21 Тупик растущего блага

Евангелие от Дарвина или эволюция доверия.

В начало: http://proza.ru/2023/05/17/1409

- 21 -
Тупик растущего блага.

Благодаря успехам Реформации сначала несмело, затем более активно на европейском континенте стали распространяться свобода и предпринимательство. Протестантские государства создали основы для роста капитала и развития акционерных обществ, которые начали победное шествие по всему миру. Доходы черпались не только из колониальной торговли, но и от создаваемого внутреннего продукта.

Для растущего капитала все шло просто замечательно на протяжении почти трёх веков, как вдруг пришла беда откуда не ждали. Не успел Адам Смит опубликовать свои терапевтические заметки для членов очень известного акционерного общества, не успели его почитатели воспользоваться мудрым советом не рефлексировать, а вкладывать капитал в расширение производства, как на всех добропорядочный предпринимателей навалилась напасть, какой не знали и не ведали прежде.

Торговля родилась из дефицита. Товар везли туда, где его не было вовсе или туда, где его хоть немного не хватало. Успех колониальной торговли зиждился на дефиците товаров с Востока. В условиях антисанитарии пряности были жизненно необходимым товаром. Никого не нужно было уговаривать их покупать. Единственным сдерживающим фактором для потребления были заоблачные цены, что вполне объяснимо в условиях дефицита и огромных транспортных издержек.

Адам Смит был совершенно прав, хоть и с небольшим опозданием, когда убеждал членов общества реинвестировать капитал. По мере роста инвестиций материальные блага становятся доступнее: их больше производят и больше доставляют на местные рынки. Снижение цен на специи и прочие колониальные товары позволили менее богатым слоям общества приобщится к их потреблению. Грубо говоря, если в XV - XVI веках эти товары могли себе позволить без ограничений только короли, принцы, герцоги, маркизы и графы, то в XVII веке в компанию счастливых потребителей попали бароны и виконты, а в XVIII веке уже в этот элитный клуб вошел не только всякий эсквайр, но и просто зажиточный горожанин.   

Однако снижение цен принципиально не меняло рынок. Это всё ещё был рынок продавца, поскольку производительность ручного труда была всё так же низка и удовлетворить весь спрос было практически невозможно в условиях постоянного роста населения. Если Средние века были временем экономики созидания или если хотите выживания, то с открытием Америки появился некоторый достаток, который перераспределялся в виде общего блага с низов общества на верх, что можно назвать экономикой распределения или ещё точнее экономикой перераспределения.   
В 1620 году, когда ещё толком не успела отгреметь Реформация, лорд-канцлер, виконт и пэр Англии Фрэнсис Бэкон опубликовал научный манифест под названием «Новый Органон», где выдвинул лозунг: «Знание — сила». Учитывая все регалии лорда-канцлера такое заявление нельзя отнести к домашним философствованиям. Популяризацию научного метода познания оценили уже его современники, а призывом перевести науку в прикладную плоскость смогли воспользоваться ближайшие потомки.
Во времена религиозных войн признание за наукой силы было нешуточным вызовом. Все помнят Библейскую картинку с Адамом и Евой рядом с Древом Познания, когда совершился первородный грех, и Змей соблазнил людей вкусить запретный плод.
По этой причине наука долгое время находилась в опале. Но Реформация была бы неполной если бы не подвергла сомнению и этот стереотип.  Сер Бэкон заявил, что Бог на самом-то деле не запрещал познание природы, недаром же человеку дан ум, который жаждет познания Вселенной. На самом деле в Библии речь идёт лишь о запрете познания добра и зла, а не о запрете познание сотворённых Богом вещей.
Более того, познание сотворённого материального мира есть святая обязанность человеческого ума, а предназначение науки состоит в том, чтобы умножать богатство и обеспечивать обществу достойную жизнь, или, говоря словами Адама Смита, увеличивать общее благо.

Кстати, если кого-то удивляет такое почтительное отношение к науке во времена не стихающего религиозного фанатизма, то здесь нет никакого противоречия.  Разрабатывая методы научного анализа, сер Фрэнсис Бэкон критиковал одновременно и суеверия, и атеизм!  В книге «Опыты, или наставления нравственные и политические» он, рассуждая о различных вопросах религии, утверждает, что: «… поверхностная философия склоняет ум человека к безбожию, глубины же философии обращают умы людей к религии».
Несмотря на то, что для большинства атеистов оскорбительно находится в одном ряду с теми, кто проповедует всякие суеверия и тем более унизительны подозрения в поверхностности их философских взглядов, не стоит забывать, что сер Фрэнсис Бэкон стоял у истоков промышленной революции. Можно сказать, что сей государственный муж дал старт национальной программе Великобритании на индустриализацию.
Вспоминая слова Ленина о социализме и электрификации всей страны, лозунг Бекона можно перефразировать как: «Капитализм – это протестантизм плюс индустриализация всей Британии»

  Лозунг был услышан, а плоды этой программы не заставили себя долго ждать. Уже в XVII веке Англия стала обгонять мирового лидера Голландию по темпам роста капиталистических мануфактур и колониальной торговле, а к концу XVIII века стала ведущей капиталистической страной.
Считается, что началом промышленной революции послужило изобретение в 1699 году парового двигателя в Великобритании. Англичанин Томас Севери изобрел парового двигателя, а другой англичанин Томас Ньюкомен его усовершенствовал. Изобретатель Эдмунд Картрайт запатентовал в 1785 году механический ткацкий станок с ножным приводом, который в 40 раз увеличил производительность труда. Список можно продолжать долго, и этот список будет почти целиком состоять из подданных Английской короны.

Надо сказать, что ум, так ценимый Адамом Смитом в себе, и так незаслуженно им вычеркнутый из составляющих общего блага сделал для роста материальных благ даже больше, чем его великолепный совет инвестировать в расширение производства. Почти за двести лет до него сер Фрэнсис Бэкон, оказав прикладным свойствам ума намного большое уважение, дал старт научной революции, полностью изменившей не только рынок, но и политическую карту Европы.
В качестве отступления замечу, что ум не делает человека полностью счастливым, поскольку совесть, на примере лорда-канцлера, не является производной от ума. Находясь в зените славы и общественного положения, Фрэнсис Бэкон был уличён во взяточничестве, и, обращаясь к королю Якову I в надежде оправдаться, утверждал, что лишь пал жертвой всеобщей коррупционной практики: «…я могу быть нравственно неустойчивым и разделять злоупотребления времени. … я не буду обманывать относительно моей невиновности, как я уже писал лордам, … но скажу им тем языком, которым говорит мне моё сердце, оправдывая себя, смягчая свою вину и чистосердечно признавая её».


Так часто бывает, что люди рукоплещут самоочевидным истинам, вместо того чтобы задуматься над уже давно происходящими процессами в экономике, сулящими им кардинальные перемены в самом ближайшем будущем. Прекрасно сформулированная идея наращивать производства за счет реинвестиций была актуальна на дефицитном рынке, в то время как промышленная революция уже превращала рынок продавца в рынок покупателя.
Когда в 1776 году всего за шесть месяцев был раскуплен первый тираж «Богатство народов», на страницах которого Адам Смит рассуждал о «своей» «невидимой руке» и пользе инвестиций, для Англии и для Европы в целом уже становилась более актуальной другая проблема, которая всего через 13 лет привела к Великой Французской революции. 

Презирать аристократов за их стремление к роскоши и призывать членов общества к инвестициям, забывая о том куда вы будете девать произведенные для продажи товары в эпоху промышленной революции было не более разумно, чем рекомендовать тушить разгорающийся пожар банкнотами. Если бы Адам Смит не направлял свой взгляд исключительно в прошлое, а мог бы, подобно серу Фрэнсису Бэкону, смотреть не то, что в будущее, но хотя бы открыть глаза на настоящее, то он, скорее всего, стал бы первых хвалить за неконтролируемую тягу к тратам, а вторым порекомендовал бы существенную часть доходов направлять всё же на потребление.
Когда в вашей стране повсеместно на производстве появляются паровые машины, увеличивающие производительность в разы, и всё идет к тому, что, не ровен час, как появятся станки, способные увеличить этот рост чуть ли не в 40 раз, то призывать вкладывать в то, чтобы создать ещё больше продукта не очень дальновидно. Куда разумнее задуматься над тем, что делать со сбытом произведенной продукции.
Тогда, в конце XVIII века, Великобританию от неминуемого кризиса спасла столь ненавистная ей Франция, непосредственным толчком к началу волнений в которой стал финансовый кризис, вызванный войной, неурожаями и негативные последствия торгового договора 1786г. (Эденский договор) с Великобританией, открывшего французский рынок для британских товаров.
Франция, в отличии от Британии, прошляпила инновации в промышленность, и снижение ввозных пошлин по Эденскому договору, вместо того чтобы оживить французскую экономику, позволило почти полностью вытеснить местные товары более дешевым импортом из Англии.

Надежды французов на продажу шёлка, дамских шляпок и прочих изделий роскоши не оправдались. Всё это пользовалось большим спросом разве что в России, где воспринимали Францию законодательницей мод, но после снижения взаимных пошлин с Британией большинство товаров, производимых вручную стало сильно проигрывать дешевым товарам, произведенным на станках с использованием паровой тяги. Поэтому, например, производство текстильной промышленности во Франции рухнуло в период между 1789 и 1791 годами из-за ввоза более дешевых английских текстильных изделий. Как следствие, значительно увеличились бедность и безработица в промышленных областях, что усугубило коммерческие затруднения и вкупе с неурожаями привело к Французской революции.
Можно сколько угодно ставить под сомнение влияние Эденского договора на революционную ситуацию во Франции, но рост британского экспорта почти в два раза за неполные пять лет действия договора – это факт. А значит в этот раз Великобритания отделалась легким испугом, что, впрочем, не спасло её от экономического кризиса 1825 - 1826 годов, спада в 1829—1831 годах, кризиса и паники 1837 года  приведшей уже к большой депрессии девятнадцатого века, продолжавшейся до середины 1840-х годов и сопровождавшейся банкротствами банков, высоким уровнем безработицы по эту и ту сторону Атлантики. Далее кризисы и экономические депрессии с перерывами в десять лет сотрясали Британию весь XIX век. 

Как поступают в случае ухудшения экономических показателей в наше просвещенное время? Делают доступнее кредитование, что вкупе с круглосуточной рекламой из каждого утюга со временем улучшает потребительские настроения населения и как следствие ведет к оживлению экономики и росту ВВП.
Однако, в те недалекие времена это не работало. И не только потому, что не было ещё изобретено всех этих жидкокристаллических утюгов так ярко и убедительно побуждающих к покупкам последних моделей Айфонов или туфель, кроссовок и футболок, которые можно положить в шкаф к десяткам таких же и забыть навсегда, а потому что более-менее полноценно участвовало в потреблении не более пяти процентов населения Европы. 
Промышленная революция ударила по основам сложившейся после Реформации политической системы Европы. С одной стороны, многократное увеличение производительности промышленных предприятий привело к удешевлению рабочей силы и, как следствие, увеличению расслоения и обнищания большей части населения, т.е. увеличило несправедливость в и без того несправедливом мире. С другой стороны, самой экономике с её прорывным ростом нужны были новые потребители. И желательно побольше!

«Невидимая рука» не могла и не способна, по сути, навести порядок ни с потребителями, ни с ростом бедности, потому что это не входит в круг её интересов. Для денег, которые водят этой рукой, важны только деньги. Для рынка имеют значение только издержки и прибыль. Нищие рабочие и отсутствие потребителей требовало новых общественных отношений, которые бы взяли на себя заботу о тех сторонах общего блага, к которым слепа «невидимая рука». Для дальнейшего неуклонного роста капитала и материальных благ резко понадобились ум и совесть, которыми «невидимая рука» не обладает, и за которые могут отвечать только люди в меру своих сил и возможностей.
Так промышленная революция создала условия для перехода распределительной (рыночной) экономики в её высшую и последнюю стадию – потребительскую экономику, здоровье которой уже зависит больше не от торговцев товарами, а от их покупателей. 

 Кратко. Приток денег на европейский континент стимулировал не только развитие экономики, но и рост приложения научной мысли в практическую плоскость.  Промышленная революция снижала издержки и увеличивала многократно производительность труда, что толкало дефицитный рынок к волнам перепроизводства в силу нехватки потребителей. Этот дисбаланс подтолкнул общественные отношения к расширению прав и свобод для более широкого круга лиц и, в конце концов, к приходу эры потребления.