Отчизна - это мы!

До празднования 23 февраля оставалось еще немного времени. Равиль Истомин часто привлекал Рябинина в свою студию, где собирались музыканты, чтецы и просто творчески одаренные молодые люди. Порой приходилось освобождать Рябинина от нарядов, и когда сержант Башаров пытался возразить, Истомин тут же приходил на помощь: «Такова воля замполита и ничего с этим не поделаешь». Спорить с Истоминым было бесполезно и сержант, как правило, отступал.
 
С момента, как Рябинин попал под крыло Истомина, солдатские будни потекли быстрее, насыщеннее.  Меньше стало косых взглядов в его сторону, а некоторые даже стали проявлять к Рябинину неподдельный интерес: «И как это он успел так быстро найти общий язык с  этим Истоминым, к которому даже замполит прислушивается?» И даже ворчание старослужащих не могло изменить привычного хода жизни: все знали - у Вани Рябинина появилась надежная защита.
 
Отработка задания на радиостанции в ночное время, проходила в прежнем объеме, но уже на более высокой скорости. Рябинин и тут не упустил своего шанса, когда в очередной раз сработал на «отлично», приняв и передав за сеанс максимальное количество радиограмм.
 
Рябинин  регулярно наведывался к Истомину. Надо сказать, что Равиль сам проявлял неподдельный интерес к своему новому знакомому, пытаясь как можно быстрее приобщить его к творческой деятельности. На этот раз речь зашла о женщинах. Равиль хорошо рисовал, и даже находясь в наряде, находил время, чтобы отдаться любимому занятию. Порой он брался рисовать обнаженную женскую натуру, причем получалось у него это профессионально, со знанием дела. «Довольно точно и красиво, - однажды заметил Рябинин. - Но чересчур откровенно, да еще эти неожиданные позы». Истомин с некоторым осуждением посмотрел на товарища.
   -  А что тебе не нравиться?
   -  Все очень правдоподобно, но...
   -  Кажется, я понял. Да, брат, не готов ты к реальной жизни, сыроват, но это поправимо.  Видишь ли, еще до армии я сошелся с одной милой женщиной и, как понимаешь, страшно по ней соскучился. А еще у нас маленький сынишка, Тимуром назвали, - и Истомин извлек из тумбочки фотографию.
   -  Вот это да! Это в честь какого-нибудь родственника?
   -  Нет,  я уже говорил тебе, что меня назвали в честь  деда.  А Тимур или Тамерлан, как известно, помог русичам монголов одолеть; под его началом состояло три тысячи прекрасно обученных воинов,
   -  Всего лишь?
   -  Да, военачальник считал это вполне достаточным, чтобы одолеть любого врага и Тамерлан за все время не проиграл ни одного сражения! Похоронили его с великими почестями, и вот представь, в сороковом году кто-то из археологов решил потревожить прах великого полководца и сразу все началось...
   -  Что началось?
   -  Известно что – Великая Отечественная, и только когда старцы попросили вернуть останки на место, было это в 42 году, наши стали одолевать немцев.
   -  Прямо мистика какая-то! Слушай, ты сказал, что Тимур помог монголо-татар разбить, а разве Тимур...
   -  Нет, Тамерлан к индо-европейцам ближе, хотя если судить по картинам и скульптурам что-то среднее между евро-азиатами.
   -  А с этой женщиной вы расписаны?
   -  Нет, мы в гражданском браке, вместе прожили около года. С отпуском мне не светит, вот я и рисую, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.
   -  Не рано ли обзавелся ребенком и, вообще?
   -  Нет, я ни о чем не жалею. Вот демобилизуюсь, приеду домой, а на пороге сын с любимой женщиной встречать будут; это же мечта любого нормального человека!
   Рябинин задумался. Впервые в жизни он столкнулся  с подобным и не знал, что сказать.
   -  Не напрягайся, всему свое время, брат, - словно бы читая мысли вслух, произнес Истомин. – Да, кстати, ты  прочитал Обломова?
   -  Если честно, только половину романа.
   -  Что, слабо, не потянул? Я тебе скажу так: есть люди, которые читали Обломова, а есть и такие, которые никогда за него не сядут, не дано. Так, что, иди и читай. Да, вот еще. Ты, Рябина, слишком стеснителен, это мешает. Пора тебе становиться на ноги и быть мужчиной. Я уже второй месяц за тобой наблюдаю, и должен сказать, что в тебе каким-то непонятным образом уживается два разных качества: с одной стороны ты гордый и неприступный, а с другой – робкий и стеснительный, постоянно испытываешь комплекс неполноценности. Ты, Рябинин, как бы тебе объяснить... Это, Белая ворона!
   -  Это как?
   -  Ну, не такой, как все, а потому уязвим. Это задевает толпу, и они начинают нападать, а иначе и быть не может, срабатывает принцип стадности, когда большинство требует подчинения у меньшинства, им ведь не в досуг разбираться в твоей тонкой интеллигентной натуре. Ты понимаешь меня, Рябина, о чем я говорю?
   -  Вполне. От тебя, Равиль, ничего не скроешь.
   -  Главное, чтобы ты от себя этого не скрывал, а то абракадабра какая-то получается. Посмотри на себя со стороны: ты же лучше многих, но не понимаешь своей выгоды. Надо быть проще с теми, кто тебя окружает. Одного похвали, другого покритикуй, но не заедайся, будь ближе к народу. Ха-ха! Уверяю, от тебя не убудет. Нет, это не панибратство, это жизненное правило, иначе сгинешь. Все-равно где, здесь или на гражданке. Все эти «зваруки», «рыленко» и «кусковы» просто издевательство над родом человеческим и дальше этой вот казармы им не светит, но они, как ты понимаешь, правят балом, а этого БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО! И еще Рябина, расслабься! Ты сейчас, как натянутая струна, чуть-чуть и порвешься, надолго тебя не хватит.
   -  Так, что, я должен ко всему этому приспособиться?
   -  Спокойней, не  кипятись, ты должен, во-первых, понять одну простую истину, даже в подлеце можно найти что-то положительное. Не брезгуй. И еще, не варись в собственном соку. Понял? Так или иначе, а эти два года ты себе не принадлежишь, отдайся на волю течения, но при этом не забывай о главном – КТО ТЫ НА САМОМ ДЕЛЕ. Постарайся извлечь хоть какую-то пользу и для себя. Армия, старик, не фунт изюму, зато, когда вернешься домой, почувствуешь в себе такую мощь, такую любовь к жизни... Одним словом, СЛУЖИ ОТЧИЗНЕ! Понял?
   -  Понял! С тобой, Равиль, поговоришь и легче на душе становиться.
   -  То-то же! Ну, я надеюсь на тебя, - подмигнул Истомин, согнув при этом руку со сжатым кулаком.
   -  Отчизна – это мы! – бодро произнес Рябинин.
   -  Служи Отчизне!
   
Уже в дверях Рябинин встретил Кирилла, брата Истомина.
   -  Ты уже уходишь? – поинтересовался Кирилл.
   -  Пойду, а то на меня и так косо сослуживцы смотрят.
   -  Да, кстати, как у тебя обстоят дела с боксом?
   -  Никак, я легкой атлетикой занимался.
   -  Ищу спарринг партнера, может, попробуем? – настаивал Истомин.
   -  А не боишься?
   -  Ну, салабон, еще посмотрим кто кого!..
 
В отличие от Равиля, Кирилл был вспыльчив, эмоционален и теперь, оставшись наедине, Рябинин мог поразмышлять о братьях-близнецах: «Странно, что я не встретил этих ребят раньше, вероятно все было бы по-другому».
 
По мнению сослуживцев, Истомины были одаренными молодыми людьми, этакий сплав молодости и житейской мудрости. Для них, казалось, не существовало авторитетов, и в различных дискуссиях близнецы неизменно брали верх не только над ровесниками, но и над старшими, включая прапорщиков и лейтенантов. Сила их убеждения поражала ясностью аргументации и какой-то внутренней убежденностью. Однажды Истомин рассказал Рябинину, как в детские годы, а позже юношеские годы, отец прививал сыновьям любовь к чтению, к труду, к жизни вообще: «Это помогло нам впоследствии, когда мы столкнулись с трудностями. У нас с Кирюхой было такое правило – никогда и ни кому, ни при каких обстоятельствах не уступать, стоять на своем. Разумеется, мы были уверены в своей правоте, а правота наша подкреплялась знаниями. Как я уже сказал, в юношеские годы мы познакомились с произведениями отечественных и зарубежных философов, известных классиков, просто выдающихся личностей; увлекались минералогией, медициной, изобразительным искусством и даже балетом. На первый взгляд это может показаться ерундой, тем не менее, все это пригодилось в жизни. Отец никогда не мешал нам поступать по-своему, оставаясь, как бы «сторонним наблюдателем», но при этом всегда мог что-то порекомендовать. Уже после окончания школы я поступил на заочный курс юридического, брат в это время постигал педагогику»...
 
Надо сказать, Рябинина всегда поражало в Истомине, способность легко и просто говорить о самом сложном. Зачастую беседы затрагивали такие тонкости жизни, такие глубины человеческой души, что становилось жутко. Еще вчера он даже подумать об этом не мог, и теперь, оставшись наедине, лихорадочно перебирал в памяти все подробности последнего разговора с Истоминым.
Близнецы были заметными фигурами в части и производили довольно глубокое впечатление на окружающих: роста среднего, пропорционально сложенны, с насмешливыми карими глазами и высоким лбом; своим напором они напоминали  Рябинину известных литературных героев – братьев Карамазовых. Их раскованная походка, жесты, обаяние впечатляли своей скрытой энергией и готовностью побороться за «Правое дело». Тем не менее, относились к ним по-разному: кто с большей, а кто и с меньшей долей симпатии. Были и такие, кто не любил братьев, но таких было немного, и противники, как правило, быстро ретировались, уступая близнецам в бесконечных спорах.   

Празднование Дня Советской Армии и Флота проходило по тому же сценарию, что и празднование Дня Конституции. Лейтенант Щедров, ответственный за художественную самодеятельность, давал последние наставления:
   -  Равиль, ты не забыл украсить сцену? Возьми с собой несколько человек и действуйте.
   -  Я уже занимаюсь с чтецами и музыкантами.
   -  Хорошо, передай дело Кириллу. Да, не забудь зарядить фотоаппарат, можешь поручить это Рябинину.
 
В шестом часу вечера, в прибранный зал, начали прибывать военнослужащие. Это был рядовой и сержантский состав. Затем потянулись офицеры и прапорщики с женами. Изголодавшиеся и соскучившиеся за женским полом военнослужащие «сверлили» глазами, наблюдая за нежными и «эфирными» созданиями. Надо сказать, что все представительницы «слабого пола» были модно и со вкусом одеты, к тому же, были молоды и привлекательны. Наконец, в зал вошли капитан Караев со своей черноглазой спутницей, темноволосой молдованкой Кариной. «Капитанша», была неподдельно хороша в своем укороченном лиловом платьице, модных в тон платью туфельках и капроновых чулочках, облегающих стройные ножки. Крупные сиреневые клипсы венчали аккуратную головку со стильной прической этой модной и в тоже время красивой женщины.
 
Появление Карины вызвали всеобщее одобрение, что повергло капитана в сильное смущение. «Капитанша», в отличие от своего грозного мужа, слыла среди личного состава душевной и приветливой. Она сочувствовала новобранцам, понимая их непростое положение. Иногда Карина подкармливала новобранцев домашними вкусностями и даже подбрасывала «мелочь» на «карманные расходы». Офицеры, прапорщики и некоторые сержанты были осведомлены, что супруги Караевы не очень дружны, что капитан во многом не одобряет поведение своей половины, но ничего не мог с этим поделать. Разумеется, большинство личного состава было на стороне «Капитанши».   
Когда все расселись по местам, из глубины зала раздались первые недружные аплодисменты, на сцену неуверенно вышел конферансье. Это был рядовой Понченко, толстенький и маленький, под стать фамилии. В какой-то миг конферансье стушевался, словно забыл, все то, что должен был сказать. В зале раздался неодобрительный ропот.
   -  Давай  Пончик, начинай! – раздался чей-то пронзительный голос и в зале снова зааплодировали, но уже дружнее.
Понченко немного стушевался, но собравшись, поправил микрофон, громко хмыкнул, произнес:
   -  Дорогие земляки, однополчане, а также многочисленные гости, присутствующие на нашем торжественном вечере, разрешите от лица нашей труппы и от моего лица...
   -  Не тяни Пончик, про свое лицо потом расскажешь! – раздался голос из глубины зала и все засмеялись.
   -  С праздником вас, дорогие сослуживцы! – произнес конферансье и уже торжественно продолжил: - А теперь свои поздравления вам посылает наш квартет «Комета».
   
На сцену тотчас же вышло четверо военнослужащих. Это были рядовые Лукьяненко, Черных, Казанцев и Дружинин. В руках у первых были гитары, тогда как Казанцев и Дружинин заняли место у клавира с ударником. Минуты две музыканты подстраивали инструменты, а затем зазвучала знакомая мелодия. По залу прокатилась волна одобрения и на сцену вышел ефрейтор Старовойтов. Уверенным взглядом охватив собравшуюся публику, Старовойтов неожиданно для многих запел «Дубинушку», да так, что многие стали дружно аплодировать исполнителю. Это было приятной неожиданностью для всех. Когда Старовойтов закончил, раздался гром аплодисментов. Из глубины зала донеслось: «Браво! Повторить!» И Старовойтов вновь, уже на «бис», исполнил последние два куплета песни. На сцену снова вышел конферансье.
   -  А сейчас дадим слово поэту. На сцену приглашается... В это время микрофон отключился и в зале засмеялись, но уже через минуту-другую неполадки были устранены и конферансье смог объявить очередной номер.
   
Когда на сцену вышел Рябинин, раздался легкий гул. Было ли это знаком одобрения или напротив, только уже скоро в зале установилась редкая тишина. Рябинин не спешил, этому его учил Истомин. Направив свой взгляд в глубину зала, он начал читать стихи известного венгерского стихотворца Шандора Петефи. Рябинин читал не громко, но каждое слово, каждая интонация воспринималась, как личное, выстраданное. Стихотворение он закончил следующими строчками:

                Мужчина, будь мужчиной,
                Отважен, будь в борьбе
                И не судьба, не люди
                Не повредят тебе.
                Будь словно дуб могучий,
                Попав под ураган,
                Хоть выворачен с корнем,
                Но не согнул свой стан!

В зале раздались дружные аплодисменты и отдельные возгласы.
   -  Молодец, Рябина! Давай еще!..
   Уже за кулисами Рябинина встретили братья Истомины.
   -  Ну, Ваня, с тебя причитается. Смотри, что в зале творится!
И снова его заставили выйти на сцену. На этот раз он читал есенинское: «Не бродить, не мять в кустах багряных» и затем снова первое стихотворение. И только после этого, под бурные аплодисменты, Рябинин покинул сцену.
   -  Это надо, такой талант проглядели! - неподдельно восхищался замполит роты — лейтенант Щедров, ему вторили сослуживцы.
   Услышав похвальбу в свой адресс, Рябинин оправдовался:
   -  Да какой там талант, это все Истомины.
   -  Ну ты даешь, брат! И все время молчал, - нахваливали другие, будучи уверенными, что стихи написал сам Рябинин.
 
В программу концерта была включена миниатюра «Бравый солдат, Иван Готовкин», где трое рядовых показали довольно остроумную пантомиму. Большинству из присутствующих сцена очень понравилась, тогда как капитан Караев, равнодушно наблюдавший за выступлением,  лишь в конце позволил себе немного поаплодировать. После исполнения знаменитой композиции «Яблочко» и наигрыша на аккордеоне, которые продемонстрировали рядовой Черных и Казанцев, замполит распорядился сдвинуть первые ряды кресел, освободив место для танцев. Раздались звуки вальса и первые пары, это были офицеры, прапорщики и их жены, легко закружились в танце. Рябинин уже хотел покинуть зал, когда к нему подошла жена лейтенанта Щедрова, Анастасия Петровна - маленькая, светловолосая женщина с искрящимися серыми глазами, облаченная в красивое зеленое платье с золотыми вкраплениями и белым ажурным воротником.
   -  Ваня, вас можно пригласить к танцу?
Рябинин согласно кивнул: отказывать некрасиво, да и потом, когда еще представится подобный случай. Когда  Рябинин со Щедровой вошли в круг, квартет заиграл «Шербургские зонтики». Знакомая лирическая мелодия напомнила Рябинину уютную маленькую танцплощадку в родном городе. Ему стало свободнее, как прежде, он даже позволил себе крепче поддержать партнершу за талию.
   -  А где вы так проникновенно научились читать стихи? – поинтересовалась Щедрова.
Рябинин заулыбался.
   -  Если честно, до недавнего времени, я их вообще не читал. Это все Истомин.
   -  Никогда бы не сказала! Видимо, все у вас впереди.
   -  Спасибо!
 
Празднование Дня Советской Армии продолжалось до полуночи, и лишь затем, когда все покинули зал, взводные распорядились выделить несколько солдат для уборки помещения...
 
                Полную версию читать повесть "Служу Отчизне!"