11 Невидимая Церковь - первый шаг к индивидуализму

Евангелие от Дарвина или эволюция доверия.

В начало: http://proza.ru/2023/05/17/1409

- 11 -
Невидимая Церковь - первый шаг к индивидуализму.


Эпоха сменилась не за один день. 31 октября 1517 года доктор богословия Мартин Лютер, отправив свои «95 тезисов» письмом к архиепископу Майнцскому, всего лишь приглашал таким незатейливым образом Церковь к диалогу. Сильные, по какой-то причине, не склонны к диалогу со слабыми и вместо разговоров предпочитают использовать свой главный аргумент – силу.
Но сила не всегда приводит к изначально задуманному результату, разжигая все большую ответную реакцию. Борьба с религиозным сепаратизмом длилась больше века и привела к столь высокой степени ожесточения и взаимной ненависти, что совместная жизнь стала попросту невозможной.
Сепаратистские настроения никакому центру не нравятся. Они подрывают авторитет, подают дурной пример и, что немаловажно, отлучают от денег прихожан. Протестантов жгли на кострах и убивали тысячами организовано или руками фанатиков. Стоит вспомнить хотя бы Варфоломеевскую ночь, в которую в одном Париже погибло около трёх тысяч человек, а по всей Франции в погромах убили около 30 тысяч гугенотов. Так в одних странах протестантов удалось загнать в подполье, а в других они смогли отвоевать свободу и вырваться из-под власти Папы римского. 
 Утверждается, что Реформация родилась в борьбе с несовершенствами внутри Церкви, из неприятия того, что люди, занимавшие посты от самых незначительных до самых высоких в церковной иерархии, оказывались недостойными того положения, которое занимали, и своими поступками порочили всех христиан.

Согласно косвенным источникам, некоторых церковных иерархов нельзя назвать образцами добродетели, но насколько эти источники достоверны в век слухов и голубиной почты – это вопрос для дискуссии.
Намного более важно, почему к этим слухам и свидетельствам возникло такое доверие? Отчего люди по всей Европе так охотно распространяли эти «достоверные» сведения, а их слушатели так охотно им верили? Между прочим, в средние века не было мобильных телефонов с видеокамерами, и не было иного способа передать копию документа, кроме как переписав его от руки. Тем не менее, многие охотно верили и мало у кого возникали сомнения. Вывод очень простой: потому что Церковь, вернее ее руководство, подорвало доверие к себе.
Возможно, у слухов и сплетен были основание, но это не объясняет почему люди так охотно верили голословным обвинениям. На самом деле причина настолько же проста насколько глубока. Если основой религиозного единства было представление каждого о том, что и он, и все остальные христиане – это одна большая семья во главе с Папа Римским, то показная роскошь дворцов, соборов, нарядов и обрядов в глазах воспитанной в пуританских традициях паствы выглядела предательством традиций и устоев.

Прихожан сызмальства приучали к тому, что главной добродетелью является скромность во всем; на проповедях священники убеждали, что излишества – это грех, что через роскошь и богатство прямой путь в ад. Поэтому невозможно было принять, что хлынувшее из Нового Света золото уже не то золото, что было прежде. Не все смогли принять, что это золото даровано свыше, на нем Божью Благодать и поэтому отказываться от золотых слитков равносильно осквернению святынь.
Отголоски неприятия проявлений показной роскоши сидят в нас до сих пор. Когда ваш сосед вдруг приезжает на спортивном авто и вечером из его дома доносится громкая музыка, то вы скорее поверите в то, что там оргия, чем то, что ваш сосед медитирует в одиночестве под третий концерт Рахманинова.
Почему? Да потому что сосед подорвал ваше доверие уже тем фактом, что приехал на дорогом авто.  Вы ему доверяли как родному, улыбались ему при встрече, спрашивали, как дела, а он взял и предал всё, что вас сближало. Предал тем, что изменил в ваших глазах свой социальный статус, чем молниеносно унизил вас, понизив ваш социальный статус.
А тот, кто унижает, разве достоин доверия?
После того, как центральный руководящий орган Церкви унизил своих прихожан из самых отдаленных закоулках Европы, оскорбил их самые сокровенные чувства, им уже не составляло большого труда поверить в любые преступления и даже в то, что сам Папа римский и есть Антихрист.
Более того, они теперь могли не верить своим собственным глазам. Могли не замечать, как много делает Церковь для страждущих. Пусть монастыри и храмы продолжают оставаться, по сути, единственными социальными институтами того времени. Пусть, в них находят пристанище, как сейчас бы сказали, социально незащищенные группы населения. Пускай, церковь продолжает заниматься благотворительностью, даёт начальное образование, и несёт на себе все социальные функции государства. Всё это уже ничего не значит, а возможно, на самом деле, обман зрения или делается для отвода глаз.
Во времена правления упомянутого выше Генрих VIII из рода Тюдоров, проводимая его канцлером Т. Кромвелем реформация, стартовала с указов об ограничении уплаты Риму аннатов (1532 год) и церковной десятины - «пенни св. Петра» (1534 год), а закончилась в 1536-1540 гг. секуляризацией церковных земель и имуществ.
В пользу короны были конфискованы земельные владения крупных монастырей, приоратов, соборов, церквей и даже часовен. Все это сопровождалась разгоном монашеских орденов, закрытием монастырских школ и госпиталей, что нанесло удар по системе образования и социального призрения. Разгром монастырей означал гибель бесценных библиотек, при этом лишь часть рукописей и книг пополнила личную королевскую коллекцию. Доходы от конфискованных земель и от реализации церковной утвари и драгоценностей составили 1,3 млн фунтов стерлингов, что превосходило доходы короны за четырем года.


Между тем, корни проблемы, как и всегда, были несколько глубже – в экономике. В Европе зарождался капитализм и все устоявшиеся формы экономических и социальных отношений пришли в движение. Внезапно появился зажиточный класс торговцев, который с развитием колониальной торговли все больше богател, самим своим существованием ставя под сомнение социальный порядок феодализма. 
«Средневековая торговля была по преимуществу мелкой и внутригородской. В XIV и XV веках быстро росла общенациональная и международная торговля. Историки расходятся в мнениях относительно того, когда именно начали развиваться крупные торговые компании, но все согласны с тем, что в XV веке эти компании уже превратились в монополии, обладавшие подавляющим капиталом и в одинаковой степени угрожавшие как мелкому торговцу, так и покупателю.
Описанные нами экономические перемены имели одно чрезвычайно важное следствие, касавшееся каждого. Средневековая социальная система была разрушена, а вместе с нею и та стабильность и относительная безопасность, которые она давала индивиду. Теперь, с началом капитализма, все классы общества пришли в движение. Не существовало больше определенного места в экономической структуре, которое могло бы считаться естественным и бесспорным. Индивид стал одиноким; все теперь зависело не от гарантий его традиционного статуса, а от его собственных усилий.
Возмущение и злобу мелкого торговца по отношению к монополиям красноречиво выразил Лютер в памфлете "О торговле и лихоимстве", напечатанном в 1524 году. "Они наложили руку на все товары и открыто используют все уловки, о которых мы говорили; они повышают и понижают цены как им угодно и тем разоряют и губят всех мелких торговцев, словно щука мелкую рыбешку, как будто они владыки над твореньями Божьими и нет для них никаких законов веры и любви". Эти слова Лютера могли бы быть написаны сегодня. Страх и ненависть, с которыми средний класс относился к богатым монополистам в XV-XVI веках, во многом напоминают чувства нынешнего среднего класса по отношению к монополиям и могущественным капиталистам .

В связи с этим возникает по крайней мере два вопроса. Почему основную ношу протестов взяло на себя крестьянство, если страдали мелкие торговцы? Что, собственно, не устраивало крестьян и почему крестьянские восстания, да и вся Реформация, были направлены не против монополистов или на худой конец монархов, а против Церкви.
Попробуем сначала ответить на второй вопрос. Феодальная система строилась вокруг христианства и её единство опиралась на Церковь. Крестьянин не заключал договор с феодалом, а монарх не клялся на Библии в верности своему народу. Все от простолюдина до единодержца клялись в верности к единому Богу, представителем которого на Земле и была Церковь.
Священник говорил крестьянину словами Евангелия: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Евангелие от Марка 12:13-17), а мы позаботимся обо всем остальном. И крестьянин отдавал. И всё было так, пока не народился капитализм. Если раньше с наступлением трудных времен страдали более-менее все одинаково, то теперь появились люди, которые и не думали страдать так же, как все остальные. Они хотели жить так, как им хочется, не задумываясь о тех, кто не преуспел в этой жизни.

Возможно одним из последних религиозных деятелей в Италии, кто пытался удержать всех в верности старым социальным обязательствам, был Савонарола.  Нападая на богачей, он говорил, что всякий излишек — смертный грех, так как он стоит жизней бедным, заёмщиков он освободил от уплаты долгов, а заодно потребовал изгнать из Флоренции всех ростовщиков и менял. То, что его казнили по приказу Папы, говорит лишь о том, что и сама католическая Церковь изменилась настолько, что уже не желала придерживаться старых идеалов.
Феодализм держался на плечах крестьянства, а крестьяне, находясь в самом низу социальной пирамиды, острее других почувствовали несправедливость надвигающихся перемен.   В новом мироустройстве они оставались наедине с собой. Старый договор, в котором Церковь призывала посвятить себя нематериальному, духовному восхождению сознания к небесному идеалу, а сама стояла на том, что всё материальное неважно и не стоит людских усилий, ещё не был окончательно попран, но уже не внушал доверия.   

Любопытное совпадение. Завершение Высокого Возрождения совпало с началом Реформации и крестьянской войной, рассвет французского Просвещения пришелся на период накануне Великой Французской революции, и Золотой век русской литературы по какой-то неведомой случайности предвосхитил Октябрь 1917 года.
Можно, конечно, предположить, что рост капитализма повышал спрос на произведения искусства, что вызывало всплеск предложения. Но ведь в дальнейшем спрос как правило никуда не девался, если не возрастал, а вал гениальных творений искусства отчего-то спадал. Да и сам спрос со стороны нуворишей никак не гарантировал рождение таких гениев, как итальянцы Леонардо да Винчи (1452—1519), Микеланджело Буонарроти (1475—1564) и Рафаэль (1483—1520) в эпоху Возрождения, французских просветителей Вольтера (1694 – 1778), Монтескье (1689 — 1755), Дидро ( 1713 —  1784) или русских писателей Пушкина (1799 —  1837), Гоголя (1809 — 1852), Тургенева (1818 — 1883),   Достоевского (1821 —  1881), Толстого (1828 — 1910) и Чехова (1860 — 1904) ознаменовавших Золотой век русской литературы.
Если народные восстания были естественным выходом из эпохи скрытого внутреннего напряжения, вызванного нарушением привычного уклада патриархальной жизни, то это недовольство, ещё не вырвавшееся наружу, витало в воздухе, заражая сначала наиболее эмоционально чутких членов сообщества. Если рост богатства многократно увеличивал несправедливость распределения, то в обществе, нацеленном на сплоченность, начинала расти социальная напряженность. До тех пор, пока эта напряженность не выливалась в кровопролитие, шел незаметный рост богатства, что вело к увеличению свободы отдельной части сообщества. У свободы есть обратная сторона – одиночество, и человек только недавно ощущавший себя членом большой семьи, не теряет в одночасье это ощущение сопричастности. Тогда можно предположить, что эмоциональный стресс, вызванный разрывом пуповины, связывающей с ближним окружением, оказывает столь мощное воздействие на сознание, что толкает к единственно возможному способу восстановления связи: через творческий диалог установить новую связь с вновь обретаемым миром.
Если это предположение и не верно то, в любом случае, столь заметный культурный взрыв является довольно точным предвестником глобальных социальных потрясений.   

Идейный раскол с католической церковью, со временем подкрепился формированием пяти принципов религиозной доктрины протестантизма (Quinque sola — «пять только»). Сама доктрина была сведены в единую систему значительно позже, но уже в начале Реформации сформировались два основных принципа: только вера (sola Fide) и только Писание (sola Scripture).
Наверное, никого не удивит тот факт, что свое программное произведение, в котором обосновывались эти доктрины, Мартин Лютер назвал «Свобода христианина». В нём не упоминаются ни Папа римский, ни его священнослужители, но речь именно о том, что нет надобности в церковных обрядах и самих легатах, присылаемых из Рима.
Глухота церковных иерархов и жестокость карательных экспедиций вынудила протестантов искать законный способ отделится. Легитимизировать что-либо может только отсылка к перво источнику. Отсюда первый принцип - только Писание. Дальше уже можно строить свою Церковь, предварительно обосновав первым принципом второй - только верой, и впоследствии четвертый – только Христос (solus Christus), упраздняющий любых посредников между верующим и Богом.
Вот какой необычной мыслью Лютер пытается обосновать свободу христианина: «...поскольку только лишь вера оправдывает, ясно, что внутренний человек не может быть оправдан, освобожден или спасен какими-либо внешними делами, или вообще действиями, и что эти дела, какого бы они ни были свойства, не могут ничего сделать с этим внутренним человеком».

Когда Мартин Лютер говорит о том, что никто не может быть «спасен какими-либо внешними делами, или вообще действиями», то имеет ввиду по большей части отказ от соблюдения обязательных для христианина обрядов и таинств. Понятно, что без отказа от таинств, проводимых в католических храмах, невозможно даже минимальное обособление от Папской церкви.
Это чисто организационное начинание, с одной стороны, вполне справедливо исходило из того, что никто, кроме самого человека не может пройти путь духовного роста, и никакие обряды не способны изменить внутренний мир человека или заставить его сделать тот или иной выбор. Возможно, что и никакая пропаганда не способна сделать из человека убежденного коммуниста, либерала, истинного верующего или просто порядочного человека, хотя история часто доказывала обратное.
С другой стороны, говоря о делах человека, нельзя ограничиваться одними церковными обрядами, поскольку жизнь не ограничивается храмом. В жизни приходится выбирать, между удобным для себя и необходимым для других, между местью и прощением, между тем, чтобы снести обиду и простить либо ответить оскорблением или даже убийством. Короче говоря, жизнь — это постоянный выбор между поиском компромисса и агрессией, межу добрым поступком и злым. 
Но с подходом, провозглашённом в «Свободе христианина», о человеке и его внутренних качествах уже невозможно судить по его делам и поступкам. А так как внутренние качества человека без внешнего их проявления в конкретных действиях оценить невозможно, то таким образом Лютер вывел человека из-под моральной оценки общества.
Если сплоченность была основой всех форм человеческого общежития, начиная с первобытного племени, то держался этот порядок не в последнюю очередь на зависимости каждого от отношения к нему всех членов социальной группы. Во все времена уважение и доброе имя определяло положение человека, а место в иерархии накладывало определенные требования, связанные с понятием чести и репутацией. В средневековой Японии потеря чести могла быть смыта харакири, а в демократическом обществе политик, уличенный в недостойном своего положения поведении, обычно уходит в отставку.

Церковь с самого начала выстраивалась как семья, в которой все дети единого Отца.  Церковь во многом и завоевала такую популярность, потому что укрепляла единство, а это то, что было понятно всем и ценилось людьми задолго до нее. Церковь смогла расширить человеческие связи. Любой житель деревни или местечка мог теперь почувствовать себя единым целым не только со своей родней, но и со всеми, кто разделяет с ним общую веру.   Множество религиозных обрядов носило массовый характер, укрепляя мысль о том, что нельзя спастись поодиночке, только всем вместе. Как это всегда и было в каждой патриархальной семье, племени, или деревенской общине, только помогая друг другу можно пережить зиму и встретить обновление весны.
Реформация не остановилась на отказе от единства с Римом. Вместо того, чтобы создавать на освободившемся пространстве собственную церковную иерархию, Лютер предлагает сделать Церковь невидимой, то есть свободной не только от иерархии, но и вообще от любых социальных институтов, включая монастыри. 
Третья по счету доктрина Sola Gratia утверждает, что человек может получить спасение от Бога только как незаслуженную милость и Божью благодать, а не в качестве заслуженной награды грешнику.
Спасение дарится человеку незаслуженно! Человек освобождается от всех грехов не потому, что человек невинен, а потому что за него страдал Иисус Христос. Вне зависимости от тех причин, которые толкнули Реформацию к такой идее, с человека снимались любые требования, кроме требования верить. Всё остальное становилось вторично.
По мне так это откровенно напоминает уравниловку в финальные десятилетия Советского Союза. Насколько бы старательный работник не выполнял свою работу лучше других, он все равно получал столько же, сколько и все. Это убивало стремление к любому совершенствованию производственных показателей. В принципе, даже более важно для работника было верить в правоту коммунистического учения, потому что только силой веры в учение Ленина он мог достичь больших высот в партийной иерархии.
Является Реформация шагом вперед или шагом в сторону не мне судить, но если от протестанта не требовалось ничего, кроме веры, если при этой жизни у него не было стимула хоть как-то проявить свою замечательную душу, то совершенно непонятно как он мог надеяться на то, что в следующей (загробной) жизни эта душа сможет проявить себя должным образом?
Мы можем думать о себе что угодно, но только реальные действия могут подтвердить оправданность надежд.  Я, например, как и многие подростки, мечтал стать звездой эстрады и, слушая как поют мои кумиры, думал, что обладаю прекрасным голосом и стоит мне только выйти на сцену и открыть рот, как весь мир ахнет, прольёт умиленную слезу и полюбит меня. Наверное, не стоит рассказывать, что финал у этой истории был точь-в-точь такой же как в басне И. А. Крылова «Ворона и Лисица»: «Ворона и Лисица»:

От радости в зобу дыханье сперло, -
И на приветливы Лисицыны слова
Ворона каркнула во все воронье горло,
Сыр выпал — с ним была плутовка такова.

Все эти опасения не могли насторожить основоположников Реформации. Времена оставались суровые, кусок хлеб добывался в таких же трудах, как и прежде, и у протестантов оставалось Писание с полным списком грехов, которые никто не отменял. Аскетизм оставался нормой и даже ставился протестантами в ещё большую заслугу в противовес роскоши католической Церкви.
Для протестантов с их пуританской моралью были характерны крайняя строгость нравов, трудолюбие, расчётливость и бережливость, а аскетичность и ограничение потребностей прививалась с самого детства. В Англии отдельные группы протестантов сформировали целые общины пуритан, в среде которых были особенно строгие требования. Игрушки, например, считались бесполезными, а дети вместо того, чтобы тратить время на игры, с малолетства приучались помогать взрослым в работе.
Стремление к экономии, к отказу от дорогостоящих обрядов – это не единственное, что могли противопоставить беспрецедентному золотому потоку, который хлынул из Америки в католическую Испанию и через неё в Рим.
Обделенные страны не получили свое золотое руно и для того, чтобы восстановить справедливость, одного аскетизма было недостаточно. Только разорвав с центром и получив максимальную автономию, можно было отказать Риму в своих деньгах. Только так можно было направить с таким трудом заработанные деньги на рост собственного блага. 

Конечно же не недостатки католической Церкви, а стремление к справедливости, обособлению или, как ещё говорят, к национальному самосознания, сподвигли Мартина Лютера отказаться от идеи Церкви, как сообщества людей и, взяв за основу духовный опыт отдельного человека, реформировать её в невидимую Церковь, где каждый верующий считается частью Церкви просто по факту принадлежности к вере.
Давайте попробуем максимально практично ответить на вопрос, что же на самом деле ждал от реформации зарождающийся класс торговцев и предпринимателей? Ну во-первых, достойного их нового положения и богатства в обществе статуса, а во-вторых, идеологической и моральной поддержки в бизнесе.
Согласитесь, невозможно делать бизнес, опираясь на требования Савонаролы раздать всё бедным. Если в каждом покупателе видеть брата, входить в его непростое положение и прощать ему долги, то скоро разоришься и сам пойдешь по миру. Нужно освободится от всех этих христианских условностей братства и возвышенной любви для процветания торговли.

Протестантство предоставило это в первую очередь. Внутренняя церковь гарантировала, что никакой посторонний человек впредь не сможет осудить торговца за скаредность и лихоимство, а с внутренним голосом уже сам подберет для этого подходящие эпитеты, вроде деловой хватки или предпринимательской смекалки.
Однако этого было мало. Дело в том, что с точки зрения феодальных отношений торговля была последним из занятий.  Христианство благословляло труженика на труд в поле и воина на ратное дело, а торговлю и стяжательство презирало.  «Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Небесное» (Евангелие от Матфея 19 стих 24). В созидательной экономике, настроенной на выживание, излишки были если не случайны, то, во всяком случае, не стабильно ожидаемы. А богатство в условиях регулярного голода вообще выглядело кощунственно.

Как же поступить с богатством и со статусом торговца, если первым принципом объявили только Писание (sola Scripture). Из песни, как говорится песню не выкинешь. Тезис об игольном ушке не отменишь, а всем хочется попасть в рай. Веру то ведь никто не отменял.  Такая задачка любого поставила бы в тупик. Но не стоит недооценивать первых протестантских богословов. Сознание у них работало на зависть. Если Вы не можете возвысить торговца, то нужно попросту всех уронить до его уровня. 
Так рождается доктрина Sola Gratia, которая утверждает, что все люди греховны от самого рождения, и человек может получить спасение от Бога только как незаслуженную милость и Божью благодать, а не в качестве заслуженной награды.
Всё, путь открыт! Если уж рожден таким и праведностью ничего не изменишь, то «игольное ушко» теперь одинаково для всех. Вперед за богатством и радостями жизни, которое оно дает в жизни! 
Здесь надо заметить, что так как протестантизм не мог стать верой по интересам, а охватывал территории, то новую религию пришлось принять и крестьянским общинам, которые проживали на этих территориях, но при этом нуждались всё в той же сплоченности.  Вероятно, именно поэтому предоставленная протестантизмом свобода, вызвала к жизни ещё большую сплоченность и доходящую до крайностей пуританскую мораль в крестьянских общинах.

Реформация сделала первый шажок по ограничению влияния церкви на жизнь человека. Благодаря новшествам качества благочестивого человека и спасение его души стали зависеть только от исполнения заповедей и искренности молитв. Это на первых порах никак не повлияло на раскрепощение нравов.  Но несомненно то, что ослаблялась, пока только на уровне идеи, зависимость отдельного человека от общественной оценки. И как следствие, открывался путь для ослабления общинных связей.
Казалось бы, с точки зрения современного просвещённого человека незначительная измененная деталь, но на самом деле это огромный шаг для человечества. На первых порах очень не смело, но чем дальше, тем более широко открывался неимоверный простор для личностной свободы.
В любом случае, теперь многим людям предоставлялась возможность стать немного свободнее, убеждаясь, что жизнь – это жизнь, и не надо смешивать жизненные потребности с духовными, а значит нет ничего постыдного в богатстве, в успехе, и нет никакого смысла бороться с естественными желаниями.  Это ли не освобождение от католических догм?
И здесь мы должны полностью согласится с Фукуямой: то было судьбоносное движение, где сошлись на историческом перекрестке свобода и жажда признания. Если у самых истоков зарождения человеческого вида стремление к свободе вело к неминуемой гибели, а в дальнейшей истории даже малейшие проявление этого стремления почти не проглядываются, то Реформация, возникшая из-за несправедливого распределения богатства, что задело чувство собственного достоинства местных элит и чувство справедливости простых верующих, в итоге вызвала пробуждение таких явлений, как сепаратизм и «невидимая церковь». Можно с большой долей уверенности предположить, что именно здесь жажда признания породила то, что вестник конца истории называет стремлением к свободе.   

 Кратко. Реформация предоставила зарождающемуся классу торговцев и предпринимателей необходимую свободу от угрызений совести и требований христианской морали, позволив стартовать бурному развитию капитализма в Европе. Можно сказать, что протестантизм стал религией среднего класса, но точнее будет назвать его религией торговцев и предпринимателей.