Мой, наш семейный песах в галуте

                Мой, наш, семейный песах в галуте

       Сразу должен пояснить, что, во-первых, песах мы тогда называли пасхой, но вместо куличей у нас, конечно, была маца. Во-вторых, слово “галут” мне тогда было неизвестно.
       Сейчас могу сказать, что это было для меня украинское местечко Славута пятидесятых годов.
      Мама имела высшее образование, поэтому, может, она внешне не очень соблюдала традиции, но выросла в большой  еврейской семье, которая вся погибла во время оккупации.
       Всех двадцать человек полицаи закопали живьём.
       Слева от нашего дома в Славуте жил бывший полицай, справа тоже и ещё один через дорогу наискосок. Вот такая аура.
       Традиционно мы праздновали песах и отмечали “йом кипур”.
       Перед песах совершалась генеральная уборка. Потом большой стол вместо клеёнки застилался красивой скатертью, менялись занавески на окнах. Ощущение приближающегося праздника было полное.
       Отчим приносил мацу, которую он зарабатывал, крутя ручку машины, выдававшей её полуфабрикат для дальнейшей выпечки.
       В общем, механизация процесса была близкой к нулю. Но это не мешало  быть ей желанной и  вкусной.
       К праздничному обеду мама обычно готовила вкуснейшее еврейское жаркое.   А из мацы чего только ни делали: и бабку, и с бульоном, всего и не упомнишь.
       Мы же, мальчишки, я со старшим братом и два двоюродных, ещё любили строить шалаши, конечно, этрогов у нас не было, как полагается в суккот.
       Это, скорее, отголосок прошедшей войны, а мы - её дети, поколение безотцовщины.  Шалаши были у нас не просто шалаши, а штабы. Не больше и ни меньше. 
       Прошло время. Все у нас в семье выросли и разлетелись по разным уголкам тогдашнего ещё СССР. Сестра - в Киев, младший брат - в Хмельники, старший брат - в Москву, меня же геологическая судьба занесла в Ташкент.
       Перед женитьбой я рассказал своей будущей тёще, где живут мои брат и сестра. Она по своему отреагировала на это и сказала   моей претендентке в жёны, что я, наверное, аферист.
       Уже через год, я отправил свою жену в Москву - в Большой мир. Остановилась она у брата…
       Но каждый раз, когда мы приезжали домой из разных концов Союза, то если это было летнее время, мама могла угостить нас мацой. Она хранилась на печке, которая в это время не топилась.
       Хранилищем мацы был большой плотный бумажный мешок, который символизировал для нас связь сквозь время с домом, еврейским домом…