Изменитель жизни, рецензия

       Ниже приведена рецензия Дмитрия Якимчука на роман "Изменитель жизни"


       В наше время мало написать хороший роман – его еще надо умудриться издать, а издается сейчас, как и тридцать лет назад только то, что по вкусу захватившим рынок прозападным издательствам, поставившим обедненный русский язык на службу русофобии. Спустя год с лишним после начала антизападной войны бал в России правят все еще они. А тем временем мечтательная патриотическая общественность с детским недоумением вопрошает, где новая литература и тексты, культовым значением не уступающие «Повести о настоящем человеке» и «Молодой гвардии». Ответ на риторическое недоумение общественности прост: даже если они и появятся, их некому издавать, поскольку прозападная издательская база не уничтожена, а патриотическая не создана. Тем не менее, будем надеяться, что рано или поздно государство возьмется за ум, иначе нашими умами с еще большим рвением займутся акунины, улицкие, зильбербыковы и прочие персонажи «литературного» паноптикума. Пока же этого не случилось, поговорим о крайнем романе Александра Солина «Изменитель жизни».
       В центре повествования – тридцативосьмилетний московский журналист. Вот как он сам представляется читателям:
       «Я родился здоровым, нервных потрясений в детстве не испытывал, свинкой не болел, без аномалий и предрасположенностей. Совестлив, не подличал, отчего переживательных контрастов, подобных «упоению от мучительного сознания низости» не знал. Эмоционален, востроглаз, тонконос, ловок, смышлен, приветлив, независим. Гибкого, но крепкого телосложения, с акварельной смуглости кожей, с приятными чертами лица, русой, исключающей малейший намек на будущую лысину шевелюрой и предметом моей особой гордости – серыми, в обрамлении мохнатых ресниц глазами, чья притягательность вкупе с пухлогубым, чувственным ртом была многократно и убедительно подтверждена представительницами слабого пола»   
       А вот как видят его штатные психологи:
       «Чувственный, меланхоличный, склонный к перфекционизму. Очень эмоциональный, заботливый и целеустремлённый. Полагает, что в жизни есть нечто большее, чем можно увидеть и доверяет своим чувствам. Умеет сострадать, упорно отстаивать свою позицию и защищать свои убеждения. При склонности впадать в меланхолию имеет способность сочувствовать другим, при этом обладает душевной добротой. Обладает феноменальной памятью, острым глазом и наблюдательностью. Благодаря аналитическому мышлению способен найти выход из любой ситуации. Налицо признаки творческой личности. Благодаря типу интеллекта легко создает и взаимодействует с изображениями. Имеет талант творения чего-то из ничего»
       Не удивительно, что такой непростой человек переживает семейный (нелепая измена любимой жене и развод) и профессиональный (отлучение от любимой работы) кризис среднего возраста. Именно это обстоятельство делает его восприятие жизни чувствительно болезненным. Пытаясь вернуть бывшую жену, герой прибегает к помощи способного менять личность аппарата, предоставленного ему в экспериментальный целях некой таинственной лабораторией. Налицо сознательный авторский ход: введя в сюжет  элементы научно-технической фантасмагории, автор делает рассуждения на тему психологических проблем личности органической частью повествования. Приблизительно так же, как это делает Фицджеральд в своем романе «Ночь нежна», с той лишь разницей, что в отличие от него у Солина сложные материи художественно осмыслены, и это делает их доступными для понимания неподготовленным читателем. Но настоящая ценность романа в тревожных предчувствиях автором сегодняшних мировых событий. Написанный, насколько мне известно, в конце 2020 года, роман очень точно передает состояние предвоенных общественных умонастроений и степень их поляризации. Обратите внимание, насколько актуально сегодня возмущение героя:
       «Идет жестокая информационная война, - говорит он своему другу, журналисту ВГТРК. - Вы – передний край, все прочие – тыл. Ну, и как победить с тылом, которому нет дела ни до передовой, ни до страны? Им бы только нарядами сверкнуть, да прописные истины изречь! Ну ладно, эти самовлюбленные недоумки, но ты погляди, что Беня Шихман и ему подобные творят! Вот вроде бы учились на одном курсе, а как будто два разных вуза закончили – мы здесь, а он там! Ну, не нравится тебе Россия – вали, куда хочешь! Ворота, как говорится, настежь! Нет, эти продажные суки останутся здесь и будут гадить с подлой улыбкой! Когда вы уже им рты заткнете?»
       На что его высокопоставленный друг отвечает:
       «Я этот вопрос кое-кому регулярно задаю, а мне в ответ одно и то же: у нас свобода слова. Я тут последний раз не выдержал, спросил: а если у вас дома канализацию прорвет, вы тоже будете ждать, когда вас говном затопит? А они мне: вот ваша задача в том и есть, чтобы его обратно в канализацию загнать. Пусть себе там циркулирует на здоровье. Без канализации, мол, в наше время жить недемократично. Нет, ну ты понял? Мы с тобой, оказывается, не журналисты, а ассенизаторы!»
       Иначе говоря, то, что, сегодня приводит в ярость любого порядочного гражданина совсем недавно было нормой.
       Или вот еще одно высказывание героя:
       «Европа, не говоря уже про англосаксов, как была заразной, так и осталась. И пока они от спеси и высокомерия не избавятся, так и будут латентными фашистами. Ну, значит, получат еще…»
       Сказано в 2020 году, когда власти страны еще вовсю блюли толерантность. Не удивительно, что такая беззубая позиция государства приводит державно мыслящего героя к следующему заключению:
       «Если усталость можно считать достижением, то на сей момент моей жизни я уже достаточно устал от подневольного положения, от всеобщего кособокого хода событий, от ничтожества бытовых устремлений, от погони за авантажным статусом, когда люди, заработавшие немного лишнего, решают, что теперь свободны от недостатков и предрассудков. Нет больше сил смотреть передачи, где торгуют духом, как телом и где врут, как дышат, где камлают некрасивые, неумные, истеричные, похожие на пациентов дурдома персонажи бесчисленных шоу. Сыт я также по горло нынешними нравами, когда от отсутствия изоляции-культуры оголенная ненависть вызывает повсеместное короткое замыкание личностей. Иногда хочется взлететь выше облаков, чтобы выть там вместе с ветром и грохотать вместе с громом…»
       А вот как автор пользуется сонным пространством, в котором ему является Сатана и иже с ним:
       «Сатана: - Нас с богом двое, и главный в этом деле я! Он внушает людям любовь, а я добавляю в нее перцу! Без меня его любовь была бы пресна! Он сказал: возлюби ближнего своего, как самого себя, и мне пришлось придумать мастурбацию! И так всегда: он говорит, я уточняю, он вещает, я изобретаю! А тебе скажу: брось ее (бывшую жену – прим. авт) и греши на всю катушку! Зря что ли ты новую кровать купил!
       За сатаной возник Макрон и с французской непогрешимостью заявил:
       - Я – француз и принципами не торгую. Я всегда советую людям то, что никогда не делаю сам. Например, не ухожу в отставку. Я им говорю: сами идите туда, откуда пришли. Вам же скажу как мужчина мужчине: верность одной женщине – конфликт умозрительной нормы со здравым смыслом, оковы свободы совести и действий, словом, абсурд. Отказывая себе в здравом смысле, вы умственным фокусничаньем загоняете себя в ловушку. Жажда жизни – вот путеводная звезда осознавшего свою бренность человека!
       Его сменила Меркель:
       - Только аншлюс и Gemeinschaftkuche (общая кухня)! Сергей унд Анхен – один Teufel (черт)!
       За ней нарисовался некий англосакс:
       - Наша демократия, наши ценности, наша приверженность правам сексменьшинств, наше то, наше се, бла-бла-бла, бля-бля-бля, короче, как говорит старая добрая английская пословица: баба с возу – кобыле легче. Но с полным уважением к ее гендерным правам!»
       Как видите, в 2020 году автор в полный голос говорит о том, о чем сегодня не говорит только ленивый. При этом автор изобретательно и ненавязчиво создает для высказываний героя поводы. Не имея возможности общаться с бывшей женой, герой пытается дать о себе знать через интервью с различными общественно значимыми персонами, которые публикуются в гламурном журнале, где он работает. Этот прием дает автору возможность затронуть самые жгучие темы общественной жизни. Многие из них сегодня выглядят как нельзя актуально. Например, в одном из интервью герой спрашивает актера Таганки, приходилось ли ему публично высказываться на общественные темы, и тот отвечает:
       «Если я в чем-то и компетентен, то в актерском деле, хотя всегда найдутся актеры еще более компетентные. Да, я как и всякий человек имею на всё свое мнение, но декларировать его, а тем более навязывать не нахожу нужным, если только оно не касается очевидных вещей, как, например, насилия в отношении женщин, стариков и детей. То же самое в отношении нарушений закона или моральных норм. Популярность не аргумент и не броня, и в спорных, неочевидных случаях она всегда под ударом. Не то чтобы я боюсь нанести ей урон – я боюсь своим некомпетентным мнением перевесить чашу весов не в ту сторону...»
       Разумная позиция, с которой следовало бы ознакомиться нынешним глуповатым крикунам из актерской среды.
       Интересны высказывания друга героя по имени Семен Лифшиц о состоянии современной русской литературы:
       «Высокую литературу двигает вперед душевная энергия высоких помыслов, а не досужая болтовня записных эстетов и этих так называемых литературных критиков, не сочинивших ни одной книги! Слушай, ну это вообще какая-то наглая наглость! Это все равно что судить о хирургии, не вскрыв ни одной брюшины! Короче, современную литературу можно вылечить только пенициллином нового художественного реализма…»
       Он же дальше говорит:
       «В ходу рубленные, фаршированные намеками фразы, чтоб удобнее было жевать. Отсюда засилье заклинателей мозговых извилин, где на почетных местах буддисты православного разлива. Книги появляются, но событием не становятся. Пишут вроде бы молодые, а проза у них старческая – тяжелая, хромая, с одышкой. В них нет ни слова, ни стиля. А ведь слова самоценны и могут обмениваться смыслами самым неожиданным образом! И тогда возникает тот самый призрак прозрачной прозы, который имел в виду Набоков»
       Он же дает неутешительный прогноз попыткам героя вернуть жену:
       «Всей душой хотел бы видеть вас вместе. Конечно, ты виноват. И виноват не только в том, в чем виноват, но и в том, что заставил Анну принимать непосильное решение. Простить смертельное оскорбление – значит, совершить настоящий подвиг. И знаешь, почему? Потому что прощение противно самой человеческой природе. Недаром живущих инстинктами детей приходится заставлять просить прощение, а уж про взрослых и говорить нечего. Человек прощающий становится человеком самоотверженным, а это не каждому под силу»
       И действительно: попытки героя вернуть жену лишь усугубляют положение, и когда он, неожиданно встретившись с ней, упрекает ее в бесстыдстве, она ему отвечает: «А ты возьми у меня интервью, и я расскажу, отчего счастливые женщины становятся бессовестными», после чего герой сбегает военкором в Сирию.
       Так в романе возникает тема войны. И вот как видит герой сирийские события, что стали, про сути, генеральной репетицией перед нынешним мировым противостоянием:
       «Коли соединить намеренья весны с возможностями лета, получится Сирия – страна, которую Европа, эта согласно Набокову сладкая, спелая, гниющая Европа, эта стая толерантных шакалов, и Америка - заносчивая, синкопированная нация, выбрали своей беспомощной жертвой. И те, и другие - олицетворение притягательного обаяния зла. Спесь помрачила им здравый смысл. Они плохо воюют, но хорошо шпионят. И все же Сирия им не по зубам. Сирия - это западня Запада»
       Хорош обобщенный образ войны:
       «Лицо войны – это разрушения. В них своя, зловещая эстетика. В этом смысле война – родная сестра времени: развалины – вот их цель, вот их эстетический идеал. На войне все обретает новый смысл. Здесь держишься того, кто умнее, опытнее и надежней тебя. Чтобы осознать войну, достаточно один раз вжаться в землю и ощутить себя божьей тварью. Когда попадаешь под обстрел, когда познаешь обжигающий жар смертельной стужи, быстро узнаешь цену жизни. Она там гроша ломаного не стоит…»
       «Война – вот истинный изменитель жизни. Не любовь – война. На войне есть вещи поважнее любви. Нет, не жизнь, а то великое и страшное, что диктует нам поступки и в чьей власти мы будем даже после смерти. То непознаваемое и незапамятное, что следуя закону сохранения энергии, найдет иную форму нашего дальнейшего существования, когда для этого придет время и станет ясно, что жизнь - всего лишь предисловие к смерти»
       И все же герой не бежит от войны. Более того, она ему необходима:
       «Моя дерзкая мечта – взять интервью у противной стороны и вернуться оттуда с целым горлом. Мне важно понять, во имя чего здесь я и во имя чего воюют эти  человеческие существа, чья незатейливая душевная организация блестяще подтверждает проницательность Фрейда, и про которых поздний Юнг сказал бы, что природа у них не перешла в культуру, а инстинкты – в дух. Они - пришельцы, я - беглец. У них есть вера - я ее лишен. Они устремлены к цели - у меня ни веры, ни цели, ни желаний. Я - дегуманизированная личность с тайной тягой к смерти и с точки зрения Фрейда мало чем отличаюсь от них. Бегут не во имя, а вопреки ему» 
       Через четыре месяца герой на неделю возвращается в Москву. И вот что он говорит о себе:
       «Я теперь другой, не тот, что четыре месяца назад. Личность моя под прицелами обрела новые качества: сегодня я как автоматный рожок с тусклыми, калиброванными, бездушными пулями - больше гожусь для войны, чем для мира. И если личность – это конфликт между тем, что человек хочет и что ему позволено, то сегодня я далек от совершенства более, чем когда либо»
       Он смотрит на беспечных москвичей и думает:
       «Где-то ревут моторы, рвутся снаряды, гибнут молодые люди, и все ради того чтобы они могли полной грудью дышать вечерним московским воздухом»
       А разве сегодня не то же самое?
       «Москва многолика, - рассуждает герой. - Есть Москва надушенных офисов - обитель сытых топ-менеджеров, чье богатство никак не коррелирует с их нищими нравами, есть Москва гламурная с ее шлягерной культурой - бесконечно далекая от интересов империи прослойка общества; есть Москва торгашеская и Москва воровская, есть Москва надменная и Москва подземная, что дважды в день страдает молчаливым тромбозом»
       А разве с тех пор что-то изменилось?
       Потеряв самое дорогое, герой приходит к выводу: 
       «Человеку при рождении многое дано, и во многом только от него зависит, станет ли жизнь для него даром или наказанием. Все это выглядело бы избитой истиной, если бы не осознавалось нами в тот момент, когда уже поздно что-либо изменить. В этой издевательской запоздалости и заключено проклятие нашего существования. Всё на свете обладает памятью и только у человека она живая. Мысленно мы можем жить как в прошлом, так и в будущем, телесно – только в настоящем. Я не хочу возвращаться в мое прошлое даже мысленно, потому что там живет моя вина. Но и будущее мне не в радость, я не волен его выбирать - вместо меня его выбирает мое прошлое» 
       Необычайно сильна последняя глава романа, наполненная философскими и экзистенциальными суждениями, как, например, это:
       «Не жизнь, а деятельный разум есть конечная цель Вселенной. Мы должны оправдать свое существование, для чего нам нужно не только осознать себя и Космос, но и стать его равноправным партнером, то есть, научиться зажигать и гасить звезды. Надеюсь, нашим далеким потомкам это будет по силам. А пока мы, их недалекие пращуры, живем в коммунальной квартире по имени Земля как можем, а не как должно»
       Ну, и конечно феерический финал, в котором жизнь смешалась с вымыслом, а отчаяние - с надеждой.
       Теперь вам, надеюсь, понятно, за какие грехи роман не может быть опубликован в нынешних условия: правильно, за его высокохудожественный антизападный радикализм. К счастью, есть Интернет.