Огненный экипаж

     3 июля 1941 года по оккупированному Минску совершил рейд одиночный советский танк Т-28. Случай свел в боевой экипаж старшего сержанта сверхсрочной службы, офицера в звании майор и четверых курсантов военного училища. Этот случайный экипаж  с боями прошел через весь город, уничтожив большое количество гитлеровцев и бронетехники. На окраине Минска танк был подбит. Свидетелями этого рейда стали жители оккупированного города. История интересна и тем удивительным фактом, что ровно через три года, при освобождении Минска, выживший в том бою механик-водитель старший сержант Дмитрий Малько, будучи уже старшим лейтенантом, вновь встретился со своим боевым железным товарищем, сраженным, но не покоренным.

Седьмые сутки страшным комом
катилась на восток война.
Как встарь веков, крестовым ломом
на Русь шла меченосцев тьма.

В жестокой сече клин железный
рвал в клочья души во плоти,
бросая мир во чрево бездны
голодной свастики чумы.

В те дни пал Минск и, отступая,
вел краснозвездный танк сержант,
сжечь по приказу не желая ...
«Оставить? Он же мне, как брат».

Стальной трехбашенный солдат
вдруг застонал, приняв осколки
разрыва бомбы ... Будто град
просыпал по броне ... Неловко

задев катком печаль березки,
смяв придорожные кусты,
танк стал, хрипя баском колосса:
«Беда со мной, браток, прости».

Сержант Малько бывалый воин:
Испания и Халхин-Гол,
в боях на Финской фронтовое
ученье ратное прошел.

И сердце раненого друга
умелая рука бойца
заставила стучать упруго
горячим пульсом ... Голоса

послышались из перелеска,
сержант взял к бою автомат ...
Пятерка вышла неизвестных ...
«Свои? Иль вражеский десант?»

Две шпалы поперек петлицы -
майор суровый подошел.
С ним три курсанта ... «Есть напиться?
Свои ... Да опусти ты ствол.

Танк на ходу? И ты один?
А с нами полный экипаж.
Огнем, броней паршивых псин
погоним ... Свой возьмем реванш!»

Наметив дерзостный маршрут
по городским кварталам Минска,
майор решил: «Чем тихий крюк,
так лучше бой прямой с фашистом».

Четыре сотни лошадей
в железной яростной упряжке
несли душой богатырей
на правый бой ... И бой был страшным.

Танк круто взял высокий взгорок,
блеснув лучами алых звезд,
ворвался бурей в мрачный город ...
Здесь он хозяин, а не гость.

Вот серый крытый грузовик,
мышиная врагов команда ...
Огнем из башен всех настиг
здесь смертный час для оккупантов.

Как таракана-пруссака
машину танком раздавив,
наш экипаж, как ураган,
по Минску грозно покатил.

На перекрестке поворот,
рывок по улице Советской ...
Вдруг две колонны прямо в лоб
мотоциклистов ... Влево резко

и сразу вправо разворот ...
Железа скрежет, крик предсмертный,
частит из башни пулемет,
под дробный звон патронной ленты.

Поганым месивом размазав
рой свастик по родной земле,
добив осколочным фугасом
бежавших, танк пропал во мгле

удушно-огненных пожаров.
Как призрак мстителя зловещий
он жертву ищет для расправы
и жаждет вновь жестокой сечи.

Вот в самом центре серость скверны
колонной техники чадит.
Решение майора верно:
«Огонь!» И скверны нет ... горит,

по склону к Свислочи стекая
тысячеградусным ручьем
и черной стаей улетая
в Ад сквозь небесный окоём.

Не дав опомниться фашистам,
наш броненосный экипаж,
огнем вычеркивал из списков
гостей незваных ... Их кураж

победоносного блицкрига
в России с каждым днем трезвел.
Что дальше? Оккупанту дико
представить полный опохмел.

В тенистом парке городском
притихла вражеская стая ...
Откуда смерти ждать? Кругом
витает, яростью пылая.

Напрасен взгляд тревожный в небо ...
Не серебрит его крылом
советский сокол. Грозный демон
в обличье танка напролом

идет хозяином по Минску,
круша фашистский гарнизон.
И в старом парке шесть танкистов
вершили суд, как испокон

мечом встречали на Руси
всех, обнаживших свой клинок,
и правосудия весы
преподносили им урок.

Снарядами разила пушка,
косила пулеметов сыпь,
броня в таран, катки в утюжку,
фугас, шрапнель, разрывов дыбь ...

Багровая гримаса страха
металась в дымном смоге,
а гордый танк московским шляхом
к востоку пробивал дорогу.

Патронов горсть, снарядов шесть,
осталось после боя,
но на прорыв надежда есть.
«Сержант гони!» И кроя

многоэтажным матерком
очнувшихся фашистов,
сержант Малько в ознобе злом
гнал танк ... «Давай, уж близко!

Еще рывок и мы уйдем!
Не подведи, друг верный!»
Броню осыпало дождем
осколков ... Бьет прицельно

противотанковый расчет
врагов, зла дело знает ...
Снаряд в очередной прилет
рвет сталь, и танк пылает ...

Но сердце всё ещё стучит
железного солдата ...
Ещё рывок и сохранит
он жизнь бойцам ... Снаряда

разрыв фугасного потряс
стального великана,
и жизнь его оборвалась,
смертельной стала рана.

Контуженный сержант Малько
смог выбраться из танка,
отполз, залег, а в горле ком -
майор и три курсанта

спаслись иль нет? Не дотянул,
совсем, совсем немного ...
ещё б квартал, там повернул
между домов и ... ноги.

В пироксилиновом дыму
мелькнула тень майора,
курсант упал ... Огнем рванул
боекомплект ... А свора

озлобленных, побитых псов
всея Европы властелина
дрожала тенью мертвецов
пред гордым исполином.

***

Судьба солдата на войне
немилосердно крутобока,
но встреча с другом тем ценней,
чем круче вместе шли дорогой.

Прошло три года с того дня,
как по растерзанному Минску,
промчался, души леденя,
танк одинокий, мстя фашистам.

А выживший сержант Малько,
затем геройски воевал,
и лейтенантом танк вел в бой,
когда полк Минск освобождал.

Усталая тридцатьчетверка
давила пыль по мостовым,
израненным войной, в воронках ...
Вдруг на обочине, сквозь дым,

Малько увидел тело друга -
стального храброго солдата.
Покрылась ржавчиной кольчуга
и башни нет, но дух булата

ещё скрывался в исполине
и потревожив свой покой,
словно почуяв побратима
по прошлой жизни боевой,

разбитый танк победно скрипнул,
повеяв пыльной сединой:
«Я верил, что не зря был избран
на подвиг фронтовой судьбой,

и наш случайный экипаж
стал огненным мечом Отчизны.
И пусть как мстительный мираж
врагам отныне мы и присно».

Взволнованный нежданной встречей,
вздохнул печально лейтенант:
«Прощай, мой друг. Наш бой предтечей
победам будущим стал в ряд».

И пал Берлин, цвела Победа
Великая в святой войне.
Года бежали, эстафетой
срывая дни в календаре ...

Но часто Дмитрию Малько
тот бой огнем тревожил память,
войны осколком глубоко
в душе застряв и сердце раня.