Bord de la Marne

     С некоторых пор мимо их дома начал прохаживаться мужчина. По виду господин, но не дачник, хотя явно из городских. Не пижон, но одевается со вкусом и несколько однообразно. Иногда он шел, помахивая маленьким стеком, иногда в его руках была тяжёлая трость, инкрустированная белым металлом. Почтмейстер, старший брат приходского священника, образованный человек, некоторое время живший в столице, объявил, что этот стиль называется «a la Бальзак». Про кожаный плетеный стек почтмейстером ничего не упоминалось.
     Однажды перед обедом, когда прошло более месяца, как в первый раз его приметили, молодой мужчина постучал в дом. Прислуга ответила, что хозяев нет дома, но они принимают людей из общества без приглашения.
     После обеда мужчина пришёл снова. Он был учтив, сделал пикантные, но очень пристойные, комплименты мадам и мадмуазель, обратил внимание на прекрасных лошадей хозяина и попросил разрешения останавливаться на берегу перед домом почтенного семейства, чтобы рисовать. Разрешение было получено, чему художник обрадовался.
     Через пару дней ближе к ужину художник появился в первый раз с маленькой тележкой, которую он сам и катил. В тележку уместились складной стульчик, мольберт, зонтик от солнца (который, к слову сказать, ни разу не был раскрыт), большая папка с листами бумаги, очень большая холщовая сумка (что в ней было – неизвестно), и плетёная корзинка со снедью.
     Завидев мадмуазель, стоящую на балконе, художник снял широкополую соломенную шляпу с алой лентой, учтиво поклонился и крикнул слова приветствия. Мадмуазель в ответ помахала рукой, не зная, прилично это или нет.
     В первый вечер художник просто сидел перед мольбертом. Правда, иногда он вставал и слегка передвигал стульчик и мольберт. Уже затемно, собрав вещи в тележку, он подошёл очень близко к воде, размахнулся и бросил в реку камень. Мсье сказал: «Чудак!» и семейство отправилось спать.
     Следующим утром, подавая завтрак, горничная сказала, что художник всё рассветное время провёл на том же месте, и ушел расстроенным: «Господин художник досадливо махал рукой, срывал цветы и бросал их в небо!»
     После обеда послышался скрип и шорох: поднимая облачка пыли, тележка везла на пленэр передвижную мастерскую. Господин художник первым делом достал раскладной стул и, приколов на толстый картон лист бумаги, начал рисовать карандашом. Или угольком, из-за приличного  расстояния было не разглядеть.
     - Он делает наброски.
     Мсье посмотрел на дочь.
     - Так написано в книге по искусству, которую ты мне купил на пасхальной ярмарке, - пояснила мадмуазель.
     В этот вечер художник изрисовал не менее десятка листов: были крупно изображены тополя и ивы, отдельные части дома, отражение берега в реке. Почти в темноте он достал мольберт, но не раскрыл его, а использовал, как стол: разложил еду, поставил бутылку вина и большой бокал толстого стекла. Быстро поел, «У него там, что – зеленый лук?!», тщательно собрал вещи, и, насвистывая, покатил тележку.
     Так продолжалось в течение пяти дней, и мсье начали задавать вопросы. Главный вопрос звучал так: «Почему художник выбрал старый дом вдовы бригадира Жерара? Ведь в округе есть большое число красивых дворцов и шато». Мсье ссылался на эксцентричность «этих впечатлительных городских».
     - Чего от него ждать, если на ужин у него несколько перьев лука и белое вино! – с усмешкой говорил мсье.
     Но мсье нравилось, что художник выбрал место для пленэра берег перед его домом: к нему на обеды стали приезжать люди из общества, и не последние, надо сказать, люди! А это очень кстати: дочка подросла, пора думать о замужестве.
После периода набросков художник перешёл к написанию самой картины. Мадмуазель, смотревшая на творца в бинокль из окна (смотреть с балкона она стеснялась), удивлённым голосом рассказывала мсье и очередному гостю, что на картине река совсем не движется.
     - Это зеркало, а не река! – удивлялась мадмуазель.
     По её сообщениям выходило, что тополя и ивы очень похожи на настоящие деревья. Дом нарисован правильно, но слегка неаккуратно.
     - Хотя, может, это для начала и после художник всё поправит. Например, вчера не было занавесок, а сегодня они их нарисовал.
     Мсье пил кофе и был доволен, что дочка не только провинциальная красавица, но и разбирается в искусстве.
     Однажды художник не пришёл. И через день его тоже не было. Мсье вызнал, что художник останавливался именно у вдовы бригадира Жерара. «Вот так поворот! Он рисовал дом, где сам жил!».
     Когда зарядили октябрьские дожди, почтмейстер лично доставил в дом мсье большую посылку из столицы. Конюх распаковал дощатую упаковку, аккуратно развернул несколько слоёв грубого холста, убрал ворох обёрточной бумаги  и водрузил картину, «О, папА!», на столик в прихожей.
     Прекрасное солнечное утро, в лазурном небе летают ласточки. Мсье в праздничном сюртуке стоит около повозки, запряженной своими прекрасными лошадьми, от которых веет мощью, как от квадриги на Триумфальной арке. В повозке сидит мадам, в прекрасном элегантном платье, сшитом по последней столичной моде, и в шляпке дивной красоты. А на балконе, между большими римскими вазами с невероятными букетами из роз, лилий, маков и пионов, стоит мадмуазель в невесомом, небесного цвета платье и неуверенно машет художнику.
     - Господин и здесь приврал: нет у нас таких ваз, - хмыкнул мсье.
     На Рождество, которое было тёплым, сырым и пахло гусиным луком, мсье получил посылку: два тяжёлых больших ящика с надписями «Хрупкое» и письмо. Семейство сгорало от любопытства. Ящики разобрали и взору предстали две потрясающе красивые римские вазы из шамота. Мсье раскрыл конверт и прочитал:
     «Милостивый государь. Благодарю за предоставленную возможность рисовать этим прекрасным летом на берегу вблизи вашего очаровательного дома. Картина, которую мои друзья втайне от меня отправили на конкурс Академии художеств, получила Гран-при, и на призовые деньги я решил сделать вам, и вашей семье, подарок.
Примите эти римские вазы в знак моего глубокого почтения.
     И прошу вашего милостивого разрешения написать письмо вашей дочери.
     Искренне ваш,
                …»