11. История с вывеской

Часть II, Глава 2.11

История с вывеской

         Эта история, рассказанная бабушкой, произошла в наших переулках незадолго до начала войны. Один из местных жителей по прозвищу «Инициатор» озабоченный статусом наших жилых кварталлов, проявил небывалую активность и решил сделать для местного населения доброе дело. Такие люди существовали во все времена. В порыве энтузиазма он раздобыл и прибил на угловом «купеческом» доме вывеску, состоящую из двух отдельных дощечек, но составляющих в целом словосочетание: «Рабочий поселок». Позаимствованная им где-то вывеска была выполнена профессионально и выглядела вполне прилично. Но вся беда состояла в том, что название не соответствовало истинному положению дел. Наши кварталы вовсе не являлись ни рабочим поселком, ни каким-либо другим населенным пунктом. Уже тогда, к концу 30-х годов ХХ века, они давно входили в состав Москвы.

         Как известно, инициатива бывает наказуема. Благодарности не жди, как бы не вышло наоборот. Так оно ровным счетом и случилось. Обнаружив вывеску, прохожие удивлялись, наводили справки. Поняв, что это лишь перехлестнувшая через край самодеятельность одного не совсем адекватного гражданина, махали руками и шли дальше заниматься своими делами.

         По необъяснимому стечению обстоятельств именно тот факт, что вывеска, состояла из двух отдельных дощечек, сыграл свою трагическую роль. По одному слову на каждой половинке - на одной слово «Рабочий», а на другой слово  «поселок».

         Надпись имела странную особенность. Однажды утром обнаруживалось, что дощечка со словом «Рабочий», постоянно срывалось с гвоздя, вяло свисая головной буквой вниз. Многочисленно расплодившиеся в переулках голуби, денно и нощно караулившие хлебные крошки, оставляли на ней свои автографы. Параллельно с тем, сизари пытались спланировать на болтающуюся дощечку и для чего-то зацепиться за нее своими когтистыми лапками. В результате птичьих упражнений, через несколько дней надпись была полностью исцарапана и загажена.

         По прошествии недели, отделанная «под орех», не читаемая и отягощенная птичьим пометом, табличка срывалась на землю и за дело принимались грызуны. Крупная упитанная крыса, привлекаемая запахом голубиного помета и как будто стерегущая момент обрушения, выныривала из окна цокольного этажа "купеческого" жилища, хватала покоцанную дощечку и тащила к себе в логово. В норе крыса и ее собратья начинали терзать добычу, сладко причмокивая и издавая завывания, напоминающие человеческий голос. Инициатору звуки доносящиеся из подвала давали знать, что крысы и в этот раз его опередили. Ему приходилось искать новую дощечку для таблички и обновлять антураж собственноручно. Второй доской со словом «поселок», ни голоби, ни крысы почему-то не интересовались и она оставалось бессменно красоваться на стене дома.

         Несомненно, останки таблички, прельщали грызунов. А грызуны, то есть крысы, в наших переулка были умные, повидавшие виды и только одного, коричнево-рыжего окраса. Жили они в подвалах при кирпичных купеческих домах еще со времен царского режима. Таких крыс не обманешь и на мякине не проведешь. Однако в неприязни к основному правящему классу крыс обвинить было никак нельзя, тем более что на дворе стоял 1937-й год.

         Вскорости обновленная часть вывески приторачивалась неутомимым Инициатором на то же место. Не проходило и недели, как все повторялось вновь: ночь, голуби, крысы. Первым лопнуло терпение у жильцов, к дому которых бесконечно прибивали таблички. Их дом почти столетней давности уже порядком издырявили. Следом лопнуло терпение у политически образованного Инициатора, постоянно таскающего доски с чужих дворов, бесконечно надписывающего и  прибивающего таблички. Во время одной из склок с политически безграмотными жильцами того самого дома, он, не выдержав нервного напряжения, даже посмел обвинить их в том, что это они ночью палкой из своего окна сбивают табличку со словом «Рабочий». Обвинение было серьезным. На этом он не успокоился и, стоя высоко на лестнице, прищурившись и вытянув в их сторону руку с указательным пальцем, во всеуслышанье обвинил жильцов злосчастного дома в антисоветчине.

         К счастью, публика, окружившая склочников, состояла главным образом из старушек "божьих одуванчиков" и их малолетних внуков, вышедших на прогулку. Собравшиеся на месте происшествия гражданки были глуховаты и незнакомых слов не разбирали. Высунув уши из белых платочков, они переспрашивали друг у друга: «Что за свинина, хорошая ли ветчина и скороли все подвезут? Будут ли торговать картошкой и почем?» Затем, так и не дождавшись подвоза продовольствия, безропотно семеня и влекомые неотложными делами и своими внуками, расходились по домам. После снова собирались стайками, уже в своих дворовых закутках, крестились и приговаривали, что все происшедшее точно не к добру. И ведь в итоге так и вышло, будто сглазили.

         Идентификация нашей местности так и не состоялась. Инициативная группа, собранная Инициатором и борцом с грызунами в одном лице, составила петицию районному депутату. Петицию составляли вечерами в дворовой беседке Инициатора. В ней предлагалось, отразив историческую подоплеку, присвоить нашему месту обитания звание «Рабочий поселок имени Петра Первого». Были внесены и другие предложения от ядра инициативной группы. Например, увековечить имя Гучкова, в прошлом владельца этой земли. Но прогрессивно настроенный Инициатор это предложение отверг наотрез, как порочащее советский строй. Проголосовали за «Петра», подписали петицию и отправились на прием. Вернулись делегаты с рандеву «не солоно хлебавши». Предложение было жестко отклонено. Собравшимся было велено считать себя, как сказано в документах, просто москвичами, не дурить, разойтись по домам и занятся делом.

         Самое неприятное во всей этой истории было то, что депутат разглядел в их петиции «нечто» и назвал это «нечто» «родимым пятном капитализма». Вывеску было велено снять и больше не заниматься самоуправством. Но и на этом все не закончилось. Через некоторое время всех членов инициативной группы стали вызывать в соответствующие органы для допросов. Перепуганные пожилые активисты, возвращаясь из органов, хватались за сердце и валидол. Кареты скорой помощи, завывая сиренами, беспрерывно колесили по нашим улицам и переулкам. Двоих - заместителя Инициатора и писаря, составившего прокламацию, увезли с Гучков недалеко, но навсегда. Первого, на соседнюю Потешную улицу, в дурдом. Второго - прямиком на Богородское кладбище, тоже неподалеку. Именно в те тревожные дни со стены дома пропала и вторая дощечка со словом «поселок». Следом, через неделю, и сам непутевый «Инициатор» по имени Герасим Докукин, электромонтер хлебозавода № 8, внезапно и безвозвратно исчез из записанных в домовую книгу, граждан, проживающих на Гучках. В его комнату, выходившую окнами аккурат на купеческий дом, в скорости заселили семью корейского коммуниста.

         Да и народный топоним «Гучки», присвоенный нашим кварталам еще до революции, исчез навсегда вместе с самими кварталамии и людьми, проживающими в них. И в прежние-то времена произносили его в пол голоса, мало ли что, ну а теперь и вовсе это название нигде не значится. Разве что изредка всплывает в каких-нибудь исторических опусах.
 
         Правда, было однажды... В лихие 90-е в хрущевке-пятиэтажке на 1-м Зборовском переулке открылся продуктовый магазин. И название у него было подходящее, что-то вроде как «На Гучках». Поговаривали, что хозяин магазина из местных был, чтил историческую память места и память о том отразил в витрине магазина. О нем даже статью в газете написали. Витрина была интересная.  Историческая карта нашей местности со времен Петра Первого и с отмеченными на ней значимыми постройками и датами.
 

         Три улицы Бухвостова и четыре Зборовских переулка, не считая коротеньких тупиков и закоулков, были приписаны к Куйбышевскому, ныне Преображенскому району города Москвы и оставались таковыми до последних своих дней в середине семидесятых.


         Вроде бы название – мелочь. Зачем? Есть улицы, есть переулки. Почтальон знает куда нести письмо или посылку в случае надобности. Разве этого недостаточно? Выходит, что нет. Теперь это место, как безымянная могила. Одного спросят, ты где родился?  Он ответит: «Да там, где сейчас Мосгорсуд. Там дом мой стоял». А другого спросят: «А ты где родился?» И он с гордостью ответит: «В Москве, На Гучках!»

         Историческая память, однако.