Воскресное восхищение

             …И вот опять накатила эта маета, ежедневная маета, маета-желание вырваться хоть ненадолго, хоть на полчаса куда-нибудь на окраину, в предместье Севастополя. И ты отрываешь от будней случайный кусочек, входишь в балаклавский автобус и в тот же миг успокаиваешься. Всё, мечтания мои сбылись, говоришь себе. Пускай трясёт меня маршрутная повозка и толкаются в ней пассажиры, шумные балаклавцы, но пройдёт совсем немного времени, и я окажусь в заветном месте, в объятиях крошечного приморского городка. Такого крошечного, что его впору деревенькой назвать. Прелестной такой, живущей несуетливым своим укладом, деревенькой.
       Вскоре автобус останавливается. Раскрываются щелястые дверцы, и ты сходишь на небольшую площадь. И следуешь не спеша к набережной.
       Есть особый род художников, что пишут картины крупными мазками. Широкой кистью они выхватывают нужный колер и энергично кладут его на холст. Похоже, Балаклаву изобразил такой же азартный, вдохновлённый творческим порывом живописец. Не ошибусь, если заявлю, что вдобавок ко всему он не просто живописец, а живописец, имеющий пристрастие к стихам. Он поэт в душе, впрочем, как и всякий, кто владеет кистью, — поэт.
       Перед тобой распахивается жизнерадостная, искрящаяся на солнце бухта, окружённая подковой диких гор. Небо режут скальные выступы, круто спадающие к морской глади. Справа — склон, он уже тронут сиреневой тенью, что успела опуститься и захватить часть акватории бухты, а слева — беспорядочно разбросанные, громоздящиеся друг на друга жилые постройки. Посредине открывшегося перед тобой мира — диковинное смешение яхт, рыбацких яликов, шлюпок и прогулочных катеров. И над всем этим великолепием висит рокот лодочных моторов, скрип уключин и говор праздношатающейся публики.
       Всякому счастливцу, впервые посетившему Балаклаву, вначале кажется, что невообразимая толчея судёнышек полностью заполняет отпущенное богом пространство залива. Однако, он тотчас поймёт, что ошибся. Он сделает несколько шагов по набережной и взору его откроется значительно бо;льшая ширь водной арены.

       Неторопливо ступаю по щербатой кромке бетона. Ступаю вместе с такими же, как и я, беспечными гуляками, слушаю разноголосицу чаек и дышу йодом морского наката. Хотя, что можно назвать морским накатом? Мелкие наплывы волн лишь трогают край набережной и тут же неслышно отступают.

       Что более всего интересует посетителей Балаклавы? Рыба, конечно. На всём протяжении ограды, тянувшейся вдоль берега и окаймляющей яхтенные причалы, всюду висят вязанки вяленой ставриды. Топорщатся хвосты ласкиря, барарабули, кефали, колючих сарганов. Вяленую рыбу тут же продают с рук. Вот шествует навстречу вам мужичок в тельняшке, помахивая связкой рыб и лениво бросая перед собой в пространство: «А кому рыбки? Рыбки кому?» Создаётся впечатление, что вольный торговец вовсе не заинтересован в успешной продаже, а бродит просто так, словно через силу исполняет ниспосланные ему обязанности. Не купят у него рыбу — и ладно, не велика беда.
       Так же лениво выкрикивают приглашения совершить морскую прогулку на лодках балаклавские рыбаки. Они, насквозь прокуренные и морёные солёными ветрами листригоны, сидят, развалившись, на скамеечках и даже не смотрят на фланирующую мимо них публику. Чихать они хотели на эту публику. Не нужны вы нам, словно говорит они. И деньги ваши нам не нужны. Не так, конечно, чтоб уж очень не нужны, однако… Однако, нам и без денег хорошо здесь, в тенёчке. Сейчас кореш принесёт божественный напиток, мы отойдём в сторонку, вон туда, за угол, опрокинем по стаканчику, закурим и опять вернёмся на прежнее место.
       Кто-то подумает, что нынешний листригон ленив и не расторопен в добывании денег. Как знать, может быть, и так. Однако, показная их вальяжность тесно соседствует с непоказным достоинством видавших виды морских волков. Достоинство морских волков таится в прищуре их стальных глаз, в мощном повороте их торсов, в мышцах, распирающих несерьёзные футболки, в которые они облачены.
       Мы видим, как один из листригонов чем-то занят в своей лодке; то ли перебирает двигатель, то ли увязывает швартовочный трос. Голый череп яличника изрядно прожарен на солнце, движения рук его размерены и энергичны. Взгляд неулыбчив. К нынешнему герою куприновских рассказов так просто не подходи, по ерундовым вопросам не беспокой, и легкомысленных подначек от незнакомцев он не потерпит.
       Ну вот, балаклавских листригонов мы осмотрели, вполне оценили их природную востребованность и следуем дальше. Вместе с приезжим людом, заполнившим набережную, подойдём к краю бетонного настила и глянем в морскую воду. Там, в зелёном мареве видна рыбья мелочь, извиваются юркие ставридки и кефаль. Тут же рядом с прохожими снуёт местная достопримечательность — уличные коты.
       О, балаклавские коты, господа, — это отдельная статья нашего наблюдения. Эти разномастные, весьма неухоженные и, видимо, не знающие домашнего тепла босяки, шатаются там и сям с совершенно непонятной целью. Зачем они здесь, в этой людской толчее и чем они питаются? Видимо, подношениями сердобольных женщин, владелиц торговых ларьков, где продаётся сувенирная дребедень. Финансирование подношений организуется очень просто. Недалеко от ларьков, прямо на парапете вы увидите коробку с невинной, приглашающей к спонсорству, надписью: «Для котиков». В коробке — денежная мелочь, бросаемая прохожими.
       Чем же, интересно, заняты в Балаклаве уличные коты? А ничем. По большей части они валяются на асфальте, дремлют и, прищурившись, поглядывают на прохожих. Иногда безобидно путаются под ногами. Впрочем, они никому не мешают. На котов мало кто обращает внимание. Разве что дети пробуют привлечь их к себе на недолгое время. Но вот один из них — теперь, господа, всё внимание на него! — крадучись приближается к кромке набережной. Здесь наш хвостатый герой замер и, перебирая лапами, пристально смотрит в воду. Перед ним, путаясь в морской траве, мерцает ничего не подозревающая рыбья мелюзга. Вот кошачья морда ещё ниже склоняется к воде, ещё ниже, и вдруг — резкий выпад лапы, взметаются солнечные брызги, и в цепких когтях мы видим трепещущую кильку. Браво! Теперь кот становится объектом всеобщего восхищения. Под восклицания наблюдавших за ним туристов он лениво, как бы нехотя, покидает место охоты и, отойдя в сторону, неторопливо поедает свой улов. При этом он грозно урчит, трясёт мордой и с нескрываемой злостью оглядывается — как бы не покусился кто-нибудь на его добычу.
       …У кромки берега плавает великолепный мусор. В воде видна шныряющая возле причалов хвостатая мелочь. Слегка покачиваясь, рыбацкие лодки трутся о набережную. Подвязи, что держат их у берега, опускаются в воду и пушатся нежным бархатом морской травы….
       Странно видеть отражённые в зыбкой ряби названия лодок. Они, названия лодок, смотрятся перевёрнутыми и легко читаются наоборот. Вот одна из них, — видите, она называется «Елена», а отражается как «анелЕ». Смешно, согласитесь? Где ещё такое увидишь? Подивитесь на такое чудо и бредёте по набережной дальше, осматривая виды.
       Пространство над бухтой, как уже упоминалось, полнится всевозможными звуками. Неведомо где зарождается и далеко разносится музыка. Звучит советских времён «Раскинулось море широко» и тут же какая-нибудь современная пустяковина. Оглянете мешанину лодок, и непременно увидите над каждой прямоугольник бело-сине-красного цвета.
       …Люди лениво вышагивают по набережной, не страшась полиции, тянут из бутылок пиво и без конца фотографируются. Причём, мужчины во время этой процедуры ведут себя очень сдержанно. Позируя перед камерой, они словно одолжение делают. Женщины — наоборот: обратившись в киноактрис, принимают плэйбойские позы и смотрят загадочно в сторону, подняв подбородок. Затем подбегают к своему спутнику и безжалостно отчитывают его за неудачно сделанный снимок…
       Приезжие робко подходят к причалам, склонившись, смотрят под борта лодок, показывают друг другу на мелькающую в воде живность. Обсуждают её и без конца спрашивают у местных рыбаков: «Скажите, а что это плавает?» Рыбаки нехотя отвечают.
       На каждом фонарном столбе здесь можно увидеть объявления, извещающие о свободном жилье. Или о приглашении сплавать на рыбалку. Для желающих уединиться — «Кому на Дальний пляж?», а для жаждущих отведать местные изыски — «Свежие мидии» или «А вы устриц ели? Приходите к нам!» И на каждом таком объявлении номер телефона.
       А ещё случится, что, увлечённо оглядывая примечательности, вдруг столкнёшься с неизвестной тебе барышней. Она тут же робко опустит глаза и, обойдя тебя и даже не оглянувшись, рассеянно продолжит свой путь. А ты, оторопев от неожиданности, весь в ощущении ускользающего счастья, остолбенело будешь смотреть ей вслед, держа в памяти запах её волос, ощущение минутного касания персиковой её кожи, оценишь лёгкость прозрачной фигуры и постук воздушных босоножек.
       Среди блуждающей публики, бывает, встретишь приятеля, такого же, как и ты, ветреного мечтателя. Поболтаешь с ним, обсудишь совместные писательские хлопоты. И приятель от переполнявших его чувств вдруг обведёт взором бухту, взмахнёт театрально рукой и провозгласит: Прибыли мы к многовратному городу Ламос в стране листригонов. В славную пристань вошли мы: её образуют утёсы, круто с обеих сторон подымаясь и сдвинувшись подле устья великими, друг против друга из тёмные бездны моря торчащими камнями, вход и исход заграждая!
       И тут же с приятелем вы вспомните Жуковского, обсудите другие переводы поэта, а затем, раскланявшись и пожав друг другу руки, проститесь. И каждый побредёт в свою сторону.
       Проводив взглядом знакомца, спешу к бетонному краю причала, где расположились молчаливые рыболовы. Где царит особый мир и правят особые законы. Где валяются ржавые якорные цепи и полуистлевшие обрывки канатов. Где рыболовы ежеминутно меняют наживку, забрасывают снасть и тут же вытаскивают по две, а то и по три рыбы зараз. Нынче ловится в основном ставрида.
       Компания здесь собралась небольшая: всего несколько мужчин, желающих поудить, развеяться на свежем воздухе, а заодно разбавить домашний стол и подтвердить основное предназначение главы семейства. Чтоб жена потом говорила соседкам: да, он у меня такой, он работящий, он всё для семьи старается, всё в семью тянет…
       …Мелькают руки, что сноровисто освобождают снасти от морской добычи, рыболовы тут же меняют наживку и опять забрасывают её, опять вытаскивают ставриду, снимают с крючка, и опять забрасывают, и опять вытаскивают, и опять, и опять, и, казалось, нет этому конца, и будет вечным их рыбацкое счастье. На причале положенный в таких случаях беспорядок: всюду валяются пакетики с приманкой для рыбы, пачки сигарет, смартфоны, облепленные чешуёй. Погода, как по заказу: над рыбаками утреннее солнце печёт, оно уже в разгаре, чайки кричат оглушительно, проносятся так низко, что даже крыльями рыбаков касаются. Поплавки нервно вздрагивают, лудильщики тут же подсекают и тянут из глубины ставриду, а совсем рядом, недалеко от причала — о чудо! — выныривают дельфины, спины свои фиолетовые показывают. Добытую ставриду рыболовы без суеты и показного восхищения тут же бросают в ведёрки. А ведёрки уже полным-полны, и ставрида в них трепещется и чуть ли не на причал выпрыгивает… И здесь же на причале примостились… ну конечно же, они, балаклавские коты! Коты провожают взглядом каждую ставриду, бросаемую в ведёрки, и, видимо, на что-то надеются…

       Обратная дорога из Балаклавы всё в том же автобусе с расхлябанными дверцами.
       Пройдёт день, потом минует второй, третий. И в памяти моей, в её загадочных тайниках звучат накаты волн на бетонные ступени пристани, шарканье подошв по солнечной набережной и раскатистый стих вечного Гомера.