Случай в Питтсбурге 2015

   В 2015 году ( уже после возвращения Крыма ) путешествовал я по североамериканским штатам, точнее по восточному побережью соединённых штатов. Начал с Нью-Йорка, где обошёл весь Манхэттен и частично Бруклин, а потом постепенно добрался до Питтсбурга и Рочестера, намереваясь, конечно, посмотреть и  Ниагарский водопад.
   В общении с американцами уже чувствовалась какая-то напряженность, какая-то недоговорённость. Как будто американцы хотели спросить меня, чего же хотят эти непонятные русские, чего им не живётся спокойно. Очень хотели, но не спрашивали, прекрасно понимая, что даже если я знаю, то всё равно не скажу. Или, может быть, понимая, что даже если я скажу, то они всё равно не поймут... А может быть, за двадцать пять лет мира, дружбы и жвачки мы, с каждым годом всё лучше узнавая друг друга, наконец  дошли до предела и остановились, неожиданно осознав, что взаимопонимание не возможно...
   В Питтсбурге есть замечательное место на берегу одной из двух или трёх рек, протекающих через город. Это смотря как считать. Реки Аллегейни и Мононгахила сливаясь образуют реку Огайо. Что для русского человека довольно странно. У нас, например, в Нижнем тоже сливаются Ока и Волга, но никакой новой реки не образуется. Дальше течёт Волга - самая длинная в мире река, впадающая в бессточный водоём. Правило простое - какая река длиннее в месте слияния, то название и сохраняется. Для любого нормального человека всё просто и понятно, а у американцев всё через одно место. Я так и не смог за несколько месяцев привыкнуть к этим инчам, галлонам, милям и Фаренгейтам. Не понимаю, почему американцы не хотят быть как все остальные нормальные люди.
  Так вот, на берегу реки в городе Питтсбурге есть замечательное место, такой своеобразный спортивный парк, где в одном месте расположены сразу три огромных стадиона. Представляете, каждую субботу и воскресенье там собираются болельщики и болельщицы с детьми, с собаками, с бабушками, дедушками. Точно не меньше 100 000 человек. Паркуются машины, пристают яхты, все улыбаются, пьют пиво, жарят шашлыки, точнее стейки, конечно. Жарят прямо рядом с машинами или прямо на палубах яхт. Потому что все эти три стадиона стоят на какой-то прямо гигантской поляне, размером больше, чем Красная площадь, наверное.
  Кто-то жарит сам, кто-то покупает. Идёт, конечно, бойкая торговля. Народное гуляние, ярмарка, базар - как угодно можно это назвать, но во всем порядок, чистота, всё аккуратно, пристойно. В общем что-то вроде наших Лужников, но всё как-то подемократичнее, повеселее. Как в Лужниках в девяностых только без деревьев, одна травка.
   Кстати, если вы попробуйте угадать, какие это стадионы, то вряд ли у вас это получится. Американский футбол и бейсбол угадают все. А вот третий - мало кто. У нас искаженное представление об Америке, так же как у них искажённое представление о России. Оказывается, хоккей очень популярен только в Канаде, а не в США. У местной хоккейной команды «Питтсбург Пингвинз» есть, конечно, свой лёд и прекрасный зал, но игры там проходят редко, может раз в месяц. Хоккей - вид спорта не номер один в штатах, и не номер два, и даже не номер три. Номер три - это и не хоккей, и не бокс, и даже не баскетбол, - это соккер. Обычный европейский футбол, который в мире безусловный номер один. Хоть здесь американцы похожи на нормальных людей...
  Так вот, посреди этого огромного спортивного парка прямо между стадионами на ослепительно зеленом бесконечном газоне располагается какое-то странное архитектурное сооружение, какой то Стоунхендж в миниатюре. Пытаясь удовлетворить своё любопытство, я иду туда, отделяясь от веселой беззаботной толпы американцев с их противными детьми и милыми собачками, и с удивлением выясняю, что это мемориал Второй Мировой войны.
  С внутренней стороны этого псевдостоунхенджа на плоских камнях высотой в человеческий рост расположен текст с фотографиями, посвящённый Второй Мировой войне ( 1.09.1939-2.09.1945 ), длившейся ровно 6 лет и 1 день, как это всем хорошо известно.   
  Фотографии были цветные, а содержании текста довольно предсказуемо. Два диктатора хотели поделить старушку Европу, а миролюбивые США сначала помогли слабому Советскому Союзу победить ужасную Германию, а потом не дали победителю добить побеждённого, попутно ведя гораздо более серьёзную войну с ужаснейшей Японией. Меня это уже не удивляло, я уже понимал, что с точки зрения рядового американца всё именно так и было.
   Меня интересовало только, что они написали о Хиросиме и Нагасаки. Не удивился бы даже, если бы они вообще об этом ничего не написали. Но текст все таки был...
   Оказалось, что к августу 1945 года  в японском плену томилось 150 доблестных американских военнослужащих. И поэтому Президент предлагал, просил, умолял Императора капитулировать и отпустить пленных, но не добившись этого, был вынужден отдать приказ об атомной бомбардировке. Сначала 6 августа бомбу кинули на Хиросиму, а потом, чтобы у японцев не было сомнений, что это не инопланетяне, 9 августа и на Нагасаки. В результате этих двух атомных взрывов единовременные потери гражданского населения составили более 150 000 человек, женщин, детей, стариков, собачек...
   Я оглянулся на стотысячную толпу американцев, мирно жующих свои стейки и попивающих пиво. И представил жалкую сотню японских солдат, голодных, холодных, худых, в грязных серых гимнастерках советского образца, без ремней, босых, испуганных. Действительно, японцев мне почему-то было очень жалко, а американцев совсем не жаль. Я рассмеялся, представив, как кидаю атомную бомбу в эту толпу веселых сытых счастливых тупых американцев и спасаю несчастных японцев.
   В этот момент к мемориалу подошёл благообразный американский дедушка в бейсболке и очках примерно моих лет. По виду дедушка был совершенный профессор. Ну, может быть, чуть постарше меня. Он вежливо поздоровался и поинтересовался, откуда я. Я ответил, что приехал из Нью-Йорка, но вообще то я из России. Он делано удивился, как будто не привык к тому, что русские здесь на каждом шагу, и уточнил, что приехал на матч своей любимой бейсбольной команды. Я уточнил, что приехал из России специально, чтобы посмотреть мюзикл «Чикаго» на Бродвее. Американец удивился и спросил, неужели в Европе нет мюзикла. Я ответил, что настоящего действительно нет, только опера, и поинтересовался, бывал ли он в Европе, может во время войны. Американец грустно покачал головой и сказал, что во время войны он ещё не родился. Мне нравилось издеваться над американцами, поэтому я спросил, может быть он бывал в Корее, во Вьетнаме или в Ираке. Старик стал что-то подозревать и спросил, не был ли я сам в тех краях. Я сказал, что путешествовал в основном по Европе: Париж, Берлин, Прага и тому подобное. Мне показалось, что американец начал врубаться.
   Наконец он задал вопрос, который ему очень  хотелось задать мне с самого начала и к которому он так долго и тактично подбирался. Американец спросил меня, почему я смеялся, когда он подошёл ко мне. Я показал ему то место в тексте, где было написано про атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки.   
   В тот момент я почему-то не мог вспомнить, как называются весы по английски. Поэтому я изобразил весы, показав, что в одной моей руке тысяча жизней японцев, а в другой жизнь всего лишь одного американца. Я спросил этого достойного представителя великого народа, что важнее - жизнь одного американца или жизни тысячи японцев.
   В этот момент я вспомнил слово «баланс», видимо, потому что руки мои, в которых находились воображаемые жизни людей, покачивались перед задумавшимся над предложенной дилеммой пожилым интеллигентным профессором.
   Неожиданно в моём сознании всплыло слово «бухгалтерский», вполне подходящее к слову «баланс». Может быть, потому что лицо профессора выражало крайнюю степень растерянности. Он явно не мог выбрать ни один из вариантов ответа на предложенный вопрос, потому что в результате выбора любого из трёх возможных вариантов американец оказывался совсем не тем, за кого он себя так старательно выдавал.
   Я не выдержал и расхохотался. Я смеялся в лицо этому культурному, интеллигентному, добропорядочному, состоятельному американцу. Он злился, нервничал, возмущался, но не мог сделать никакого выбора. Американцы такие же люди как все, как русские, как японцы, как китайцы. Как и все, любят они только себя.
   Наверное, американцев можно понять, но невозможно простить...