Везунчик Николай Петрович

     Николаю Петровичу повезло: его любили бывшие ученики. Он не поучал, как жить, он не орал и не требовал, он просто вёл уроки истории. Он не был равнодушным, он просто не любил детей, не любил школу, да и историю не любил.
     Сегодня утром Николая Петровича угостили пивом, что после вчерашнего денатурата было самое то. Угостили Сергей и Миша, вроде лет шесть назад ушедшие после девятого класса. Сейчас они автомеханики, деньги хорошие зашибают.
     Николай Петрович с высокого обрыва смотрел на речку. Купаться было ещё рано, вода холодная, земля стылая, а вот пиво - тёплое. Оно втекало в истерзанное вонючей смесью спирта и керосина горло и утешало.
     Водрузив полторашку на колени и придерживая её одной рукой, второй рукой Николай Петрович начал искать в карманах пробку: всё пить сейчас не надо, следует оставить на вечер. Нашёл, прикрутил, широко вздохнул.
     Издалека послышались шаги.
     - Слышь, учитель, а ты где пиво взял? Скрысятничал?
      Это был участковый. Его Николай Петрович не любил искренне. Три года назад именно участковый стал причиной его увольнения из школы, развода с женой и плавного, но с ускорением, движения вниз по социальной лестнице жизни.
     - Доброе утро, товарищ капитан. Никак нет, пиво не ворованное. Его мне презентовали бывшие ученики, работники ближайшей автомастерской.
     - Михась и Серый? Ладно. А как жизнь? Всё бичуешь?
     - Что вы, товарищ капитан! Позавчера, и особенно – вчера, встал на путь возвращения в нормальную жизнь. Работал! Работал и много думал!
     - Ёрничать будешь - по роже получишь.
     - Не ёрничаю. Два дня занимался приёмом, фасовкой, прессовкой и упаковкой макулатуры.
     - Аветисян, значит, вернулся с облцентра. И не зашёл, гад. Спасибо за информацию, учитель. Смотри не забухай, сегодня пятница тринадцатое, как бы несчастье какое не случилось.
     Участковый хохотнул и пошёл по делам.
     Пятница. Тринадцатое. Чего может быть страшного в пятнице? Пятница-развратница. И ровно через месяц у него день рождения, сорок семь лет будет. Как отмечать будем, Николай Петрович?
     Бывший учитель начал машинально откручивать пробку с бутылки. Опомнился, резко закрыл.
     Вот почему пятница тринадцатое столько лет нехорошо будоражит и пугает людей? А, воскресенье двадцать второе – не пугает? Или двадцать пятое в четверг? Наоборот, Союз давно развалился, а день Октябрьской социалистической революции многие празднуют. Празднуют! Да, как праздновать день рождения будем? А?!
     Захотелось есть. Под заветным кирпичом было спрятано двести сорок рублей, можно два дня плотно завтракать, обедать и ужинать бепешками. Ещё и на хлеб хватит. Николай Петрович поднялся, потянулся и зашагал в сторону совхозных гаражей. Солнышко грело спину, полторашка радостно булькала, жизнь приносила радость. Левый ботинок начал елозить, блин, шнурок развязался. Как у Гагарина. Завязал шнурок, потопал дальше. Повернув в переулок, Николай Петрович огляделся, и никого не увидев, довольно прытко перелез через забор: неохота было обходить всю стену до ворот, потом обратно тащиться. Полуразрушенные гаражи развалившегося совхоза были любимым местом Николая Петровича: всё, что можно украсть отсюда давно украли и вывезли, и теперь здесь было тихо и пустынно.
Бывший учитель зашёл в большую мастерскую, где в своё время ремонтировали комбайны. Здесь всю свою жизнь проработал его отец. Здесь за верстаком и умер двадцать пять лет назад.
     - А ведь батя умер в пятницу!
     Николай Петрович вошёл в бывшую электрощитовую, раскидал битый клинкер и штукатурку, отодвинул двумя руками тяжеленный керамзитобетонный кирпич.
     - Вот, они, денежки! Целёхонькие.
     Бепешки надо купить в ларьке за автостанцией, там они на рубль дешевле. И на косогор вернуться, костерок разжечь, водички вскипятить, лапшички сварганить! Под ложечкой заныло, заурчало, и Николай Петрович поспешил по делам.
На косогоре было пусто, что радовало. Николай Петрович споро разжёг костерок, поставил на огонь старый ящик из проволоки для стеклотары, достал из кустов заветную закопчённую кастрюльку и метнулся на колонку. Сполоснул кастрюлечку и, держа её двумя руками, как молодой отец держит новорождённого, присеменил на свою кухню. Огонь уже пылал вовсю! Кастрюлька, чуть шипя, встала на огненный пьедестал, ждать пиршества оставалось немного!
     Николай Петрович достал из кармана рекламную газету, покрыл ею бетонный блок. Чтобы газета не улетела, один край придавил крупным щебнем, на второй - положил буханку чёрного. Вода в кастрюльке начинала кружиться. Хорошо!
Николай Петрович подошёл к краю косогора и в порыве неожиданного тёплого счастья взмахнул руками и начал декламировать:

     Не жалею, не зову, не плачу,
     Все пройдет, как с белых яблонь дым.
     Увяданья золотом охваченный,
     Я не буду больше молодым…

     Левая нога вступила в пустоту, и Николай Петрович рухнул с обрыва. Кувыркался, скользил, бился спиной и головой, ойкал. Накатом съехал почти до самой воды. Тихо полежал, боялся спугнуть удачу: вроде ничего сильно не болело. Мужчина запрокинул голову: по косогору был виден весь его боевой спуск. Присел, покрутил головой – целый! Засмеялся, встал, полез обратно. Лез быстро, наверху без присмотра лежали продукты. Да и вода, наверное, уже закипела.
     Поднялся, снял кастрюльку с огня, разорвал два пакета с сухой лапшой: сейчас можно и два, надо отметить событие!
     Сходил до колонки, умылся, сполоснул руки. Как никак, он хоть и бывший, но всё же интеллигентный человек, учитель.