ж, - задумчиво произнесла молодая мама; ребёнок уже крепко спал, и она могла отвлечь своё внимание от него. Она посмотрела на соседку, только им обеим понятным жестом мимики, каким-то только им понятным эмоциональным посылом она поддержала соседку и как бы без слов послала мысль: «Да, я понимаю вас, проходила через это».
       - Такое время, - тихо произнесла она.
       - А как вы то? – спросила соседка деликатно, бережно, и похоже, что она этот вопрос вынашивала, но не знала, удобно ли об этом спрашивать, не причинит ли она боль этим вопросом, обратив внимание молодой мамы на то, что все понимают, имеют в виду, этого боятся как самого страшного, но не решаются спросить.
Женщина вздохнула, грустно улыбнулась, и была в этой грусти сила, явно ощущаемая душевная сила.
       - Вы знаете, меня об этом спрашивали, - она помедлила, направила на мгновенье своё внимание внутрь и продолжила спокойно, душевно, как будто наперёд хотела успокоить свою соседку и дать ей способ это переживать, - Вы знаете, я просто не смотрю туда, - она грустно, чуть нервно, усмехнулась, - если туда смотреть, то можно сойти с ума. 
       И она улыбнулась соседке только уголками губ.
       - Я просто живу, - продолжила мама, - жду…, его, вон, выращиваю, - она кивнула на ребёнка и улыбнулась.
       Соседка чуть отодвинулась, невольно отпрянула, как будто получила некий посыл, в котором надо ещё разобраться, прочувствовать его, взять себе что-то полезное как опору, чтобы не растеряться в будущем, том, которое её тоже ждёт, которое ей предстоит также проживать.  Длилась пауза молчания, вполне естественная в этой ситуации.
       - Да, наверно, так, – произнесла соседка тихо, как будто рассуждала сама с собой. Она посмотрела на молодую маму, ненадолго остановила свой взгляд, разглядывая её лицо, - её глаза невольно раскрылись шире, она восхищалась. Потом она моргнула, вздохнула, отвела взгляд - не хотела смущать маму своей искренней эмоцией, может быть, сама не ожидала от себя таких сильных чувств.   
       Я вдруг отметил, что они так и не познакомились. В том потоке переживаний, который я наблюдал, в том обмене чувств, который между ними происходил, это не было самым главным, - то моё напряжённое внимание зацепилось за эту деталь, - а им не требовалось знать имён друг друга, они и без этого глубоко и тонко друг друга понимали, их беседа выражала сущность явления, которое они переживали, а имена были бы просто отвлекающей частностью.
       - А вам прям до Пскова? - спросила соседка, интонация была спокойная, самое главное уже было сказано, понято; дальше их пути разойдутся и дальнейшая беседа была как бы послесловием.
       - Да нет, ещё чуть подальше надо будет проехать, - и она не стала уточнять куда, а соседка не стала спрашивать, и этого было для них обеих достаточно.
       - А я до Пскова, - сказала соседка, - прям туда, вот уже завтра на работу, детки меня ждут, я воспитательницей в саду работаю.
       Молодая мама с пониманием кивнула.

       Я откинулся на спинку моего места (когда я слушал их разговор, то невольно подался вперёд и замер) и расслабился, выдохнул. Я был благодарен Небесам, что стал свидетелем этого разговора.

       Теперь, когда я сидел в гостинице, мне стало стыдно. Я вспомнил этих двух женщин, их переживания, - слабак что ли я? - подумал я про себя, - вон у них переживания! запредельные переживания, а я то что? И жена моя хоть далеко, но в относительной безопасности, и я в безопасности. Но прорывалось негодование, ломая все доводы разума, - хотелось в порыве эмоциональном, крикнуть: «Господи! Вон у них и то отпуск бывает! Вон через три месяца видеться могут! А мы то что?! В разлуке уже год и два месяца и конца края этой разлуке не видно! Что за испытания?!». «Вот так и происходит оно, - подумал я, сам себя успокаивая, - каждому своё, и своя боль кажется сильней и невыносимей, а от жизни не отвернёшься, и оцепенение здесь совсем не лучший выбор».

                *****

       На третий день пребывания в Пскове я пошёл после завтрака в Краеведческий музей, он открывался с 10 часов; я вышел раньше, просто потому что уже не хотел сидеть в номере, подумал, что лучше будет прогуляться по улицам, - может ещё что интересное увижу.
        Я проходил мимо дома с аркой, через которую был виден двор, и раньше я здесь проходил, но когда уже был вечер, и ничто не привлекало внимание, - а сейчас я увидел во дворе маленькую церковь в типичном псковском стиле, с белыми стенами, опрятную такую. Я посмотрел на часы на телефоне, убедился, что запас времени есть и решил подойти к церкви поближе, осмотреть её. Шла служба, я зашёл внутрь, службу вёл батюшка лет 35-ти, я решил не просто осмотреть интерьер церкви как турист, а достоять службу, проникнуться.  «Сколько церквей я уже смотрел и всё просто как турист, - подумал я, – постою, может быть что глубже пойму, может быть свою боль уйму, может быть своей молитвой хоть каплю полезного доброго внесу».
       Служба заканчивалась, мне нравилось, как вёл её местный батюшка, всё по канону, но вёл он с личным участием, так что за душу трогало, как будто ясно осознавал - что именно и в какой мере зависит от него, чтобы людям в мире стало хоть чуть легче и понятнее. «Уж точно достою до конца, а музей не убежит», - решил я окончательно.  У кого то из прихожан зазвонил телефон, батюшку это отвлекло, он поискал взглядом откуда раздавался звук, - женщина, чей телефон звонил, быстро, суетясь и путаясь, поторопилась вытащить его из сумки и выключить. Видно было, что батюшку это раздразило, он старался скрыть это и удержать себя в спокойном состоянии. Он сказал: «Телефоны же во время службы выключать надо же, уж, сколько об этом говорят, и по всему миру говорят». Он вздохнул, внутренне собрался и продолжил службу. Незначительный эпизод, но мне понравилась искренняя реакция этого батюшки, - «ну правильно, - подумал я, - что из себя святошу строить? действительно, это неприятно и раздражает». Служба закончилась, я вложил купюру в ящик для сбора пожертвований на содержание храма. Что-то неуловимое и полезное происходило у меня в душе, слова батюшки, когда он в конце читал от себя проповедь, откликнулись, зародили тепло примирения.
        Я вышел из церкви и направился в музей. Я отметил, что меня потянуло поговорить с этим батюшкой, я отложил это как намётку для возможного плана и стал настраиваться на музей.

       После музея я пообедал, зашёл к себе в номер, чтобы отдохнуть и выпить кофе. Я обдумывал дальнейшие планы: ещё здесь есть музей народного творчества и ещё какой-то музей встречался мне в описании туристических объектов, можно сходить туда и точно будет интересно, но я почувствовал, что это будет лишь отвлечение себя. Хотелось чего-то другого, большего, - отвлечь себя от переживаний разлуки можно ещё раз, а потом острая тоска опять подступит, опять будет давить и крошить, хотелось какого-то более глубокого осознавания, поговорить с кем-то, поделиться, потребность то естественная - у кого же в подобном состоянии душа болеть не будет? Я вспомнил сегодняшнего батюшку. То примирение, которое появилось после его службы, оно только едва оформлялось, оно нуждалось в упрочнении. Может он и ушёл давно после службы? А если нет? А вот возьму и испытаю судьбу, если не ушёл, то может быть с ним и стоит поговорить.
        Я вошёл в церковь; справа было помещение, не знаю как правильно оно называется, там я увидел мужчину, он был уже в верхней одежде и что-то доделывал, чтобы, по-видимому, уйти. Я узнал этого батюшку, - ого, может и не зря я зашёл, - пронеслась мысль, я обратился к нему:
       - Здравствуйте, можно с вами поговорить? - произнёс я ровно, решительно, хотя волновался, не знал как обозначить тему, на которую я хотел поговорить.
       - Здравствуйте, - он произнёс спокойно и даже с интересом.
       - Я вот на вашей службе был, - начал я, чтобы как-то подойти к теме.
       - А-а, - предположил он, вглядываясь в моё лицо и пытаясь узнать, - вы вчера на службе были, наверно.
       - Нет, я сегодня на утренней был, в конце, - продолжил я, подбирая слова, - я проникся, понимаете, здесь у меня такая ситуация, вот хотел поговорить…
       - Давайте присядем, - он доброжелательно предложил пройти в это боковое помещение, показал на стул, сел сам, подождал, когда устроюсь я. Он смотрел и ждал, когда я начну, он понимал, что с простыми темами редко к нему приходят.
       - Понимаете, борюсь с отчаянием, стараюсь держаться, - я опять замялся, думая как проще и короче подойти к главному смыслу, - жена моя на Украине, но вы понимаете… там много причин, почему она пока никак не может приехать. Мы общаемся, она тоже скучает. Ну, главное, я вот хочу ваше мнение, ваш взгляд услышать, как удержаться от отчаяния? тоска, порой, смертная бывает. Я всё понимаю, что это грех: уныние, отчаяние – грех, но трудно бывает. Я молюсь, рассуждаю, пишу свои мысли, чтобы равновесие удержать, но не всегда выходит.
        Он выслушал, не торопился, вдумывался, смотрел на меня, на моё состояние.
       - Скажите, а почему она не может приехать? – спросил он. – Сейчас гражданство у нас дают достаточно быстро.
       - Понимаете, дочь у неё там, это от первого брака, а у неё, у дочери трудности по женской части, вот она, моя жена и переживает, поддерживает её. Я, в общем, понимаю её, но мы в разлуке уже год и два месяца, а перед этим ещё - год с лишним был из-за пандемии…
       - Да, похоже ситуация не простая, конечно, одному трудно, вдвоём то всё и легче и интереснее, и поговорить и улыбками обменяться и вместе побыть, и поддержать друг друга… , - он остановился, задумался, - а что с дочкой, почему она тоже не может в Россию приехать?
       - Ну, уж, придётся поподробнее рассказать. Дочь её эко делает и завязана на местную клинику.
       - Ох, уж это как же?! – тихо воскликнул он, - это же ей нужен покой, а там такое творится… А в каком городе она?
       - В Полтаве, там пока относительно спокойно.
       - И что ж она начала делать это в такое-то время?
       - Да начала она ещё до войны, неудача была, в первый раз не получилось, она выждала положенный срок, на гормонах сидела, совсем сложно ей было, моя жена её поддерживала, целыми неделями у неё ночевала. Она вторую попытку стала делать, а тут и военные действия пошли… Мне самому её жалко очень, только догадываться можно, как ей приходится и переживать, и крепиться.
       - Вот это да, - с искренним сопереживанием произнёс он, - прям не повезло… а в то же время, - на всё воля Господа, - и он перекрестился.
       - Как вас зовут? - спросил он.
       - Павел, - ответил я.
       - Меня Кирилл, - представился он, этим знакомством предлагая перейти к менее формальной беседе, а чтоб искренне было, по-человечески.
       - Очень приятно, - ответил я тихо, не зная до конца, уместна ли здесь эта светская вежливость.
       - А как дочку вашей жены зовут? – спросил Кирилл.
       - Татьяна она, - ответил я.
       - Я буду в молитвах поминать её, буду Господа просить помочь ей и уберечь её, - сказал он. И его спокойная интонация рождала уверенность, что именно так он и будет делать. У меня потеплело на душе.
«Если у Татьяны всё наладится, то и моя Света будет спокойней и быстрей соберётся возвращаться», - подумал я.
       - А почему она, дочь её, Татьяна, не может приехать в Россию? Здесь же спокойно, для неё здесь лучше будет и безопаснее с её то положением, – спросил батюшка, и с интересом ждал мой ответ.
       - Понимаете, она же там уже в клинике зародыш выращивает, там же все медицинские процессы происходят…  Вот такие конкретные медицинские завязки… ну, никак сейчас она не может приехать.
Батюшка внимательно меня слушал, искренне слушал. Мне захотелось дополнить.
       - А жена моя за Россию, но она тоже порой боится возвращаться, - начал я.
       - А что она боится? – перебил меня батюшка, ему важно было вникнуть в детали, глубже пронять ситуацию.
       - Да боится она, что Украина победит. А у них там разные законы издают, и вот по последнему закону, если она побывала в России, то она уже будет как враг Украины и не сможет приехать свою дочку навестить.
        Батюшка улыбнулся, как взрослый улыбается наивному страху ребёнка.
       - Украина не сможет победить, Россия победит, это же понятно, это неизбежно, - произнёс он.
       - Да, понимаю я, и убеждён в этом, и она этого хочет, но ведь женщина она, вот и боится.
       - Да, понимаю, сложно это. Время сложное. Россия сейчас единственная, кто борется с сатанизмом. И это не шутка. Все наши и сведующие люди, и старцы про это говорят, да и на Западе есть умные люди, которые тоже понимают, что происходит. России сам Господь помогает, - он говорил это без пафоса, а как человек, который просто это знает.
       - Да, понимаю, согласен, – ответил я.
       Он вздохнул, задумался, посмотрел на меня с пониманием и с сочувствием, произнёс:
       – Да, убедить её сейчас вам действительно трудно.
       - Да, как же мне быть то?  Уговаривать мою жену приехать? Или терпения набраться? Честно скажу, трудно бывает, хоть и молюсь и рассуждаю, и в её состояние стараюсь вникнуть.
       - А у вас общие дети есть, - спросил батюшка.
       - У нас нет, и у неё и у меня это второй брак, в 2011 году мы поженились.
       - У неё это единственный ребёнок?
       - Да, единственный от первого брака., – ответил я.
       - Угу, - задумчиво произнёс он, посмотрел на меня, движением глаз призывая меня задуматься над этим фактом и проникнуться, - понимаете, она, дочь её, для вашей супруги единственный единокровный человек на этом свете, и это для женщины важно. У них у женщин свои чувства, в чём-то своя жизнь. Что ж, вам надо понять её и терпеть. Это вам, возможно, и от Бога испытание. Молитесь за неё, за дочку молитесь, просите Господа помочь вам пережить эту разлуку, и даже ей скажите, что, мол, понимаю тебя, жду тебя, сколько нужно буду ждать - ей тоже уверенность и поддержка от вас нужна, ей ведь тоже в разлуке не просто, да ещё и дочь её…, - он помолчал и продолжил, - и вас понимаю, семья это важно, и создаём мы семьи, чтобы быть вместе, конечно это важно и сложно, когда это прервано.
       - Да, спасибо вам, мне легче стало, - сказал я. В душе у меня затихало,  сила внутренняя появлялась. Хотел я рассказать, что говорили мне, из сочувствия, опираясь на психологические понятия, что, мол, надо убеждать быстрей приехать жену, а то ведь и семьёй то вашу ситуацию уже трудно назвать - что это за семья, когда не вместе? - но решил, что не стоит это говорить, это будет лишним, это лучше оставить при себе. Мысль батюшки Кирилла мной воспринималась как правильная, глубинная, сущностная. Я поднялся, хотел отблагодарить его и уходить. Он тоже поднялся, чуть задумался и спросил:
       - А как супругу вашу зовут?
       - Светлана.
       - За неё я тоже молиться буду, - он прислушался к себе, вдохновение отразилось у него на лице, - а почему буду? - как то весело спросил он сам себя, - подождите! А то всякие приходят и грехи замаливают от того, что не хотели ребёнка, и что избавлялись от него, а Татьяна ваша - вон как старается! Господь же должен увидеть её усердие! Я по-человечески весь за неё!
       Он встал перед алтарём. Он стал читать молитву. Я стоял, и немного смущённый и обрадованный, - вот и батюшка! Настоящий батюшка! - думал я про себя.
Он читал молитву и в ней были слова о помиловании грехов Татьяны, о свершении её чаяний, о сбережении плода чрева её, и много слов, которые отзывались в душе, радовали своей добротой и силой - молитва длилась и длилась, было явное ощущение, что вместе с молитвой совершается тайное благотворное действо.
Он закончил, и в пространстве, не в воздухе, а как будто в эфире звучало эхо его молитвы.
       - Ну вот, что могу, - он посмотрел на меня, - а там уж, понимаете, на всё Божья воля, Бог всё обозревает, и в объёме и во времени всё видит, нам не всегда понять, почему не происходит то, что мы хотим, почему страдаем, а в конечном итоге выходит - всё правильно. Да, тяжело, но верить надо, и делать всё что в наших силах.
       Я слушал, я был благодарен ему, я просто молчал и смотрел на него.
       - И вот ещё, это важно, - добавил он уже другим, более обыденным тоном, - когда ребёнок родится у Татьяны, пусть крестит его в той церкви, которая традиционная, которая ещё осталась на Украине - УПЦ, это та, что под Онуфрием, запомните, пожалуйста. А та, что эти нацисты создали - ПЦУ, тьфу, там бесовщина, это раскольники в самом худшем смысле этого понятия, там такое творится, - он помедлил, - нет времени рассказывать, но там нет добра, нет Бога.
       - Я понимаю, эх, только неизвестно, останется ли ещё эта церковь на Украине; я слежу за событиями, там рушат ту нормальную церковь, служителей избивают, приходы разоряют, но я думаю, когда Россия победит, то всё и восстановится.
       - Дай, Бог, чтобы так и было, сам молюсь за это, но на всякий случай запомните и передайте ей, что только от Онуфрия!
       - Спасибо Вам! – я просто от души поблагодарил его, уже не думал о канонах обращения со служителями церкви.
       - Если что – звоните, там мой телефон есть у входа, - сказал он.
       - Хорошо, спасибо, легче стало.
       Он кивнул с пониманием, беседа закончилась, он возвратился к своим делам, которые отложил, когда я обратился к нему. Я сфотографировал листок с его номером телефона и вышел.

       Я шёл по улице, ещё было светло; в этот февральский день чуть потеплело, и небо было свободное от пасмурности, голубое, - солнце даже чуть припекало. В душе всё становилось на свои места, появились силы с пониманием того, что выпало мне прожить, ждать мою Свету, и даже какой-то интерес и азарт появился – выдержать это испытание, раз уж оно по судьбе произошло. На улицах ходили люди, все шли по своим делам, если кто вместе, то общались, что-то обсуждали, всё как обычно в русском городе, как будто не было войны. Да, парадокс какой-то, но не стоять же им застывшими и оцепеневшими, жизнь то идёт. 
       Порой я отмечал в себе беспокойство, даже страх от того, что все люди занимаются своими делами: развлекаются, сидят в кафе, хохочут, даже безобразничают, а идёт война, - я боялся, что если люди не соберутся вместе, не ограничат себя в каких то развлечениях, не проявят должную солидарность с воинами, которые отстаивают независимость, защищают честь и безопасность нашей страны, воюют, в неимоверном напряжении рискуют, погибают на глазах своих товарищей, а оставшиеся продолжают воевать, - я боялся, что вдруг – нас победят… Я гнал от себя этот страх, с другой стороны - этот страх естественен, он может возникать и главное - это не поддаваться ему, не раскисать, а делать всё от себя зависящее, что служит делу победы, и у каждого есть свои возможности, пусть самые малые: пусть это 500 рублей, переведённые на счёт для армии, для беженцев, пусть это просто молитвы, но важно душою быть с теми, кто на передовой, кто в войне. Да и сам я тоже, не цепенею же, вот на экскурсию в Псков приехал, и это правильно. И ясное понимание пришло, что этот период жизни, он просто по судьбе, и никак не избежать его, и он для того, чтобы что-то доброе и живучее родилось в душе; а у тех, кто на передовой, и у их родных… у них по сравнению с моим - несоизмеримее и более суровое испытание, но жить то надо.   

       Вечером я сел на поезд, написал Свете, что отправляюсь в Москву, что буду утром, пожелал её хорошего вечера. Я посмотрел на пассажиров, кто оказался со мной в моём плацкартном отделении, всё было обыкновенно; и вряд ли я буду свидетелем таких откровений, какие я видел в разговоре женщин на пути из Москвы в Псков, хотя ожидание, скорее по инерции, как сильное впечатление, оно промелькнуло. Напротив - какой-то мужчина, сверху напротив – не помню кто, сверху надо мной – забрался к себе наверх и говорил по телефону по грузински дедок, спокойный и, как мне показалось, немного стеснительный.
        На боковом месте расположился молодой парень, на первый взгляд ничем не примечательный, я видел только, как он переоделся в дорожную одежду, отметил я, что делал он это быстро и как-то необычно сноровисто. «Ну, мало ли, кто как воспитан, у кого какие привычки», - подумал я. Парень этот на вид лет 18-ти, вставил себе наушники в уши, откинулся поудобней, видимо, включил себе что-то из музыки, закрыл глаза и погрузился, как это виделось, в свою расслабуху. В общем, как типичный представитель молодёжи. Но всё же заметно было, что он при своём среднем росте - телосложения крепкого и накачанный. Ну, может быть спортсмен, - подумал я.
       Я погрузился в свои мысли, чувства, как раз тогда и начал писать на планшете эти заметки. Чуть позже я отвлёкся на то, что сосед с верхнего бокового места, что прям над этим крепким парнем, стал искать как бы ему достать комплект белья, а тот располагался на верхней полке напротив меня, и этот парень прям молниеносно среагировал, вынул один наушник, ловким, сильным и быстрым движением забрался на верх и подал своему соседу комплект белья, на благодарность спокойно кивнул и опять погрузился в свою музыку.  Было в этом движении, что-то большее, чем просто как бывает ситуация, когда «молодой парень помог старшему соседу», была в его движении какая-то выправка, было в его ненавязчивом и спокойном состоянии что-то такое, что говорило о том, что на него всегда можно положиться, и что это и благодарности не стоит, а для него, для парня, это есть движение само собой разумеющееся. Да, - подумал я, - а с виду, как мне показалось сначала, просто обычный представитель молодёжи, погруженный в свою виртуальную реальность, атрибутами которой – обязательные блютус-наушники в ушах, и немного отстранённый вид, - а на самом деле, это только с виду он отстранённый. Но я отвлёкся на свои мысли, на свои воспоминания, которые записывал на планшет, пока помнил, что хотел записать.
       Утром, когда поезд уже подходил к вокзалу, когда все пассажиры, стряхивая с себя остатки сна, собирались, осматривались - не забыли ли они что, я обратил внимание на этого парня. Его движения просто выделялись своей собранностью, доведённой до легкости быстротой, выверенностью: он надевал на себя военную форму, она висела на крючке около его сидения, просто как-то почему-то раньше не упал на неё взгляд, - это была форма морского десантника. Он быстро облачился в свою форму, оглядел себя, закинул за спину рюкзак и стал ждать остановки поезда. Вот это да! – подумал я, - вот откуда эта выправка и такое особое состояние, которое исходило от этого парня. Я с почтением посмотрел на него, вгляделся ещё раз, пытаясь понять – сколько же ему лет, без формы так пацан крепыш лет 18-ти, а в форме - лет 22 – 23; и ехал он явно на войну. Спокойствие было на его лице, просто он выполнял свой долг. Возможно, был в отпуске, раз ехал один, не похоже, что после ранения, дай Бог, чтоб из отпуска, – и хотелось, чтоб так и было. Да, - подумал я, - вокруг уже всё-таки другая жизнь, та жизнь, спокойная и с гарантией безопасности на долгое время кончилась. И вроде - всё тихо, вроде - всё как обычно, но жизнь изменилась. «Да, хранит тебя Бог!» - пронеслось у меня внутри в адрес этого парня. Теперь такая жизнь.  И уверенность в том, что Россия выстоит, преобразуется и победит ещё больше оформилась не только как уверенность, но как понимание того, что таков процесс, и по-другому не будет.

Поездка 13.02.23 – 15.02.23