Грег Капелян. Текст, предназначенный для чтения

Окончив почти четверть века назад американский колледж, я стал незыблемо придерживаться одного правила в работе над текстами – не начинать писать, пока нет заголовка. Конечно, можно кое-что уточнить, но не более. Если чувствуешь, что уходишь далеко от задуманного, ищи новый заголовок или возвращайся под старый. Одна из последних версий заголовка была: «Григорий Капелян. Текст, предназначенный для чтения», но он оказался слишком длинным для формата, разрешенного порталом Проза Ру: в нем 51 знак, а разрешается – до 50.Так возник Грег Капелян – это американская версия его имени, и под ним он активно и интересно работает в face book - https://www.facebook.com/greg.kapelyan. Смысл замечания «Текст, предназначенный для чтения» будет раскрыт ниже.


Уверен, прочитав заголовок, многие скажут, что в написании фамилии – ошибка. И согласен, и не согласен.
Фамилия отца Грега – художника Исаака, дяди – актера Ефима, брата Эдуарда – художника и одного из героев баек Сергея Довлатова, пишется через «о» - Копелян, но здесь не моя описка. Вот что писал мне Григорий три года назад: «Капелян через А – результат небрежности служащего(ей) ЗАГСА, выдавшего моим родителям свидетельство о рождении, которое они и не думали проверять, так что когда я в 16 лет пошел получать паспорт в милицию, там меня так и записали, а я тоже не удосужился проверить. Вроде как, начальство обладает презумпцией непогрешимости». Я думаю несколько иначе, родители проверили, заметили, но решили: что ни делается, все к лучшему или «О» или «А» – какая разница... был бы мальчик здоров.


Более того, в появлении А вместо О просматривается не чья-то небрежность, а знак судьбы. В своем творчестве Капелян сосредоточен на семантике буквы и слова, линии и цвета. Тот неведомый работник ЗАГСА предопределил многое.


Вообще, с Гришей Капеляном мы знакомы с почти доисторических времен, с начала 1950-х, считаем семь десятилетий. Одно или два лета мы проводили совместно в лагере Союза ленинградских художников в Комарово. Правда, в нашем общении был многодесятилетний перерыв, до 2019 года, когда мы встретились в face book. Однако, заметно раньше, в самом начале 2000-х, когда я начал знакомиться с фундаментальной книгой Константина Кузьминского «У Голубой лагуны», я с удивлением обнаружил в ней несколько страниц о Капеляне. С удивлением – так как, по моим представлениям, Гриша был искусствоведом, получившим соответствующее образование в Академии художеств в Ленинграде, в то же время там училась моя сестра и ее подруги, а в «Голубой лагуне» он самопредставлен как художник по керамике, график и литератор-авангардист. Узнал я и то, что он давно живет в Америке, хотя, честно говоря, десятилетиями не задумывался на эту тему.


Данные о себе Капелян сообщил Кузьминскому в 1980 году в рамках задуманного Константином анкетирования окружавших его поэтов. Не знаю, сколько человек заполнили анкету, но ответы Григория позволяют понять, какими были его первые сорок лет. Каждый может зайти на сайт https://kkk-bluelagoon.ru/tom2a/kapelian.htm и ознакомиться с деталями, но ряд фрагментов автобиографии я привожу.


После окончания в 1963 году Академии художеств Капелян работал в типографии, музее, на заводе, в Инспекция по охране памятников Ленинграда, на Комбинате декоративного искусства. За границей: в библиотеке, на складе кож, в бюро переводов и в лаборатория подопытных животных – в госпитале Корнельского университета ухаживал за кроликами.
С середине 1960-х в течении около 10 лет публиковал статьи по искусству в журналах «Нева», «Декоративное искусство СССР» В 1969 совместно с Вилли Бруем издал в Ленинграде книгу «Экс Адверсо», а в 1976 году книга была переиздана в в Париже. Участие в выставках: «Молодые художники Ленинграда», 1972. Керамика: Несколько весенних и осенних выставок Ленинградского Союза художников примерно в 1974 – 76 гг. Всесоюзная выставка керамики, Вильнюс, 1975. Одна композиция, Ленинград, 1977. Керамика.Ленинградская керамика, 1977. Текст "Экс Адверсо" выставлен был в экспозиции «Сделать книгу», в центре Помпиду в Париже в 1977 г. Рисунки – на выставке Русского фестиваля в Амхерсте, Массачузетс, в 1979 г. Рисунки на футболках – выставка /постоянная/ - Грейт американ ти-ширт, Ти-ширт Гэлери, Нью Йорк.


В ответах на дальнейшие вопросы обнаруживаются важные черты характера Капеляна и его мировоззрения: «Я благодарен многим людям, с которыми меня связывали взаимная симпатия и общие темы, это были не только интеллигенты, но и простые люди. Все они заслуживают более чем упоминания и поверхностной характеристики, и, если б я задался целью воздать им должное, то это означало бы довольно значительный и тяжелый литературный труд, на который я сейчас не способен. Я способен, однако, заранее оценить низкое качество того, что вышло бы у меня из под пера, возьмись я отвечать на этот вопрос в моей теперешней ситуации». «Мне не случалось быть завсегдатаем домов, которые можно было бы назвать салонами». Ответы на два следующих вопроса: «Отвечу на оба пункта сразу, т.к. духовные учителя и учителя в искусстве, на мой взгляд, одно и то же. Может быть, второй вопрос имеет оттенок более касающийся ремесла, но в моем случае это не играет какой-либо роли, так как я не учился ни в литературном институте, ни в поэтическом техникуме, что касается изобразительного искусства, то там я тоже большей частью самоучка. Мне кажется, что в какой-то мере любой из прочтенных авторов может считаться учителем.


Даже идеологически противный мыслитель способен произвести материал, могущий быть акклиматизированным в огороде особого опыта отдельной личности. Этим я объясняю увлечение, к примеру, Мао-Дзе-дуном среди молодежи 60-70-х годов. Вскоре следует ожидать выхода в свет, на этот раз, наверное, зелененького цитатника айятоллы Хомейни. В связи с чем можно представить новое поколение «вуман либерейшн» 80-х годов, демонстрирующих по Пятой авеню в чадрах. Для меня главной всегда была русская литература – не потому, что я считаю ее выше прочих, а только в силу того, что она написана на том языке, на котором я думаю и пишу. Список моих героев будет хрестоматийным». А вот и ответ на последний вопрос анкеты Кузьминского: «Моя жизнь не была богатой событиями. Наверное, лет с 15 до 18 /1955 – 1958 / я сделал наибольшее количество открытий в духовной сфере бытия».


Теперь свободный текст, непосредственно от Грега: «В Америку прибыл обычным путем “третьей эмиграции”, через Вену и Рим, в 1978 г. Ностальгией не страдаю, разве что в латентной форме.
Впечатления от Запада еще не отстоялись, чтобы делать какие-то обобщения. Когда одна американка спросила меня, как я чувствую разницу в местонахождении здесь и там, я не нашел ничего ответить кроме: “Когда в России идет дождь, мы виним в этом правительство, здесь дождь падает: непосредственно из тучи, и в этом мы виноваты сами”.


Прочитанная информация дала мне в целом узнаваемый портрет Григория Капеляна, он отвечал давней памяти о нем и соответствовал жизненным перипетиям  основной массы героев Константина Кузьминского – людей андеграундной культуры Ленинграда 60-х годов.
Этот автопортрет Григория был дополнен Кузьминским подборкой его (Капеляна) стихов; приведу выдержки из двух стихотворений 1980 года:


Цусима, Перл Харбор, Баб-эль-Мандеб,
Босфор, Каттегат, Скагеррак, Дарданеллы,
Перемышль, Житомир, Лувен,
Горящая пламеневшая готика горящего готического собора
Первой мировой войны,
И женские слезы, пролитые на растворимые водой чернила поэзии,
Оплакивающей гибель.
Фамилия Щепкиной-Куперник, напоминающая фамилию Книппер-Чеховой,
Рука поэтессы с манжетом из черных (брюссельских?) кружев,
Ее честная челка, цвета, конечно, воронова крыла,
И птицы, чьё присутствие на полях сражений,
Чьё собрание на полях сражений (и на полях этой страницы)
Единодушно голосовало
За институирование состояния войны в качестве дополнительного
штата в, казалось бы, укомплектованной
экологической общности,


Божественно болела голова
Под солнцем пламенной Колхиды
Должно быть как у Зевса на Олимпе
Перед рождением Афины
Перед тем
Как мраморная скорлупа
Разверзлась
Исторгнув взрослую богиню
Уже в доспехах шлеме и с копьем
Оставив пораженного параличом громовержца с пучком заржавленных
молний в кулаке
Божественно болела голова
Слова
Утесненные уплотненные в темнице черепа
Стиснутые как зубы слова не прочесть взглядам закрытых мраморными
веками глаз


Эти стихи – еще одна краска на портрете Капеляна, назову ее образованной интеллектуальностью, но можно и интеллектуальной образованностью. К сожалению, не знаю его ранних стихов, а его дальнейшие и современные поэтические поиски собраны в онлайновом журнале «45-я параллель: классическая и современная русская поэзия». Представлю одно из стихотворений с интересной, упругой рифмой, понятными мне Дудергофскими высотам и запомнившимся снежным Сыктывкаром:

Рождественское видение [1]
 
мы все сидели на трубе
кто буквой А
кто буквой Б
 
труба была печной
а может виртуальной
но не была она ни ясенем ни пальмой
 
оттуда открывался славный вид
от Дудергофа аж до пирамид
 
по всей земле туда-сюда
бегут шальные поезда
 
об эту пору
как всегда
всем светит Вифлеемская звезда
 
Барханами лежат снега в предместьях Сыктывкара
Сугробами стоят пески по всей Сахаре
 

Рассказанное Капеляном о себе более сорока лет назад назову «Автобиографией №1». Недавно подаренная мне, по определению, редкая (100 экз.) книга-альбом «Капелян Григорий. Графика и коллажи. Ленинград – Нью-Йорк – Москва. 1969-2020» [2] рассматривается мною как «Автобиография №2» Капеляна. В ней мой герой прежде всего говорит о себе своими графическими листами и коллажами, но есть и несколько собственно автобиографических страниц текста, логика которых задана таким введением: «Всем знаком лев, рыкающий на зрителя в заставке фильмов производства Метро Голдвин Майер. Сэм Голдвин, основатель этой киностудии, отличался своеобразным остроумием. К примеру, он сказал, что вовсе не стоит писать автобиографии тем, кто еще не умер. Поставленный перед такой задачей, пишущий эти строки, попытался, считая себя еще живым, тем не менее, понравиться своим текстом уже давно мертвому Сэму Голдвину. То есть, написать не о себе, а о внешних обстоятельствах своего существования и о людях, которые способствовали тому, что он еще живой».


Если читатели старших поколений почувствовали в этом намерении Грeга рассказать о себе что-то давно знакомое, но подзабытое, то подскажу им. Он – один из авторов миниатюр, публиковавшихся анонимно «Литературной газетой» в разделе «Рога и копыта» на 16 страницы. Многие подписывались на газету именно из-за последней страницы и открывали газету по-еврейски – слева направо. Конечно, у каждой миниатюры был автор, но вместе с тем его как-бы и не было. Попробуйте отыскать редкую, как и все изданное Капеляном, книгу «Обсидиановый кумир» (1989 г.), и вы окажетесь в том давнем мире Литературки. Более того, в том пространстве смеховой культуры, за границы которого – даже на метр – опасно было ступать.


Есть еще в моем архиве то, что составляет наброски Автобиографии №3. Хотя этот материал пересекается (что естественно) с содержанием автобиографий №№1,2, он – уникален, это наша переписка, в которой нарушен «принцип Сэма Голдвина», автор жив и не скрывает, по крайней мере, от меня, этого факта.


Безусловно, ниже я поделюсь имеющимся, но прежде – вернусь к «Голубой лагуне», к эссе Кузьминского, существенно дополняющим образ Капеляна  еще советского периода. Текст Кузьминского открывается словами: «Каких только книг не было, начиная с Остромирова! Круглых, по-моему, и треугольных. Все пропорции прямоугольника уже были использованы. От книг, накарябанных на зернышке (полагаю, граната) до высеченных в скальном массиве. И все же суть книги – не изменилась». А завершается эссе Кузьминского важным для нас абзацем: «Вилли Бруй с Капеляном создали полиграфическим путем “просто книгу”. Об этой книге и пойдет речь.


Я знал Вилли Бруя, как блестящего графика, еще по “Лавке художника” в Ленинграде. В середине 60-х видел там его черно-белые беспредметные композиции в духе Габо, которые, как день-ночь, отличались от приглаженной серятины членов Комбината и ЛОСХА. Запомнил навсегда. И уже здесь, увидел его книгу “EX ADVERSO” (от противного), на титульном листе которой значится: “Изготовлено ручным способом девять копий. Ленинград 1969.” На заглавном: “Инвенция и исполнение – В.Бруй. Междусловие - Д-р Грабов.” В Париже ее тиснули тиражом в 100 копий, и Вилли подарил мне экземпляр №71. Казалось бы, после Родченко-Лисицкого, после “Гауст Чаба” Варвары Степановой - ничего больше и не придумаешь, разве в развитии и трансформации традиционных форм, но эта книга – поразила меня. Помимо объемной графики Бруя, тут еще и совершенно концептуальный “Текст, не предназначенный для чтения” Грегори Капеляна (он же – Д-р Грабов). Книга абсолютно современная и здесь, в антологии, она у меня воспроизводится целиком, равно и некоторые другие тексты Д-ра Грабова.
Однако, это, все-таки – книга».


Интуиция Кузьминского и в данном случае не подвела его. В сети удалось найти информацию  об экземпляре“EX ADVERSO” №67, выставлявшемся на недавнем аукционе Литфонда. Книга-перевертыш, на русской части – автографы: «4.11.79 Бруи» и «Д-р Грабов — это я. На самом деле псевдоним, признаюсь, плагиат. Dr. Grabow — это фирменное название трубки, которая тогда у меня была, такая вполне магритовская трубка, которой теперь нет».


Приводится описание лота: «История этого издания начинается с 1969 года. Именно тогда, советский художник, деятель второго? русского? авангарда Вильям Бруй (1946) печатает на собственноручно построенном офортном станке книгу «Ex Adverso», на страницах которой варьируются сочетания элементарных геометрических форм. Серия «Ex Adverso» подводит итог ленинградскому периоду в творчестве Бруя. Выпущенная в девяти экземплярах, она создавалась совместно с философом и искусствоведом Григорием Капеляном (1940; он же Доктор Грабов), написавшим «междусловие». Книга порывает с традициями функционального оформления — это визуально самодостаточный «текст, не предназначенный для чтения». Книга была напечатана в 9 экземплярах (по советским законам, превышение этого количества требовало цензурного разрешения). В 1977 году «Ex Adverso» в разброшюрованном виде была представлена на выставке «Fair un Livre» в Центре?Помпиду. В преддверье выставки была выпущена предлагаемая книга» И есть ремарка - «Редкость». [3].


В одном из первых после семидесятилетнего перерыва в нашем общении писем (25 декабря 2019) Капелян, как бы продолжая комаровскую линию, представил своего соавтора по Ex Adverso: «Вильям Бруй, мой соавтор и давний друг, в 60-х обитал в Комарове, в качестве “местоблюстителя”, но в сущности, истопника на даче Орбели, и много общался с Иосифом, он мог бы много рассказать про него. Я там у него бывал, помню как Иосиф заходил. Забавная история как они однажды встретились на Невском, где-то в самом начале 70-х, Бруй уже собирался уехать в Израиль, и получал оттуда посылки. По Невскому он вышагивал в армейских (цахал) ботинках, что было Бродским отмечено комментарием: “Зато я получу Нобелевскую премию». Возможно, я получил бы от Вильяма Бруя еще какие-либо воспоминания о работе с Капеляном и о Бродском, но оказалось, что мы – приверженцы разных технологий общения: он тяготеет к вербальному, а я – к эпистолярному.


К настоящему времени об Ex Adverso немало написано, но все это – своего рода интерпретации сказанного о книге самими её создателями [4]. В. Бруй заметил: «…Так вот проблема фрактальной математики меня мучила. И в результате этого мыслительного процесса родился проект книги. Текст Ex Adverso одновременно и существует и отрицает сам себя». И далее: «Итак, я изобрел понятие “Безусловный Абсолют”. На первый взгляд кажется, что масло масляное, но это не так. Это идея Абсолюта, который невозможно описать словами, Он вне описаний. Поскольку всякое описание — это комментирование и манипуляция, я решил расквитаться с ним. Слово мешает воображению! Поэтому мы решили создать текст, который бы ему не мешал, а способствовал. Мы создали книгу в жанре манифеста, корни которого были в супрематизме».


А вот – Г. Капелян: «Капелян: «Я не мог ума приложить, что написать. Я не собирался комментировать гравюры Вильяма, его экспрессивно насыщенную графику, что объем выражает объем, и писать всякие искусствоведческие штучки. От отчаяния я сел за пишущую машинку и напечатал первое, что мне пришло в голову: “ТЕКСТ НЕ ДЛЯ ЧТЕНИЯ”. Получилась своеобразная языковая игра».
Приведу ряд наставлений этого «не текста»:
ТЕКСТ НЕ ДЛЯ ЧТЕНИЯ.
ТЕКСТ, ТРЕБУЮЩИЙ НЕЧТЕНИЯ.
ТЕКСТ, НЕ ТРЕБУЮЩИЙ ЧТЕНИЯ.
ТЕКСТ, НЕ ПОДЛЕЖАЩИЙ ЧТЕНИЮ.
ТЕКСТ НЕ ПРЕДНАЗНАЧЕННЫЙ ДЛЯ ЧТЕНИЯ.
НЕ ДЛЯ ЧТЕНИЯ ПРЕДНАЗНАЧЕННЫЙ ТЕКСТ.
ТЕКСТ, ПРЕДНАЗНАЧЕННЫЙ ДЛЯ НЕЧТЕНИЯ.


Весь «Текст непредназначенный для чтения» в исполнении автора размещен на сайте https://www.youtube.com/watch?v=VOcc8DpxF2M, он был наговорен в 2012 году, спустя сорок с лишним лет после его моментального рождения. Явно, неспроста, скорее всего, эти несколько страничек, и все же, текста, сегодня  – много дороже автору, чем в 1969 году. Значит, своеобразие этой игры заключается в том, что Капелян «играет» в нее постоянно и что она (игра) «играется» одновременно на двух языках: вербальном и художественно-выразительном, или писательском и рисовательском.


Теперь прояснилась природа заголовка настоящего текста – он предназначен для чтения. О Капеляне написано немало, но одни представляют его как литератора, другие – как художника. Он же – больше; во-первых, в нем соединено и то, и другое. Во-вторых, в текстах (или не-текстах), графике и керамике он – одновременно и философ культуры, причем, что крайне ценно, не как теоретик, а как исследователь-практик в нише категорий «форма-содержание» в пространстве слов-линий-цвета. К тому же для меня важно за всем этим не потерять биографию Капеляна. Таким образом, мне хотелось бы, чтобы текст оказался читаемым.


Если Ex Adverso – книга не для чтения, то недавно, в 2019 году увидевшая свет книга «17 копеек весны», - для чтения, но не для ГОСТовски верного цитирования, в ее библиографическом описании отмечено: «Без пагинации», другими словами, страницы не нумерованы. И очень ценная информация расположена на первой странице - «Издание тиражом 20 экземпляров», так что с книгой Нью-Йоркского происхождения можно ознакомиться лишь в web-сети [5].


Если заметить, что копейка в мире денег тождественна мигу на шкале времени, то «17 копеек весны» читается как «17 мгновений весны», и сразу слышится известный всем теплый голос Ефима Копеляна. Не думаю, что это произошло случайно, хотя сам автор книги, комментируя последние строчки заключительного стиха «Мечта о Васильевском острове»:


По временам советским наждачная ностальгия
тоска по холодному дождю на набережной Фонтанки
в ноябре
когда в кармане осталось
семнадцать копеек весны,
поясняет: «17 копеек в те времена – залоговая стоимость пустой бутылки емкостью 750 мл».


На меня особенно сильное впечатление произвел второй стих «Приключилось приключение со мною вчера», в котором девушка-таксистка везет пассажира (автора), не назвавшего адрес, а лишь – направление. По дороге она рассказывает о своей странной истории любви к парню, но оказывается, что рассказанное – военная тайна, которую она никак не могла знать. Поэтому парень, выслушав девушку, заявил ей, что должен с ней расстаться.  И конец стиха:


«Я спросил девушку-таксистку, где этот парень жил
На Обводном канале против Варшавского вокзала.
Прекрасно сказал я спасибо что напомнили
Это как раз куда мне надо».


В этом стихотворении я узнал художественно переработанное приключение, приключившееся со мною летом 1988 года. Мне предстояло создать Ленинградский филиал нарождавшегося ВЦИОМа: несколько социологов и бухгалтер. Вот с ним-то и была проблема, ни у меня, ни у моих знакомых никогда не было знакомых бухгалтеров. Но ранним солнечным утром я случайно встретился с моим давним приятелем Стасом, закончившим экономический факультет ЛГУ и через несколько лет призванным на флот. За двадцать лет, что  мы не виделись, он дослужился до подполковника в каком-то приполярном городке, только что демобилизовался и искал работу бухгалтера. И, ясное дело, наша встреча произошла на автобусном вокзале у Обводного канала, в 15 минутах ходьбы от Варшавского вокзала.   


Думается, эта гофманиана стиха Капеляна особенно близка тем, кто улавливает дух, мистику Обводного канала, а я как раз осенью прошлого года написал воспоминание «Не состоявшиеся танцы у Обводного канала» http://proza.ru/2022/07/24/25 с такими словами: «Просто [мы с моим школьным другом] шли в темноте по пустынной набережной канала, мимо редких домов и бараков, пересекали не знакомые нам улицы, где-то недалеко от нас проезжали паровозы, города не было видно. Но какое-то мое единение с атмосферой, духом той части города состоялось, какая-то таинственность, мистичность, гипнотическая энергия проникли в меня. Сейчас я думаю, что сначала блуждание по Лавре с ее классической для Петербурга архитектурой, затем знакомство с Обводным каналом, картина послевоенного Ленинграда, гудки паровозов, огни невидимой части города на другом берегу канала – все это начинало формировать во мне код Ленинграда-Петербурга».


Теперь продолжу начатое цитирование писем Капеляна, в них раскрывается то, что в ответах на анкету Константина Кузьминского скрыто под словами: «наибольшее количество открытий в духовной сфере бытия» было сделано в юности. Действительно, в 15-18 лет,  наверное, многое было осознано и объединено в нечто цельное, но микрооткрытия в культурной среде, определившие его будущее, были сделаны раньше.


Но начну даже не с писем Гриши, а с недавнего – начало января 2023 года – воспоминания нашего комаровского приятеля, Димы Нагирнера, о событии семидесятилетней давности: «Я написал воспоминания именно о пребывании детей в этом доме отдыха. Это сочинение с подлинными именами, с прозвищами и подробностями, которое, наверное, предавать гласности не стоит. Гришу Капеляна помню. Он был только один раз со мной, его прозвали “Ходячий анекдот”, он их помнил очень много и постоянно рассказывал». Приятно отметить, что это воспоминание человека глубоко образованного, обладающего удивительной памятью; Дмитрий Нагирнер – профессор астрономии, известный его коллегам открытием феномена, называемого «эффектом Нагирнера» [6]. Очевидно, любовь к анекдотам пацана 10-12 лет – это проявление раннего внимания к игре слов и понимания очевидного и скрытого смысла слова.


Начну с письма Капеляна от 18 марта 2020), в нем вспоминается совсем раннее событие его жизни.
«Про Бранкузи я узнал в очень раннем, можно сказать, в нежном возрасте. О современном искусстве в то время можно было получить инфо только из насмешливых публикаций в журнале “Крокодил”. И вот, представьте, врезалось на всю жизнь малюсенькая и полиграфически как можно более неполноценная (а других и не бывало, когда верхом качества были снайдеровские натюрморты из книги о вкусной и здоровой пище, которая была лучшим доказательством жизни лучше и веселей). И вот эта жалкая картинка величиной с почтовую марку должна была насмешить советского человека и еще раз убедить его в том, что на западе живут идиоты. Скульптура Бранкузи называлась “Светловолосая негритянка”, что окончательно доказывало главное свойство западного искусства изображать такое, чего не бывает. Не понимаю. отчего это мне так запомнилось? Мне наверное тогда лет 8 было. Странная вещь память».


Константин Бранкузи – один из крупнейших скульпторов-авангардистов XX века, и неожиданная, красивая «Светловолосая негритянка» запомнилась не случайно, восприятие культуры, еще было свежим, не искривленным пропагандой.


В 1956 году Капелян встретился в Эрмитаже с искусством Пикассо, это был последний и бесповоротный аргумент в его взгляде на искусство. По его словам: «Точка невозврата. С тех пор стало понятно, куда надо идти и с чем работать».


То было о художестве, теперь – о писательстве. В незначительно урезанном виде письмо Капеляна о первых опытах писательства (11 марта 2020): «Сочинять (словесно) и записывать сочиняемое начал лет в 8, потом, лет в 16 начал писать короткие истории, поделился со своей пассией из параллельного класса (с 8 класса нас объединили с женской школой, как раз вовремя – голоса уже сломались и наступил (внегласно) пубертатный период). Девушка была с романтическим уклоном и, прочтя мои опыты, настояла на том, чтоб я послал это в литературный журнал. Как раз Оттепель наступила и многим казалось, что вот теперь всё можно. Я получил ответ от, по-видимому, благорасположенного члена редколлегии, он признал мои способности и «слог», но заметил, что содержание не имеет никаких признаков нашей сегодняшней действительности и вообще у меня там  “упадочнические” влияния. Велел учиться у классиков.


Это привело меня к мысли, что, возможно, «не иметь никаких признаков нашей сегодняшней действительности» вовсе и не недостаток, а как раз то, что мне и надо. И еще я понял, что раз я неприемлем, то это для меня и есть благодать: я обретаю полную свободу делать, что хочу на своей бумаге, никому не обязан угодить и ничему соответствовать и будет противоестественным прививать себе какие-то вторичные признаки действительности <…>. Оставаясь в этом убеждении, я не показывал своей писанины даже и близкому кругу друзей, за небольшими исключениями и не старался войти в какую-либо группировку (или как теперь говорят – тусовку) “андерграунда”, то есть был полной одиночкой. Мой тогдашний друг Лёня Усов (пропавший с горизонта в начале нулевых), женившись на француженке, отбыл в Париж, где познакомился с Синявским. Он показал ему мою машинопись, тот оценил её как “слишком интимную литературу”. Была у меня попытка опубликоваться на Западе в начале 70-х годов, отправил туда с одним американцем (он заведовал фондом Форда в Париже), тот отнес это в Имка-Пресс, и там ему сказали, что в настоящий момент заняты другим (Солженицыным). Мне стало понятно, что и “там” я посторонняя нерелевантная величина. И стал еще более свободным человеком. Мой посредник, как истый американец, честно отдал мою рукопись адвокату, который её надлежащим образом запер в сейф до лучших времен. Наверное, она там и до сих пор. А у меня этого сборника нет, и посредника уже нет в живых».


Живописи и рисунку Капелян не учился, но под руководством опытных художников что-то делал для себя, и на искусствоведческий факультет поступил, поскольку ощущал недостаточность своей подготовки в рисовании и живописи. В искусствоведении у него был ровный интерес ко всякому искусству, интересовался средневековьем и ренессансом и всяким востоком, были замечательные преподаватели, был спецкурс “Дюрер и немецкая гравюра”, был анализ символики в гравюре “Меланхолия”. Далее цитирую письмо (11 марта 2020): «... с другой стороны была уныло-партийная Софья Владимировна Коровкевич, которой мы были благодарны за то, что однажды она объявила, что знает про то что мы, молодежь, интересуемся всяким формализмом. Интерес этот нездоровый и она знает, как от него вылечиться и уже перестать глядеть по сторонам, когда у нас есть единственно правильный соцреализм. В связи с чем выхлопотала нам в Министерстве Культуры разрешение посетить запасники Русского музея, чтобы мы своими глазами убедились, насколько безобразны работы этих горе-художников 10-х–20-х годов.


Вот тогда я увидел Малевича “Черный квадрат”, повешенный над дверью. Я кое-чего знал про него и заочно считал “Черный квадрат” скорее декларацией, чем живописной работой, но когда увидел, вдруг до меня дошло, что это живая вещь, и кракелюры на черноте почему-то утверждают её самоценность. Там было много чего в стеллажах, и много нам не известных имён. В общем, Софья Владимировна нам сделала подарок, сама того не желая».


Эти письма высвечивают начало двух взаимопереплетающихся линий творчества Капеляна, писать менее интимно, т.е. личностно, или по-своему, он не хотел, значит – и не мог, и к снайдеровским натюрмортам душа не лежала, предстояли поиски своего пути двигаясь в одном направлении, но по двум дорогам. Три года назад (17 марта 2020) Григорий писал мне: «Иногда мне хочется, чтоб я был начисто лишен способности рисовать, тогда бы стал куда более производительным беллетристом и к своим 80 годам стал бы маститым, как мастифф и уже занимал бы полку томов с золотым обрезом (ружье, которому сделали обрезание в Туле); или наоборот, чтоб я не умел двух слов связать, и к своим 80 годам мои опусы висели бы и стояли в Гуггенхейме и Помпиду». 


И все же, даже предвидя ответ, я спросил: «Гриша, кем ты сам себя прежде всего считаешь: художником или литератором? По жизни? сейчас? а может, как-то иначе?» Получил незамедлительный ответ: «Не могу сказать! Когда пишу – писатель, когда рисую – рисователь. Вообще-то человек что-то создает из ничего, а материал ему годится тот, что под рукой оказался. Если б не болезнь в детстве, продолжал бы уроки фортепьяно и глядишь, стал бы пианистом и/или композитором. У Мандельштама, “как дурак на гребенке”  кому-то бы играл...  Равель, когда по медицинским причинам перестал сочинять музыку, писал, что для художника специализация не первична и не определяет сути его деятельности... Извини, пытался, но не смог отыскать точную цитату».


Интересно определил соотношение рисунков и текстов в том, что делает Капелян, его друг и коллега в гончарном искусстве Михаил Копылков: «Возможно, рисунки Григория – это поля рукописей его прозы, паузы в размышлениях».


Конечно же, ранний интерес Гриши к искусству и литературе связан с тем, что его отец был художником-шрифтовиком, так что в доме были книги с текстами и шрифтами – особым графическим продуктом, который порождают массу ассоциаций, стоящих далеко от звучания написанных букв.


В одном из писем (12 марта 2020) Гриша живо описывает отца и, вместе с тем, среду, в которой он варился в годы юности, взросления. К тому же в этом тексте видна его серьезная искусствоведческая подготовка: ««Отец мой был художник-график. Книжный дизайнер. Всё, что он делал, имело функциональную основу, и книга, как предмет, как вещь, полностью иммунизирована от идеологической составляющей, даже если  в её тексте она есть. То есть, эстетика книги как объекта в принципе одинакова, будь это Краткий курс ВКПб или сборник стихов Ахматовой. Папа мой в 30-е годы много работал в издательстве Главсевморпути и оформил там большое количество книг. Конечно, они были достаточно традиционны, хотя навыки, привитые во ВХУТЕИНе, он прекрасно применял, так что в смысле композиции к его работам можно было применить слово "конструктивный", а про конструктивизм не упоминать.


После войны он работал в Лениздате, потом в издательстве Художник РСФСР, в создании которого сам участвовал. Помню его лаконичную обложку к роману Эренбурга “Буря” - на черном фоне слово из четырех букв было написано стремительной скорописью, в центре внизу высокий язык пламени над зданием. Потом, с возрастом он все меньше работал руками, перейдя на редакторскую и по-современному говоря, кураторскую работу, заведуя мастерской, занимавшейся эстампами, то есть авторской печатной графикой (офорт, литография, линогравюра, ксилография) и там у него было множество художников, в большинстве своем бывшие ученики Малевича, Филонова и др. авангардистов, нашедших в этой мастерской свою нишу, где они могли в известной мере продолжать делать своё дело и избежать обвинений в формализме.


Вся эта затея – мастерская эстампа – возникла  на фоне развернутой программы хрущевского жилищного строительства и сопряженным с ним постановлением об архитектурных излишествах. “Пробивая” проект эстампной мастерской, аргументом было создание недорогого демократического варианта украшения стены, чтоб простой советский человек не на базар ходил за искусством (там еще продавались лебеди на клеенке) и не дурные быстро выгоравшие репродукции из журнала “Огонек” накнопливал на стенку, а имел авторский подписанный лист. Среди эстампов преобладал сельский или городской пейзаж и натюрморты, в которых, в угоду декоративности, допускалась достаточно плоскостное изображение с локальным цветом (не Матисс, но где-то в его пригороде). То есть, в это хрущевское время людям открылась возможность жить в отдельной квартире в своем  пространстве, где в повседневном быту ему незачем было на своей стенке иметь высоко идеологически выдержанное искусство».


В одном из писем Капелян заметил, что немного учился у своего дяди Михаила Афанасьевича Таранова (брата мамы), который был деканом графического факультета в Институте им. Репина. А в конце 2022 года я получил от Григория короткую заметку, озаглавленную «Потаенный Таранов» и содержащую краткий портрет художника: «Михаил Афанасьевич Таранов был мастером книжной иллюстрации, не слишком известным широкой публике. По вполне понятным причинам он никому не показывал свои графические работы, в которых он с предельной неприязнью изображает советских руководителей или сопровождает издевательскими визуальными комментариями вырезанные из газет лживые статьи и партийные постановления, обещающие невероятные экономические прорывы в ближайшие несколько лет.


Рядом с властителями советской России художник помещает обобщенные карикатуры  носителей шапки Мономаха и вневременные образы безответных русских мужиков, обнажая преемственность образа правления в России, при котором освобожденный от индивидуального помещичьего крепостничества мужик перешел в собственность государства».


Атмосфера семьи, дух мастерских художников рано определили и гражданскую позицию Капеляна, не знаю, лишь поддерживавшую его художественно-писательские пробы, поиски или вытекавшую из них. Наверное, ни то, ни другое: просто все взаимосвязано. Из письма от 7 марта 2020 года: «Смерть Сталина застала меня 13-летним, школа была тогда еще однополая мужская, мы все пионеры с красными шелковыми галстуками, должны были по двое дежурить справа и слева от бюста вождя. Спустя 3 года, в 56 году, когда на партсобраниях (т.е. как бы не для всех) было сообщено, что он был негодяй, весть об этом немедленно протекла в широкие массы, а мне стала известна от моего беспартийного отца.


На следующий же день я решил сделать из этого выводы и внести свой вклад в развенчание культа личности. Я взял с собой в школу молоток и, прогуляв урок, соответственно, анатомии, вышел в пустой коридор и отбил нос белогипсовому кумиру, которого три года назад почётно караулил. Бюст убрали, никакого расследования на предмет внеклассного вандализма не последовало. Постамент осиротел в ожидании достойного местоблюстителя. Тогда никто не мог знать, что в этой самой школе будет учиться другой будущий вождь, ему тогда было 4 года».   


В 1969 году Капелян открыл для себя область художества и ремесла, в которую чуть раньше или позже, живя в Ленинграде, он должен был зайти; здесь художник чувствовал себя менее ограниченным  в использовании выразительных средств, чем в других видах изобразительного искусства. Три года назад я спросил у него, как он подсел на керамику, оказалось, история такова: «Подсел я на керамику с легкой руки моей мамы. Было это в 69 году. Мы жили недалеко от Комбината Декоративного искусства и скульптуры на пр. Мориса Тореза. Там имелась экспериментальная мастерская, ею заведовала Мария Валерьяновна Зеленцова, знакомая моей мамы, которая мне однажды сказала, почему бы тебе не попробовать себя в керамике, Мария Валерьяновна тебе там даст место для работы. Как-то так получилось, что понравилось мне глину мять.


Потом еще МВ мне предложила работу, следить за обжигом, печки загружать изделиями, я как-то быстро научился этому делу, следуя древнему правилу “не боги горшки обжигают”, делал там свои вещи без желания кому-то понравится, там работали молодые керамисты выпускники Мухинского училища, им нравилось, что я делаю, образовался круг друзей, объявился архитектор, который мне предложил к нему присоединиться в оформлении пельменной на Васильевском острове, так что вот и втянулся в это дело. Худсовет у нас был довольно либеральный и у меня принимали довольно-таки “авангардные” затеи, две работы, принятые худсоветом, заказчики наотрез отказались принять».


Ну и что? Вики, знающая все, сообщает о Капеляне: «Работы художника находятся в Государственном Русском музее; Государственном Эрмитаже; Санкт-Петербургском Елагиноостровском музее русского декоративно-прикладного искусства и интерьера; Нью-Йоркском музее современного искусства; Jane Voorhees Zimmerli Art Museum, Нью-Брансуик, Нью-Джерси, США. А также в частных собраниях в Санкт-Петербурге, Москве, Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Соше (Нормандия)».



Мне очень по душе свой зримостью и геометричностью небольшой текст Капеляна:
«Бегущий человек – образ и вдохновляющий, и наводящий на размышление.
Что важнее: Куда он? Или откуда? К чему стремится?
Что ищет он? В стране далекой? Что (кого) кинул он?
Бежит, спасаясь от... Или к вожделенной цели хочет впереди всех?
Лес вопросов, а выход на поляну, где, как в летнем шекспировском сне, бегут в хороводе. Хоровод – это бег, в котором старт и финиш – одно неразличимое.
Радость движения к цели уже достигнутой и недостижимой»


И у меня будет хоровод – рассказ о начале жизни Григория Капеляна в самом прямом что ни на есть физическом смысле (письмо 10 марта 2020 г.): «Наверное, у меня был (а может и сейчас есть) ангел-хранитель. Или обо мне позаботился сам, тот кто на самом верхнем этаже. То есть, я о том, что в своей жизни несколько раз я мог её не продолжить, и меня спасли. Самый первый случай имел место в 1942 году, когда вся наша семья (мама, бабушка с дедушкой и мы с братом на 5 лет старше меня) оставались в блокаде, и вдруг мой отец был откомандирован из Рыбинска транспортировать военный груз в Ленинград, зимой, по Ладоге. В обратный рейс всех в эту машину погрузил (вроде бы даже в нарушение каких-то правил) и по тому же льду вывез. Немецкие самолеты бомбили эту трассу, и одна полуторка, сразу перед нами, ушла под лёд. Я, конечно, ничего этого не помню, мне мама рассказывала. Мы прибыли в Рыбинск, откуда был долгий путь совсем далеко от войны, в Киргизию. Рыбинск был местом, связанным с авиацией. Отец, старший лейтенант, был в наземной службе строительства взлетно-посадочных полос.


В поезде я был совсем плох (дизентерия) и, по словам мамы, был уже не жилец. Военный человек с верхней полки протянул матери лекарство. Он назвал его «бактериофаг». Помогло. Я ничего не помню, кроме плиток (белых и темно-красных) на полу в «доме декханина» (наверное, уже в Пржевальске), мама сказала, что именно это я запомнил, потому что мне надо было снова учиться ходить. Еще позже, уже у нас на 4 Красноармейской, мама разбирала вещи и показала мне стеганые чехлы защитного цвета с надписью US Airforce, сказала, что я был в них укутан, когда мы уезжали из Ленинграда. Это  были чехлы для утепления моторов Дугласов, поставлявшихся по ленд-лизу. Сейчас я сожалею, что тогда не попросил мать сохранить этот артефакт». Мне очень приятно»
Пусть этот ангел-хранитель и дальше бдит...


Литература
1. Капелян Г. Дыни из Чарджоу. 2. Капелян Григорий: Работы 1969-2020. Ленинград – Нью-Йорк – Москва. – Москва. Изд-во «Экон-Информ», 2020.
3. Ex adverso https://www.litfund.ru/auction/196/135/.
4. Гриб А. Манифест Ex Adverso. 2009. 5. Капелян Г. 17 копеек весны. Нью-Йорк: Кожа пресс, 2019. (Без пагинации). https://ru.calameo.com/read/005040792e6cf2e3ccc8a.
6. Докторов Б. Астроном Дмитрий Нагирнер и эффект Нагирнера http://proza.ru/2022/02/09/1841.