Рухлядь

Алексей искал себе домик в интернете, соображаясь не столько в отношении красоты природы, сколько насчёт цены. При покупке он мечтал ещё отложить некую сумму на будущее – «недоплату». Сколько оно продлиться – неизвестно; зато известно, что в нём не будет заметных денежных поступлений. Из-за этого Алексей томился финансовой тревогой.
Подходящий деревенский дом нашёлся в Тверской области. Здесь и с природой оказалось хорошо: на песчаных возвышенностях росли сосны, в торфяных ложбинах – берёзы. Деревеньку населяли старухи, ветхие, одинокие, и всё же, приехав, Алексей нигде не встретил похорон.

Приступив к проживанию, он увидел, как ясно подчёркивает различие между людьми обстановка: мебель, картины, посуда и прочее. Покойная хозяйка (хлопотунья) проживала в клетушках, сделанных из двух больших разгороженных комнат. Почти весь объём тут занимали шкафы, комоды… перечислять нет надобности. В этих каютках собралось много бестолковых, но дорогих для сердца бабушки вещей, а над её кроватью висел гобелен с гипсовым лебедем, застывшем посреди ртути, разлитой до самого горизонта, где рдел тёмно-розовый закат, удушающий глаза. (Лёша между делом вообразил, что художник знал, что такое хвостохранилище ртутного комбината в Казахстане. Правда, лебедей туда не заманишь ни за что.)

Когда вытаскивал отжившие вещи за порог, плакал и чихал. Матрасы, неподъёмные толстые подушки, предметы мебели, затонированные марганцовкой лет шестьдесят назад, - всё это было бы мило, если бы не в таком количестве. К тому же столы, скамейки, ящики располагались так низко, что Лёшу стала укорять поясница: дескать не живётся тебе с прямой спиной, постоянно ты кланяешься, кланяешься... Потому и верхний косяк дверной рамы он выпилил; пускай зияет безобразная прореха, зато голова останется цела. Нет, у мужчин и бабушек не совпадают представления о домашнем пространстве. 

Долго он избавлялся от ненужного, да от всего не избавился: главный шкаф отказался выходить наружу, диван тоже. Особый разлад в Алексее произвели кофты, скатерти, платки, полотенца, ткани, слежавшиеся плотными стопками на всех полках, во всех ящиках, в утробе дивана, в сундуке – чистые, глаженные; непонятно, что с этим богатством делать. Выбросить рука не поднималась. Благо, Лёшины рубашки разместились между стопками в пазушках. Устал. Со всем остальным разберётся потом. Чудесное слово, произнесёшь - и легче становится.
На третий-четвёртый день пришла серая кошка, пушистая, щекастая, - сразу прыгнула в кресло и задремала, порой открывая глаза, чтобы присмотреться к новому жильцу, чтобы свыкнуться с его непривычным обликом. (Облик – провидческое слово; обликом облекается незримое содержание. Облик и содержание в сущности не совпадают, но всё же мы разгадываем содержание по облику метафорически.) 
После кошки пришла соседка баба Шура знакомиться. Призналась, что долго дружила с тутошней хозяйкой, бабой Тоней, но года за два до смерти Антонина Герасимовна перестала ходить в церковь, и они тогда чуть не поссорились, во всяком случае дружба между ними охладела.   
- Ладно бы ноги болели, я поняла бы, а так не пойму: в магазин ходит, а в церковь не ходит, - поделилась укором соседка.

Возможно, как понял Алексей, бабушка Тоня перестала ходить в церковь именно из-за этой бабы Шуры, которая может насильно вести к Богу. Баба Шура принялась вызнавать откуда он, ходит ли в храм, сколь часто, держит ли пост. При этом глядела на него словно издалека (чтобы лучше умом прицеливаться). По лицу этой бабы Шуры Лёша понял, что она исполняет роль образцовой приходской активистки; с этой ролью давно обручилась и через неё обрела как-бы-право учить. (Человек лжёт себе, это научный факт.)
Кое-как с ней простившись, Алексей не долго наслаждался покоем. Раздался телефонный звонок.
- Извините, Алексей. Баба Шура продала мне сейчас ваш номер, не серчайте, ей необходимо купить свечей для архиерейской службы.
От коммерческого удивления Лёша промолчал.
- Я стою на вашем крыльце.
Действительно, у тёмного порога стоял невысокий молодой мужчина с кофром через плечо. Протянул Алексею маленькую руку.
- Стас, журналист.  Можно войти?
Этот Стас очевидно не допускал такой возможности, что его не пустят, поэтому Лёша послушно отступил от прохода.
Гость снял куртку и огляделся.
- Я тут с хозяйкой выпил не одну чашку чая… ага, меняете обстановку… только у меня к вам просьба: если что-то мелкое захотите выкинуть: письма, ключи, значки - отдайте их мне. Или продайте.

Сказав «продайте», нахмурился на себя: не надо торопиться с такими словами, надо пока держаться безвозмездной линии.
Ухоженный человек, но не гламурный. Нестеснительный, однако ж и не наглый. Увёртливый, социально опытный, где-то в глубине своих серых глаз неуловимый. Пальцы белые, очень мытые, подвижные. Волосы тонкие, бледные, набок уложенные. Нос обыкновенный, губы изящные, почти девичьи.
- То есть вы получили мой телефонный номер за пучок свечек. Для меня это почти индульгенция, - заметил Алексей.
После таких слов гость впал в ступор, его мысль вращала эти слова, но поймать их смысл не могла.
- Зачем вы купили такую неказистую избушку в такой жалкой деревне? – спросил он, бросив ловить ускользающий смысл.
- Чтобы жить. Потому что я бомж. И вдруг у меня появился дом, симпатичный, бревенчатый, оштукатуренный изнутри несколько раз, - не поленился ответить Алексей, чтобы заступиться за дом.

- Бомж?! Но почему? В обществе несложно решать подобные вопросы…
(Глупость не удержать в человеке: она где-нибудь вылезет, несмотря на корочку образования, на социальную обкатанность.)
- Ну, вам несложно, а мне сложно, - перестал объяснять Алексей и напомнил гостю о позднем часе.
- Без проблем, ухожу. Я-то полуночник, но если вы ранняя пташка, желаю доброй ночи. Вот моя визитка - пригодится, вы тут человек новый.
После этих слов он быстро надел куртку, нахлобучил на хитрую голову замшевую кепку и вышел за порог, на миг показав деревенскую ночь и луну. В его движениях, когда он одевался, было нечто волшебное, будто не он своей волей надевал свою куртку, но она сама надевалась на него по их давнему договору.
Затем несколько дней были тихими, безлюдными. Кошка тоже не появлялась. Никто не звонил, хотя баба Шура, наверняка, чесалась позвонить от скуки или ради наставничества, но постеснялась, ибо продала телефон Алексея постороннему человеку – не по глупости, но ради архиерея, ради храмовой красоты и всего святого. Однако ж продала.

Он засмеялся своим смешным и глупым думкам.
В тишине прошла неделя, затем вторая… он породнился с этим домом. Сделал в чулане душ, прогнал со стены страшного лебедя, освоил плиту и кухонную посуду, вобрал в память настенную галерею фотографий чужой семьи, научился не обращать внимания на скрип одной половицы, научился радоваться гранёному приглушенному свету внутри буфетной горки, заполненной разным стопками и фужерами, среди коих прижился керамический разноцветный юноша-гусар (где ж ему ещё находиться!), но чем больше ладу было днём, тем тревожнее становилось ему по ночам. Ночью дом что-то своё вспоминал, охал, поскрипывал зубами. А то вдруг в соседней комнатке раздался грохот. Лёша тогда вскочил, потеряв сон, включил свет. Там упала со стены фотография в рамке – на полу осколки стекла, среди осколков некий мужчина, спокойно глядящий из глубины времени… и уже сквозь дымку.

Глава 2
После падения фотографии стало появляться больше загадочных звуков, словно кто-то навещал этот дом, приходил по ночам. На звуки Алексей отзывался мурашками. Тем не менее, он слушал их, не закрывался подушкой. Так его жизнь разделилась на дневную и ночную, где один и тот же человек принадлежал разным состояниям. С приближением вечера дневные заботы угасали в нём, уступая место тревоге и мистической настороженности. Правда, когда ждёшь – ничего не происходит, ибо тайным силам так неинтересно. А вот когда не ждёшь, когда углубился в книгу, задумался, уснул – тогда интересно.

Приходила баба Шура, приглашала на службу в Тверь.
- Государству не нужны пенсионеры, поэтому врачам дали задачу экономить пенсионный фонд. Старики пользы обществу не приносят, а хлеб едят. Вот и подумайте, зачем стариков лечить и продлевать? Мы только Богу нужны, так что приходите завтра на службу.
- Я не старик, - заявил об очевидном Алексей.
- О будущем подумайте, время быстро идёт, - напомнила она, при этом что-то высматривая в комнатах.
Время: как оно выглядит, куда «идёт», что значит «быстро»? – мигом подумал Алексей.
- Может, вам подарить что-нибудь? - спросил он.
 
Она ушла с осуждающим лицом. Есть женщины, которые живут с таким лицом. Что у них в душе, не завёлся ли там сумрак ада? Алексей внимательно представил себе сумрак поражённого адом сознания: ночь, унылый пейзаж. Бледно светит фонарь личного «Я» – словно желток в грязной воде. Мимо крадутся фигуры мыслей, желающих воспользоваться сумраком для приятных делишек и корыстного замысла. Повторно и повторно катится мешок с сеном – забота о хлебе насущном и колбасе. Неподалёку от фонаря стоит ветхий сарай - храм знаний, на его крыше вращается зеркало, как радар. Далее ничего не видно: сумрак уплотняется в шерстяное одеяло. Там не взойдёт утреннее светило, ибо его нет. Липкий сумрак не позволяет сознанию выйти за пределы самого себя и увидеть проблему и догадаться о свободе.
Приходил журналист, опять поздно, с извинениями. Оказывается, покойный муж бывшей хозяйки собирал значки; он был школьный учитель, и дети приносили ему что он просил.  Умер он задолго до смерти бабы Тони, перед смертью спрятав свою коллекцию. Журналист и баба Тоня вместе искали - безуспешно. И вот Стас объяснился: эти значки не дают ему покоя.

- Сейчас они очень дорого стоят, к тому же обладают эстетической ценностью, - интеллигентно оправдался гость, покрыв глаза плёнкой лжи.
- Эстетическая ценность – это немало. Плюс познавательная, плюс историческая. Буду искать, - откликнулся Алексей.   
- Там должна быть Гагаринская серия «Космос». Они вообще бесценны, - окончательно раскрылся журналист.   
- Понимаю, - сказал Алексей, чтобы выразить сочувствие, поскольку нелегко этому Стасу искать чужие значки.

Потом пили чай и говорили о разном. Алексея интересовали окрестности: урочища, святые места, родники. Стас кое-что знал, но сбивался на тему кладов.
- Там красивое место, речка делает такой поворот… пришли двое с металлоискателем, ну и нашли горшок с монетами.
- Древние монеты?
- Времён Петра. Медные, зато много. Ну вот и задумались, что с ними делать. Сидят у костра, мечтают, смотрят на звёзды, словно в небе тоже богатство рассыпано, только не сдюжили они делить надвое: один другого убил. Сзади зашёл, пока тот ботинок шнуровал, камнем по затылку тюк и в дамках.
- Насчёт небесного богатства ты, как поэт, выразился, - заметил хозяин.
- Так я немножко поэт, ну то есть нынче не особо, а в период влюблённости я им был.
- Доброе слово «имбыл», - похвалил Алексей. – И что с монетами?
- Ничего. Преступление раскрыли, монеты изъяли.
- Так завершается любой поход за кладом. Ты, гляди, не убей меня, когда я значки найду.

Проводив гостя, Лёша улёгся на баб-Тонину кровать (он мысленно сохранял прежнюю принадлежность вещей), открыл книжку, проводил косым взором выпавшую на пол закладку и крепко уснул. Его разбудил стук, он очнулся – всё вокруг показалось ему в диковинку… ах да, он тут, на Земле, родился лет сорок пять назад, он тут живёт. А теперь стучат - впустить! Он заставил себя встать и пройти к двери, открыл – там никого. Снова лёг, выключил ночник, опустил верхние веки на нижние – сон сомкнул в себе, в сон ушёл душой.
- Спи скорей! Тебя хотят разбудить, - услышал собственный голос, и тут же раздался стук. 
Но не в дверь стучали, не в дверь, стучали в шкафу. Не может быть. Он верхним светом озарил комнату, приотворил створки шкафа - шире открыл – там покой. Между большим пакетом с вязальными нитками и ватным одеялом, сложенным квадратно-многослойно, зияла пустая пазуха, куда вполне мог бы сесть кто-нибудь, но там была видна стенка шкафа. Нехорошая тень заполняла эту пазуху. Что-то холодно ему стало. Что делать? Закрыл две створки триптиха - центральную часть, где зеркало, и правую дверку с приклеенными астрами из журнала «Садовод». (Лёша не успевал всё отклеить.)

Сердце стучит. Он знал, что сейчас произошла встреча с кем-то. Пустота нередко служит западнёй. Сон уже не поймать – улетел. Сколько времени? Без десяти полночь. Он поставил чайник на огонь (маленькая личная радость посреди ночи), походил по дому, нервно зевая, но что-то шевельнулось там в зеркале. Показалось. Так бывает, если источник света чуть сместился. Или кошка прошла, например, отражая хвост. Но лампа висела и светила ровно. Кошки не было в доме. Значит, показалось. Он положил в чай ложку крыжовенного варенья долгой выдержки (три-четыре зведы), размешал, одним глазом следя за зеркалом, и вот отчётливо там появилась тень в глубине блестящей амальгамы.

Варенье было кисленьким, оно потеряло аромат и слегка горчило; быть может баба Тоня его сварила не в последний свой год, но Алексей дал себе обещание не есть сахар, и варенье было уже размешано в большой чашке с красными цветами в золотом ободке, поэтому он смирился с привкусом крыжовника, отферментированного бактериями. Глотнув, расположил глаза над краем кружки, чтобы сквозь лёгкий пар следить за поведением зеркала. Там движение, да, там кто-то есть.
Он показательно отвернулся, он уставился в поверхность телевизора, где отражался шкаф. Там видно было плохо. Тогда к телевизору он приставил зеркало, перед которым брился. Теперь он чётко видел шкаф, на шкаф не глядя. Не хотел смущать прямым взором непонятного гостя. …Охота за призраком утомила его. Битый час просидел, глазами и ушами постигая напряжённый покой. И тут из мира мыслей пришла к нему одна с простым содержанием: дух бабушки не угомонился. Дух бабушки чего-то хочет или в чём-то нуждается. Для бабы Тони зеркало служит чем-то вроде окна в эту комнату, и баба Тоня пытается к нему выглянуть. Только он так подумал, в зеркале прошла волна иного освещения. Лёша забыл про подсобное зеркало и напрямую уставился на зеркальный шкаф. Прошёл ещё, наверное, час. Он выключил свет и наконец лёг, пользуясь правом на отдых.

- Кому я нужен, приходите ко мне в сон. Всё, день окончен.
Он дал себе задание на завтра: съездить в церковь, купить свечки и кусочек ладана, чтобы положить в шкаф. С этой хорошей мыслью заснул.
Следующим утром приехал в Тверь, пришёл в Георгиевский храм. В Твери много храмов, а к этому ближе подходит автобус. Войдя и перекрестившись, увидел бабу Шуру, она протирала подсвечник и сразу оглянулась на вошедшего. Подняла брови.
- Слава тебе Господи, явился! Скажи: «Верую, Господи, помоги моему неверию!»
Она быстро взяла его в оборот, подвела к аналою, чтобы он поцеловал икону Николая Чудотворца, подвела к большому киоту с Георгием Победоносцем. Потом повела к свечному ящику, чтобы он купил не только свечки, но и бумажную копию иконы «Умягчение злых сердец».
- Это тебе полезно будет.

Ладан она запретила ему покупать по каким-то каноническим причинам, к тому же его и не было в продаже. Он всё это выполнил и выскользнул на паперть. Здесь дал кому-то денежку, потом с лёгким гудящим шумом в голове отправился восвояси.
- Ну вот, бабушка, это тебе.
Они друг друга не видели, но Лёша перешёл на ты, поскольку обращаться к покойнику на вы как-то нелепо. Преподнёс ей три свечки, иконку да ещё от себя прибавил конфету «Вечная молодость». (По дороге заходил в магазин, купил кое-чего поесть, бутылку зубровки и 300 граммов конфет с неслыханным названием.) Дары свои расположил на сложенном одеяле внутри шкафа. Дверки прикрыл.
Затопил печь, поглядывая на шкаф - зеркало отражало часть комнаты под определённым, предписанным углом. …Нет, он решил отвлечься от бабушки, от зеркала, от бабы Шуры с её наставлениями - пора вечерять. Слушая потрескивание дров, собрал закуску, открыл зубровку, отведал – настоящая, белорусская. Придвинул старое кресло к столу, сел. За окном сырой апрель погружался в ночь. Шумел ветер где-то в отдушине или под кровлей. Лёша с немой благодарностью вслушался в жизнь дома - выпил за него… и раздался телефонный звонок. Звонил журналист.

- Ну как искал, нашёл?  …Ну я так и думал. А у меня вообще дурдом. Сегодня заменял главного редактора. От звонков болят уши, язык отнимается.
- Отчего же пришлось подменять?
- Плохо себя почувствовал. Надорвался ублажать секретаршу. Она уже власть над ним забрала. Работа по боку. Но не всё коту масленица, приступ у него утром случился. Вызвали врачей, вкатили укол ему в попу-задницу, хорошо не в голову, но у нас пока задница место для уколов.
- А голова – для телефона? - прибавил Алексей.
- Именно так. И вот я решил поболтать с тобой, чтобы отключиться от работы. Не помешал?
- Да нет. Я зубровку пью.
- Хорошая?
- Настоящая.
- Завидую. Впрочем, поздно мне уже в магазин бежать. А чего ты в храме делал? Мне баба Шура доложила.
- Свечки покупал.
- Зачем?
- Я люблю свечки.
- А-а, - с недоверием протянул Стас.

Глава 3
Ночью в шкафу опять слышались тихие стуки, в ритме сердца – тук-тук, тук-тук… Иконка и свечки не сработали. Там раздался стон-вздох. 
- Чего бы ей туда положить? – прошептал он и уснул.
Утром позвонила баба Шура, пригласила на службу.
- Не могу, я с похмелья, - сказал ей Лёша.
- Ты ещё и пьёшь?! – воскликнула она.
Лёша промолчал, соображая, что значит «ещё».

- Запомни, алкоголь - это возбуждение животной природы в человеке.
- Согласен, - сказал Алексей и зажмурился глазами и ушами.
Баба Шура долго что-то говорила ужасно правильное об алкоголизме, потом посоветовала не дружить со Стасом, поскольку тот неверующий и неприятный человек, потом призвала взяться за ум, за трезвость, потом призвала его жениться и в целом одуматься. Наконец отключила связь, но вряд ли надолго. (Змея восполняет истраченный яд за две недели. Баба Шура восполняет яд истраченных слов за минуту, если он вообще иссякает).
Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! – пропел в душе Алексей и поплёлся делать завтрак. На выходе из комнаты оглянулся, посмотрел на шкаф - стоит, отражает.
-  Что бы ей предложить? Вот я сделаю сейчас яичницу – ей тоже сделать?
За окном похолодание. Лёша в первый же день снял с окна две узорные фаты, ибо женский дом - это невеста по имени Тюль, и теперь он может ясно смотреть через голые холодные стёкла. Остатки грязного снега перестали таять. В воздухе мелькала снежно-ледяная крупа. Соседский забор с давним терпением смотрел всей своей серой площадью в серую окружающую жизнь - ему ещё лет пять простоять и пойти на дрова, и превратиться в огонь.

Несколько деревьев находились в оптическом створе окна; каждое дерево - это долгое любопытство к жизни, растущее наперекор трудностям и телесно запечатлённое в драматической фигуре. К деревьям Алексей испытывал благодарное сочувствие, особенно к старым. Деревья без листвы выказывают больше персонального характера и судьбы, нежели одетые в листву. Листва похожа на многословную речь, когда все слова звучат одновременно. Зимнее дерево легче понять. (Человек тоже прячется за словами, а раскрывается в интонациях и жестах.)

Яичница не помешала ему любоваться на грустное мельтешение снежных крошек во дворе, а потом он переключился на деловое настроение. После завтрака Алексей устроил в помещениях капитальный шмон, обыск всего. Значки либо есть, либо их нет. Быть может, бабушка тоскует по значкам, по наследству мужа. Он снял со стены мужнин портрет и отнёс к ней. Свечки, иконка, конфета лежали в целости, правда, конфета скатилась на дно шкафа, наверно, её трогали. Сюда же, на одеяло, положил фотографию дедушки. Если бывает любовь с первого взгляда, никто не запретит любовь прощального дня.
Чем ещё угодить ей? Быть может, ей при жизни сложно было угодить. Есть люди, состоящие из капризов; быть может, из них получаются такие же покойники. Но вероятней всего, он чего-то не понимает, не угадывает.

Через пару часов Лёша нашёл значки, потому что в диванном валике прощупался твёрдый предмет. Вскрывши валик, он вытащил из поролоновой сердцевины чайную старинную коробку – тяжёленькую, шумную. Открыл, увидел множество значков. Искать интересней, чем находить - ну нашёл, ну значки. Положил коробку к бабушке, в шкаф «на канун». Коллекция духопомогающих инструментов росла.
Потом наступила пора сходить в магазин: загробный хлопотун забыл, что в холодильнике у него северный простор. Большой магазин довольно далеко, в соседнем селе, придётся прошагать по грязи 5 км или ждать автобуса неизвестно сколько. Но поблизости в деревне работал маленький магазин, что-то вроде лавки, и Лёша пошёл туда. Купил овощей, молока, яиц и хлеба. Когда рассчитывался с продавщицей, позвонил Стас.
- Погоди, сейчас я расплачусь и перезвоню.
- Ничего, я подожду на трубе.

Алексей думал: сказать ему или нет про значки. Хозяин значков теперь Алексей, ибо значки принадлежали его дому, но не будь Стаса Алексей о них не узнал бы. Честнее сказать. Алексей признался, что нашёл их.
- Где?
- В диване.
- Я ж там смотрел.
- Недосмотрел.
- Слушай, давай я к тебе приеду, вместе посмотрим, оценим.
- Сегодня я не могу встречаться. Созвонимся завтра и назначим встречу. 
- Ты чего темнишь?
-  У меня есть на то причина, потом узнаешь. Созвонимся завтра, повторяю, - твёрдо завершил разговор Алексей.
Разговор оставил в нём неприятное чувство, словно его уличили в какой-то вине. К тому же тон журналиста был хамоватым и не по праву требовательным. Настроение испортилось. Он вернулся в лавку, докупил бутылку водки и кусок тёмной колбасы крючком.

Дома затопил печь, дверь топки приоткрыл, чтобы любоваться огнём. Сварил картошки, нарезал хлеба, налил рюмку водки, хлеб намазал маслом… За окном вечерело. Порывы западного ветра порой с мягкой силой толкали окно – оно отзывалось кратким гудением стёкол. Соседский забор темнел под темнеющим небом. Раздался телефонный звонок, неугомонный Стас.
- Давай я всё же приеду на пять минут.
- Пока нельзя.
- А что происходит?
- Это мой дом, это моя жизнь, я не обязан перед тобой отчитываться. Позвоню завтра во второй половине дня, как сказал ранее.
Лёша слегка разозлился на журналиста. Выпил рюмку, посмотрел в печку, утешился живым танцем пламени. Раздался телефонный звонок... – что, опять Стас?! – нет, неизвестный номер.
- Алло?

Никто не отозвался. Там слышались фоновые голоса в большой комнате, в её глубине звучала музыка, там передвинули штору, на столе угадывалась возня предметов, женские голоса горячо и слитно обсуждали что-то, и вдруг отдельный голос чётко произнёс: «Мне скучно».
- Алло, алло! – он громко обратился в то пространство, но никто его не услышал; видимо, номер Алексея набрали случайно. 
- Вот оно! Господи, что же я о простом-то не подумал?! – он вскочил и обошёл стол по кругу, посмотрел на шкаф. Далее ужинал в раздумье. Если бабушке скучно, чем её развлечь? Ей надо почитать интересную книгу вслух – вот! Наличные в доме книги ничего не говорили о литературном предпочтении бабы Тони: тут был разносол книг от «Красного и чёрного», от «Отцов и детей» до Агаты Кристи и «Мудрых советов женщине».

В последнюю книгу он заглянул, соблазнённый мудростью. «Если ты живёшь всё время с одним партнёром – тебе будет скучно, если не с одним – разнообразно, зато лживо, а в долгой практике опять скучно. Вот и выбирай, милая, надо изменять или нет. Альтернатива ясная, простая».
Нет, из наличных книг Лёша не получил подсказку. Нужна подсказка судьбы, вроде телефонного звонка. Налил ещё стопку… тут свет погас, показав чёрное бездонное окно, потом вновь загорелся, сделав оконную темноту бледной и плоской. Прокатилось что-то по крыше. 
Н-да, шпаргалка получилась непонятная. Ночь прошла с ветреными шумами на чердаке и нервными стуками в шкафу. Бабушка распоясалась.
Утром он поехал в Тверь, записался в библиотеку имени Некрасова.

Глава 4
Он осматривал плотно стоящие тома на долгих полках, при этом с тоской видел, что эти культурные изделия дали усадку от времени, как штаны и рубашки после стирки. Он хотел найти книгу, которую мог бы с удовольствием почитать вслух. Не нашёл. Ну, не читать же ей «Философию имени», которая усадку не даёт. Может, не та библиотека? В Твери их несколько: имени Горького, Салтыкова-Щедрина и тому подобное. Нет, Некрасова на Горького или Салтыкова нет проку менять, это как шило на мыло. (Прок – будущая польза.) Он отыскал кабинет заведующей, зашёл с конфузом, ибо обувь грязная, как тракторист из колхоза «Красный мох» заходил в райком с просьбой о запчастях, и чувствительно признался в том, что ему требуются интересные книги для чтения вслух одной… чуть не сказал «лежачей больной», что было бы ложью; одной… (слово «женщина» отбросил: у призраков нет отверстия для любви, и они не посещают гинеколога вообще никогда) находящейся при смерти... разумеется, не уточнил, что по ту сторону смерти.
В некоторых обстоятельствах правду говорить неудобно, а врать легко и приятно. Симпатичная светлая женщина, крупная, ладная, поглядела на Лёшу внимательно и сказала, что сейчас вернётся. Через несколько минут принесла книгу, при этом ещё глянула по сторонам, словно подпольщица.
- Голем, - произнесла кратко.
Обложки не было, текстовый блок начинался обещанием диковинных событий.
- А кто автор?
- Не знаю. Если оставите паспорт, я позволю вам забрать её на несколько дней.
- Вы сами читали?
- Да.
- Алексей, - он протянул ей благодарную руку.
- Светлана, - ответила дружески.
 
Такие ясные женщины украшают и улучшают лукавый мир. Лёша, пробежав по верхним строчкам, убедился, что это не Густав Мейринк. У того Голем начинается так: «Лунный свет падает на край моей постели». Значит, это иной, незнакомый Голем. Он тут же обменял свой паспорт на голую книгу. В автобусе поглядывал в разные места, раскрывал разные загадочные ущелья книги. Средневековые понятия в этом сюжете легко увязывались с компьютерами, чипами, смартфонами; речь велась об искусственном человеке. Изложение в книге шло путаным следом, то загребая эпохи, то вглядываясь в подробности какого-то лица или действия. Факты прошлого были перемешаны с футуристическими заскоками. Если писал давний автор, то он слишком уж много всего предвидел. Если нынешний – то многовато помнил или знал.
Ладно, главное, чтобы ей понравилось, а уж я прочту с доходчивым, приглушённо-повествовательным выражением, - настроился Алексей, который 12 лет отработал в ГТРК иноземной страны диктором.

Справка: прекратил он работу по случайной причине. Пришёл к другу на свадьбу в ресторан, а в том ресторане пировала ещё одна свадьба. В разгар гуляния алкогольная искра пробила воздух между компаниями – завязалась драка. Лёша бросился в гущу свадебной драки и там в боевой сутолоке потерял резец, важный зуб для дикции. Уволился из ГТРК, хотя дикция вскоре к нему вернулась, но он решил не возвращаться к пройденному и занялся разведением редких цветов. Ничего не понимал в цветах, просто цветочная фирма ему однажды приснилась, и с этим уже не поспоришь. Дело пошло в рост, через три года, на пике дохода и популярности Лёша свою фирму продал: захотелось ему тишины. Новый хозяин и сейчас уговаривает его поработать на цветочной фирме креативщиком, но Лёша отказывается, потому что этот новый - слишком настойчивый человек. Надоели настойчивые, деликатного человека встретить бы.
 
Днём Алексей позвонил настойчивому Стасу и разрешил приехать. Значки они разложили плоско на большом столе. Стас, делая гримасы волнения, сфотографировал их по группам, чтобы показывать заинтересованным людям. Договорились о том, что Стас найдёт покупателя и что деньги они разделят меж собой поровну.
Возможно бабушке значки не понравились, но временно Лёша всё же вернул их в шкаф на ватный алтарь - для изобилия. Принялся готовиться к вечеру. Для гладкого чтения нужно хорошо освещать страницу. Лёша так понял, что электрический свет не способствует контакту с покойницей: когда горит люстра, она замыкается в себе, и шкаф погружается в мёртвую тишину. Лёша сбегал в лавку за керосином, заправил керосиновую лампу, потренировался правильно освещать книжку. Придвинул к шкафу тумбочку, на тумбочку поставил ароматный («сладко пахнет белый керосин») светильник, рядом с тумбочкой поставил стул для себя, чтобы удобно было книгу держать перед лампой.

Вечер наступил - ступнёй-темнотой наступил на землю. Алексей выпил чаю без какой-либо сладости, чтобы не чмокали губы, зажёг лампу, отрегулировал плоский фитиль под колпаком, уселся, кашлянул. Ну вот… 
«Красивая горничная ходила по этажу туда и обратно, катя перед собой рабочую тележку с губками, полотенцами, чистящими средствами - туда и сюда, потому что сошла с ума. Возможно, сошла с ума не совсем, не окончательно, тогда, стало быть, у неё случился умственный кризис. В каждом номере, где кто-то проживал, она обнаруживала покойника. Бизнесмен-продавец обуви умер, бизнесмен-скотопромышленник скончался, бизнесмен-продавец фьючерсов и опционов приказал долго жить… восемь жильцов третьего этажа лежали мёртвые кто где: на полу, на кровати…  ничком или навзничь, и никаких следов борьбы, никакой крови. Бледные.
«Как по телефону вызвать полицию, она не могла вспомнить (потому что этот номер несколько раз меняли); она машинально катала тележку по красной дорожке, по маленьким волнам и неуместным складкам. И вдруг тоже побелела, потому что по лестнице кто-то поднимался. В коридоре показался одетый князем Захарий, живой манекен, который стоял на первом этаже перед бутиком с дорогой одеждой - там он плавным жестом руки приглашал покупателей. Захарий - душка, он любил трепаться с горничными и рассказывать сальные анекдоты, иногда пощипывал за вкусные места, но всё мило, по-доброму. Горничная, признав Захария, не испугалась, напротив, обрадовалась, а тот подошёл к ней, грубо вгляделся в её глаза и произнёс враждебным голосом: «А ты почему живая? Непорядок».
 
«Достал из рукава кафтана чёрную коробочку, вроде автомобильного брелка, навёл на девушку и нажал на красную кнопку. Она успела ощутить, как сердце в ней остановилось. В организме стало тихо, но мысли не оборвались, они метались, ища спасения, только ничего не могли придумать. Она упала на дорожку, которая перед её открытыми глазами приобрела бесконечную продолжительность. Она видела пылинки, что поднялись при её падении. Ей захотелось на них подуть, она это мысленно сделала и полетела вместе с ними в даль по бесконечному коридору.
«Живой манекен шмыгнул обратно к своему посту. На первом этаже небольшая группа туристов топталась перед стойкой рецепции. Как ни в чём не бывало, будто отлучался в туалет, Захарий встал на своё место возле открытой двери в бутик и сделал клоунское лицо. Никто не обратил на него внимания. Вскоре наверху раздался визг. Захарий бровью не повёл, он обвёл глазами фойе, ища случая исполнить своё грациозное пригласительное па.
«С лестницы выскочила, буквально скатилась горничная четвёртого этажа, на ней вправду лица не было.

- Арнольд Эмильевич, Арнольд Эмильевич! – прокричала она безадресно и упала в толстое кресло под вентилятором.
- Что такое? – подняла к ней голову регистраторша.
Горничная чуть не сказала «там трупы», но ведь новые гости заезжают в гостиницу. «Умирай, но молчи!», - наставлял сотрудниц Арнольд Эмильевич, хозяин гостиницы. Она опустила голову и заплакала от безысходности чувств».
- Кофе-брейк, - произнёс Алексей громко, чтобы до всех дошло, и удалился на кухню.
В шкафу при этом раздался нетерпеливый стук.
- Не спеши, у тебя времени больше, чем у меня. И вообще, у меня горло болит.
Снова стук, мертвецы лишены дара сочувствия.
- Подождёшь, бабушка, - с некоторой бесцеремонностью бросил он ей от плиты.
Когда вновь уселся у лампы, в шкафу установилась тишина. У тишины несколько звучаний: от внимательного любопытства до угрозы и даже большого ужаса. Сейчас бабушка притихла, быть может, умиротворённо.
«Полицейские требовали от врачей назвать причину кончины жильцов, медики указали на остановку сердца. Сердечная мышца управляется программой сжатия и расширения, которая находится в самой сердечной мышце, - похоже, эту программу кто-то отключил.
 
«Видеонаблюдение в ту ночь и утром не работало: его тоже отключили. А как не отключить?! Марта, горничная второго этажа, оказывала по номерам интим-услуги, а горничная четвёртого Нонна замыслила обворовать богатого туриста из 412 номера.  Отключил систему как раз манекен Захарий, который в этом разбирался. В своё время он послужил электриком на секретном объекте (хапнул там радиации, после чего уволился молодым).
«Тем не менее полиция выяснила, что он отлучался в 9.20 на 12 минут и в 10.10 на 3 минуты. Захарий Червек пожимал плечами: он имеет право отлучаться на несколько минут каждый час - глотнуть чая, сбегать в туалет, сделать краткую зарядку, потому что ноги отекают стоявши.

«Линия алхимиков шла от Балтазара Шмульца к Захарию Червеку не прерываясь. Балтазар в конце 17-го века пытался создать искусственного человека по подсказке Венского и Пражского городского фольклора. Он использовал разные материалы; у него ничего не получалось, пока не завладел свежим покойником. С добавлением ртути и заклинаний кое-что всё-таки получилось. Покойник встал, передвинул стул, и лишь потом окончательно упокоился. Повторные заклинания не возымели действия. Тем не менее, Балтазар Шмульц впервые сформулировал понятие «переносная душа», или «мобильная пси». Её алхимический знак: ветер + пси. Потом он сумел изъять мобильную пси из пьяницы и спрятать за шторами в кабаке. Мобильная душа выглядела точь-в-точь призраком этого пьяницы, его полупрозрачным портретом в полный рост. Потом несколько подобных опытов Шмульц исполнил в Германии за деньги, что позволило ему основать в Риге алхимическую лабораторию по образцу лаборатории Ньютона, которая сгорела зимой 1677-1678 в Кембридже.

«Столетия 18-е и 19-е были посвящены оживлению покойников и методам консервации переносных душ в калебасах и заклятых колодцах. Подлинная революция в голем-делании случилась в 20-м веке, это было связано с развитием печатных СМИ, а также телевидения и затем интернета. Големов уже не конструировали, их воспитывали. Появилась генетика, и големщики получили козырные карты в руки, но воспитывать всё равно оказалось эффективней, нежели создавать ДНК по образцу майского жука или медведки: тут затраты огромные и результаты штучные. А вот моральное зомбирование создавало сразу толпы големов. Трудно, да, на это уходило в среднем 30 лет в рамках одной культуры, зато каков результат - получались города, государства големов! И всего-то надо было для начала создать лютого потребителя, то есть принципом удовольствия отменить все прочие принципы и мотивы. Человек с атрофированной совестью подобен медведке без переделки ДНК. Это голем».

Лёша прервал чтение. Вряд ли бабушке такое интересно. Он перескочил несколько страниц и задержался на картине крупного плана. 
«Горела одна свеча. Шмульц не был беден, однако был скуп, он был ростовщик; сгоревшая свеча не приносила ему двух новых свечек, поэтому он жёг свечу с чувством потери. Перед ним на столе стояло зеркало - старинное стеклянное зеркало с оловянным отражающим слоем. Ему предлагали зеркало с драгоценным напылением - серебром, золотом, но лучше старого нет и не будет; оно «намоленное», если обращение к себе и к нечистой силе может называться молитвой. Зеркало – это вход в личное потустороннее, не надо его менять. 

«Настроение у него было поэтическое. Шмульц рассматривал своё лицо с переживанием обожания. Пускай это лицо безобразное, но его безобразие было особенным, оно говорило о гении, о величии (он без малейшего сомнения верил в то, что он самый умный на свете). И как его лицо может быть гармоничным или гладким, если он трудится непрестанно - мыслит и считает; если спит по два часа в сутки! По этой же важной причине у него не могло быть гладкого характера. В быту Шмульц отличался придирчивостью, не мог удержаться от колкостей. «Вы, господин, должно быть дурак, если не можете поделить на полтора!» «Данное слово не так пишется, неуч», «Вам стоит носить головной убор подороже, тогда ваша голова хоть что-то будет стоить». (Вообще-то, жлобы всегда раздражены; жлобу вся жизнь – досада, потому что есть недополученная прибыль.) Никто не отвечал ему ни грубо, ни умно, словно признавая право Шмульца на хамское поведение. Также никто не говорил ему, что надо мыться хотя бы иногда.

«Он разглядывал и переживал своё лицо, как творец любовался бы на созданную планету. Прекрасное, неповторимое лицо. Кусты бровей с проседью, большой нос в чёрных точках, чёрные длинные ноздри с волосками потаённой внутренней жизни, губы насмешника (верхняя тонкая, нижняя толстая), борода, покрывающая густым лесом половину лица, разделённая на половины, каждая из которых внизу оканчивалась мини-косичкой; мохнатые уши, бакенбарды-пейсы, шапка полуседых кудлатых волос на вытянутой, как яйцо гагары, голове. Его глаза имели наклон – внешние уголки располагались ниже внутренних, так, что они домиком сходились к переносице. Очки увеличивали их, придавая им слегка удивлённое выражение, хотя на самом деле такого не было в них выражения, а была пытливая настороженность. Невыразительные, какие-то остановленные глаза, в них никогда не мерцала улыбка.
«Он долго любовался собой, поощряя себя, обещая себе великое будущее. Тут сам собой возникал вопрос о големе как о великом детище величайшего человека. Зачем ему голем? Дело не в биороботе, которого не жалко подставить под нож или пулю, – о таком практицизме Шмульц не думал, нет, ему было интересно, ему было задорно создать голема, потому что он тоже тогда станет Бог. Он, Балтазар Шмульц, будет Создатель и потеснит натурального Бога. Глядя в зеркало, он видел себя в ореоле звёзд, его дальномерная мысль видела космонавта, она видела медленную походку голема по какой-то шершавой далёкой планете. Все достижения голема будут его достижениями, Балтазара Шмульца. Он - покоритель и владетель космоса!
 
«Если бы он, давно покойник, знал, что сегодня его мечта исполнилась в большом тираже, планетарно! А может и знает, и злорадствует, потирая мёртвые лапки. А может открылась ему правда и проникла в забронированную гордыней душу, и ожила его душа после смерти для жуткого раскаяния. А у нас обратная задача - вернуть голема в человеческое состояние».
Лёша отодвинул книгу. Он видел Шмульца прям воочию. Шизофрения происходят из-за гордыни, но больные не догадываются о своём заболевании, как раз потому что они шизофреники. Шмульц болен космической гордыней. Однако это не отменяет его смекалки, он мыслил вперёд - и голем давно создан.
В шкафу тихо, и в комнате абсолютно тихо. Лёша в этой тишине слышал беготню своих мыслей. Он отвёл глаза на зеркало и увидел там бабушку.

Глава 5
Бабушка смотрела на него прямо, без утайки, у неё были напряжённые выпученные глаза и слегка растянутые губы - ухмылка сарказма? Лёша не испугался, он разозлился.
- Бабуся, я вам не Хома Брут. Я закрываю наше бестолковое общение.
Он полез в стопки простыней, отрезов, скатертей, занавесок, нашёл тёмно-синий отрез (чёрного не было) и завесил зеркало. Сказав «спокойной ночи», включив ночник, лёг с книжкой, но ему не читалось. Какая-то невежливость и недосказанность мучали его. Он убрал от зеркала тёмную ткань.

- Бабушка Антонина, вы напрасно храните верность этому дому, прошлым вещам, воспоминаниям. Обычных людей смерть умудряет; жаль, что с вами этого не произошло. Перейдя смерть, всякий, надеюсь, понимает, что здешний мир был обманом. Люди сюда рождаются не по своей воле и зачастую проживают ужасную судьбу, не имея особой вины. Телесный мир – это ловушка, сделанная в чужих интересах, не в наших. На земле нет ни воли, ни счастья, нет даже простой справедливости. Ничего стоящего, кроме предвосхищения небесной красоты. Я завидую вам, возможно, мне ещё долго ждать, но вы уже освободились от боли, долгов, проблем, от невзгод и недугов. Теперь перед вами просторное, полётное будущее. Бабушка, решайтесь! Отцепитесь от пустых привязанностей, скажите им «прощай!»
В зеркале произошла вспышка и тут же оно почернело, перестав отражать. Чтобы не стать свидетелем чего-то неположенного, Алексей вновь занавесил волшебное стекло. Сердце у него стучало, он устал, свои слова он словно вытаскивал из глубины земли – простые, вроде бы, слова. Странно то, что не она ему объясняла условия той жизни, а он ей. Не много ли на себя взял? Тем не менее, слова как-то подействовали. Он решил оставить зеркало в покое до утра.
- Отбой, - произнёс в потолок.

Вернулся к чтению. Сердце стучало громко, не унималось - ну и стучи, коли надо. Он отодвинул пережитое и постарался вчитаться в деяния Балтазара Шмульца.
«Помимо голема у него была ещё великая забота – личное бессмертие. Тут возможны два подхода. Или надеяться на того, кто обеспечивает бессмертием: обеспечивает «своих». Или надо надеяться на себя и обеспечиться бессмертием. Первый подход – религиозный, Шмульцу он чужд. Ощущая свою исключительность, он брезгует веровать в то, во что веруют массы, поэтому Щмульц для Бога не «свой». Долгая толстая очередь в рай вызывает в нём отвращение (эту очередь он сам придумал). Шмульц взялся решать проблему собственным инженерным и алхимическим умом. Мобильная пси Шмульца в предсмертный час должна переселиться в подставное тело, подготовленное физически и магически. Это будет не просто голем, но Голем с большой буквы, уникальный. Как он досадовал на отсутствие вечных материалов! Значит, ему потребуется череда подставных тел: когда одному телу будет грозить износ, мобильная пси Шмульца переселится в новое тело, и далее».
Лёша вспомнил, что в книжном блоке порой на нижнем или верхнем поле указывают название книги. Проверил все страницы – пометок не нашёл. Возможно, книгу издала университетская типография.
 
«Шмульц взялся делать новое тело из драгметаллов и булатной стали. Пришлось уменьшить свой будущий рост, чтобы уменьшить затраты. Форму он выбрал приближённую к естественной, правда из отверстий оставил только слуховые и глазные. Отверстия, как он понимал, суть нечто главное в анатомии, но всё же сократил их по необходимости. Он призвал себе в помощники оружейного мастера Казимира – мастера ковки и клёпки, брони и шарниров. …Шарнирные суставы Голем-Шмульц будет смазывать сам, ведь может никого и не остаться на грешной Земле. …Чем же Голем-Шмульц будет умасливать суставы? Простейшие вопросы ставили его в тупик, правда, ставили ненадолго: выручала вера в себя. Если сейчас ответа нет, с ходом времени ответы Шмульц найдёт.

«Каков родительский вклад в характер и мысли Балтазара? Его отец был шляпником и нередко бил сына, который не хотел быть шляпником. А его дядя Вертеп давал деньги в рост и сладко богател. Таковы факты, но факты скрывают правду. Быть может, жестокость отца и отсутствие заступничества Бога, сделало маленького Шмульца обиженным на всю жизнь, мизантропом и богоскептиком? Но может быть и так, что в нём с детства росла мощная гордыня, и никакие прочие факторы на мальчика не влияли? Какому суду он подлежит за идею обращать людей в големов, и должны ли рядом с ним на скамье сидеть его родители? Однажды он был свидетелем общения дяди с долговой распиской. Она оказалось помятой, дядю Вертепа это огорчило; он тщательно и долго ласкал бумажку пальцами, переворачивал и снова ласкал. Балтазар увидел здесь любовь… дядю тоже на скамью подсудимых? Наверное, нет, ибо спорадические внешние примеры люди фильтруют по своему желанию: от «ненужных» отворачиваются, «нужными» с детства любуются. Так по избранным примерам люди формируют себя. Значит, внешнее воспитание не работает? Нет, оно всё же работает, когда воспитание применяет гипноз и внушение (как телевизор, как партийная идеология в партийные времена). Оно работает, когда играет на соблазнах, но ещё лучше – на страхе, и если делает это неотступно. Воспитание есть - и его нет: пример условного бытия.

«Самое трудное в инженерном отношении – обеспечить металлического Шмульца энергией движения. В качестве движителя Шмульц решил использовать ленточную пружину. Он упорно работал над составом стали, чем радовал Казимира. Ванадий, марганец, вольфрам ещё не были известны, Шмульц использовал для улучшения стали серу, серебро, медь, но путного не получалось. Казимир имел свои секреты; не посвящая в эти секреты Шмульца, он выковал ровную тонкую полоску стали, которую скрутил плоской спиралью. Металлический голем будет внутренне схож с часами – с часами, рассчитанными на очень долгий ход.
«Казимир спросил его, как он будет заводить пружину своего будущего драгоценного тела? Алхимик показал ключ, подобный нашему «балонному», который будет вставляться в дырочку в «пупке» и проворачиваться n-раз.
- Кто будет его проворачивать n-раз? – пристал Казимир.
- Я сам, - ответил Шмульц. – Я буду жить в металлическом теле на правах волевого сознания.
- Вам понадобиться кто-то другой, - опротестовал ответ Казимир. – Вашей пружине не хватит сил завести саму себя.

Об этом Шмульц не подумал. Он с удовольствием представлял себе, как будет крутить заводную ручку вокруг условного пупка…  А ведь и вправду пружина сама себя не закрутит. Как неприятно! Казимир предложил свою помощь на будущие времена: он будет заводчиком пружины железного Шмульца.
– Ты, хоть и молод, а всё равно умрёшь, - отмахнулся Шмульц.
- Вам незачем влезать в железное тело? Ваша мобильная пси пускай живёт где ей угодно: хоть в броне рыцаря, хоть в комоде, хоть в зеркале, - предложил иной подход Казимир.
- И то правда, - задумался Шмульц с некоторой досадой на прозорливость компаньона.
- Если у вас не будет жёсткой формы, вы сможете принять любой облик: ангела, собаки, покойника…
- А ведь и правда, – очухался Шмульц, выбравшись из-под прежней идеи, словно из-под матраса.
«Наверно, свободу его мысли стесняло предвкушение драгоценности будущего тела: ему хотелось побольше драгоценного, он уже видел в своих глазницах кровавые рубины.

- А впрочем, ваш драгоценный Голем пригодится, чтобы пофорсить, - сделал реверанс Казимир.
Шмульц поглядел на него исподлобья.
- Но, - вновь заговорил настойчивый оружейник. – Вы не сможете сами заскочить в него. Вам понадобится внешний помощник, чтобы заклинаниями переселить вашу мобильную пси; надеюсь, вы доверитесь мне и научите заклинаниям.
- Мне не понадобится ничья помощь, - с раздражением ответил Шмульц, полагающий себя не только автором, но и повелителем всего задуманного.
- Посмотрим, - с издевательской практичностью заметил Казимир, который был значительно моложе алхимика.
- Ты больно-то не умничай. Жизнь - это эксперимент, - вдруг сказал Шмульц, и Казимир заморозил свои глаза, не ожидав такой фразы от алхимического проходимца.
Заметив произведённое впечатление, алхимик засмеялся фальцетом, что тоже было неожиданно для Казимира».

Лёша закрыл книгу и выключил ночник. Закрыл глаза и включил размышление. Шизофрения предусмотрительна и наивна, хитра и слепа. Без Бога не нужна никакая жизнь, и только шизофреник этого не понимает. А насчёт големов Балтазар оказался прав. Телевизор включи – и ты их увидишь. Загляни на дискотеку, на биржу, на совещание чиновников – они тут. Главнокомандующий НАТО – не просто голем, но голем кристальный, мыслящий труп, ясноочерченное сознание медведки. Глава еврокомиссии – майский жук. Политические дамы – ночные мучнистые бабочки, не помнящие своего человеческого происхождения. Такими они родились, потому что некие големы отразились в их генах. Увы, переформатированное сознание передаётся по наследству.
Большое количество гендеров на Западе это эвфемизм, прикрывающий многовидность големов.   

Глава 6
Решил опустошить шкаф и разбить на части, поскольку целиком не проходит в дверях. Лёша всё его содержимое перетащил в сарай. Из очередной переносимой пачки белья вылетела фотокарточка. Поднял её с мокрой земли - увидел мужчину в княжеском парчовом наряде. На тыльной стороне старческим почерком были начертаны слова. «Дорогой Захарий Червек на своём позорном рабочем месте. Он тоже умрёт, но не так, как мы. Его продвинутая псюхе сможет жить где хочет, и я рада, что пригласила его поселиться в моём доме. Меня уже не будет, я вряд ли успею преобразоваться, мне светит лишь сосновый гроб, но тешу себя надеждой о том, что Захарий примет во мне участие и найдёт подходящее решение для верной поклонницы».

Внизу отдельно горькая строчка: «Поздно, поздно я с ним познакомилась! Никогда судьба не была ко мне добра».
Находка не остановила его, шкаф был выпотрошен и разобран. Под горячую руку попал и диван. Для вывоза габаритного мусора Лёша заказал машину.
- Зеркало заберу домой, - определил водитель грузовичка.
- Не советую, оно с причудами, - поморщился Алексей.
- Понял, - водитель выпятил нижнюю губу, выражая понимание нашей нелинейной жизни.
Тронулась и закачалась машина с обломками дивана и шкафа. Зеркало отражало облака; разбить его Лёша не решился, будто ударить по живому. Ничего, пускай поотражает свалку.
Алексей истратил полдня на борьбу с обитаемой мебелью. Диван тоже порой издавал живой шум и поскрипывал, будто бабушка вспоминала молодые годы. Проводив машину, отряхнул руки. Затем сходил в лавку приобрести куриных запчастей для большого супа. Продавщица на этот раз не выдержала и спросила, женат ли он.

- Я холост, - был ответ.   
- Отчего ж не женишься? – был вопрос.
Он хотел ей сказать по большому счёту, что «человек не плодящийся добрей», но смущённо затоптался на маленьких словах.   
- Если судьба познакомит меня с женщиной милой, нежной, отзывчивой…
- А ты сам-то достоин «милой, нежной, отзывчивой»? – быстро метнула в него подковырку продавщица.   
- Ну вот, я едва слово молвил, а вы ко мне уже с колючками. Такая мне точно не нужна. Если бы вы были мужчиной, поняли бы меня.   
- Не знаю, не знаю, женщины привлекательны для мужчин… приятны наощупь и в разных отношениях… так уж природа распорядилась.
- Это так, но телесная приятность не перекрывает женской заботы о самоутверждении.
- Чего-то я об этом не думала.

По дороге домой Лёша позвонил Стасу, чтобы узнать побольше о бабе Тоне.
- Ты где, Алексей? Слышу, вороний галдёж. Ты, что, на кладбище? – сквозь городской шум прокричал Стас.
- Нет пока. Иду по деревне сквозь грязный апрель, смотрю на мокрые сосны, слушаю вороний грай, стараюсь не промочить обувь. Таковы мои занятия. Приезжай, чай попьём, поболтаем.

Лёша не упомянул главное своё занятие: постижение фотокарточки. Порой он останавливался и сызнова разглядывал её с обеих сторон. Почерк бабушки имел некоторое сходство с небесным силуэтом леса. Судя по состоянию бумаги этой фотке года два-три. Удивительно: от неё пахло чем-то непередаваемым, но ощущаемым как смертный страх, как неизводимая тоска. Быть может, не бумага, но манекен Захарий в расписном облачении наводил тоску и внушал запах. Лицо живого манекена улыбалось, подставясь под фотокамеру, но в глазах зияла жестокость. Лёша спрятал фотку под куртку, потому что насмотрелся и потому что заморосило.
Скоро остатки снега растают, и настанет повсюду мокрая грязь, а потом она высохнет, и ветер будет её завихрять пыльными винтами или гнать и бросать по примеру вьюги в лицо прохожим. А потом настанет зелень, и все скажут: «Как хорошо!» Всё зачирикает по садам и по лесным опушкам, засвистит, защёлкает - это май! Разомлеет и припухнет любовь, и начнётся по всем уголкам размножение, чтобы всё, что ныне есть, потом повторилось, пусть не в буквальном, но хотя бы в приблизительном виде.

Шум сзади - Лёша посторонился на обочину, проехал автобус в раскраске яркой, зовущей в даль. Два мужичка в бушлатах остановили его, голосуя руками. Лёша ясно запомнил зад автобуса, выхлопной дымок, правое заднее колесо с изумительно-круглой геометрией - сейчас под углом в идеальную меру сжатой. Увидел словно впервые. Двоих мужчин тоже запомнил, когда они готовились подняться в автобус и навострили носатые профили. Один усатый в кепке. Второй оформлен алкоголем, лицо набрякло, на голове птичий хохолок.
Когда Лёша волновался или глубоко задумывался, время вело себя произвольно и показывало мгновения жизни как что-то отдельное, и люди выглядели так, словно влипли на века в светлый янтарь. (В память, наверно.)

Когда вернулся, комнаты показались ему слишком просторными… ах да, нету шкафа и дивана; только прямоугольные светлые пятна остались на крашеных досках пола. Одиночество – хорошая вещь. К приезду Стаса он приготовил омлет, наделал маленьких бутербродов, и – как раз тут появился гость. На этот раз они беседовали долго, о разном. Лёша понял, чем отличается его гость от большинства людей. Нет, он ещё не голем, но человек лишённый видения красоты. (На стене сияли печатные копии замечательных картин, однако Стас не отозвался на их призыв и даже не взглянул.) Конечно, он видит соблазновую красоту молодых женщин, ибо так ему подсказывают гормоны; видит соблазновую красоту новеньких денег, ибо так ему подсказывает социальный азарт, но красоту, не связанную с личным интересом, не видит. Рассудительный, деятельный человек, лишённый главной радости. Его лицо и речь подтверждали духовный дефект.

Лёша заскучал, но всё же задал несколько вопросов о прежней хозяйке дома.
- Ты с ней чаёвничал, беседовал, вот и расскажи о ней, что знаешь.
- А ты чего шкаф и диван удалил? Они ж не проходили. Разобрал?
- Пришлось.
- Чего-нибудь нашёл? Бабкины секретики? 
- Вот, - Алексей предъявил карточку.
- Хм, а я этого мужичка знаю, - задумчиво сказал Стас и перевернул фотку.
Посопел, повыпучивал губы.
- Бабка дала ему политическое убежище на неделю: кто-то за этим ряженым охотился. А потом она ожерелье купила очень дорогое. Ты, кстати, ювелирку не находил?   
- Ну так бы я тебе и сказал. Значки – ладно, твоя тема, а всё остальное – моё законное имущество.
- Ну да, ну да. Просто имей ввиду, у меня хороший ювелир… может купить.
 
- А после проживания этого ряженого баба Тоня изменилась?
- Разительно. Стала говорить загадками о новом знании, о каком-то предназначении человека. Я расспрашивал, но ничего не узнал. Порой она бывала в лихорадочном состоянии, говорила вообще невразумительно. Тогда я списал это на старость и тому подобное. 
- Ряженый потом появлялся?
- Вроде бы нет. Но когда он здесь находился, он вовсе не был ряженым: обычный мужичок в обычном костюме. Правда, я только раз его лицезрел, и то через дверной проём: бабка в дом не пустила. 
- А потом она сказала, кто это был?
- Посланец! – гость смешно поднял палец вверх. - А ты чего интересуешься?
- Из-за этой фотографии. Мне кажется мужичка зовут Захарий, он работал или работает манекеном или зазывалой при дорогом бутике.
- Ого, откуда сведения?
- Из постороннего источника, случайно.
- Не хочешь – не говори, - обиделся гость, но за чаем оживился. – Тверские новости: на улицах стали появляться левые «зебры», уже несколько пешеходов пострадали. Водители не знали об этих новых пешеходных переходах... а вскоре кто-то стёр левые "зебры". Кому это нужно? – задумался вслух Стас.
- Шутки подростков-стримеров? – предложил Алексей.
- Кто знает, менты вообще ничего не придумали.
- Поросль недорослей.
- Чего?
- Ничего. Тик-ток и прочий дебилизм.

- Может быть. Молодёжь… почему так свойственны подросткам злые приколы?
- Гормоны воспламеняют их воображение и кураж. Среди подростков много бесноватых, причём публично бесноватых: им надо себя показывать.
- Неужто гормоны? - задумчиво спросил Стас.
- А что ещё? Прежде я думал, что гордыня – отдельная сила, теперь знаю, что она тоже произведение гормонов наравне с похотью и похвальбой. Просто объяснять это долго. Не буду.
Алексей заметил, что слово «гордыня» не было обжито умом гостя, поэтому решил замять вопрос.

- Я не понимаю некоторых слов: гордыня, смирение, духовность… родись я веком ранее, умер бы от непоняток. И книги, в которых сюжет связан с церковными или нравственными понятиями, не могу читать, всё мне кажется, что это нарочно придумано. Для меня страх Божий такая же сказка, что и волшебство, и дьявол, и аленький цветочек. Почти вся мировая литература посвящена колдовству, снам, фантазиям, страданиям совести, рассуждениям о Боге, о чудесах, о нечистой силе… И ведь приходилось в универе эту чепуху читать! Увлеклись чудесами, про НЛО передачи по телеку показывают, под словом космос уже видят Вселенский Разум – прям религия! Ха, космос! Припудрили пустоту и ладно, о земном думай!
- Я тебе сочувствую, - заметил Алексей, ни капли не сочувствуя, но тоскливо удивляясь.         
- А прославленный роман «Мастер и Маргарита» - там же выдумки, всё, сплошь! - горячо выпалил Стас.
- Что именно?
- Ну… говорящий кот.

Алексей допил свой чай и встал, чтобы сделать пару шагов по комнате. Ему стало немного душно. За окном почти стемнело, только забор и нижняя часть облака пытались казаться светлыми. Он включил абажур и снова прошёлся между окном и столом.
- Литература не обсуждает мир предметов, ей интересен мир смыслов. Предметы стараются походить на смыслы, они хотят содержать в себе смыслы, но всё же лучше говорить напрямую о смыслах, поскольку предметам и голым фактам любой умелец может придать любое значение. Так из протокольных, проверенных фактов можно слепить чудовищную ложь, как делали Чернышевский, Писарев, Горький, Эренбург и почти вся компания с названием «Союз писателей». И можно рассказать о фантастических смыслах самую что ни на есть протокольную правду, как сделали Гоголь, Гофман, Булгаков… Только заметь, едва ли такое можно провернуть без иносказания, без волшебных метафор. Почему? Потому что смыслы - они живые, они не терпят строгую обрисованность и чертёжность. Это их душит. В общем, не отвергай говорящих котов.

- А, ты тоже из этих… сочинителей.
- Нет, я леплю фигурки инопланетян и жителей моих сновидений, - ответил Алексей и понял, что самое время прекратить разговор.
Стас тоже это почувствовал и вскоре простился. («Простился» – сказочное слово: не просто ушёл, но ушёл с беспокойством о неоставлении обид.)
Помыв посуду, Лёша лёг читать загадочную книгу, да только интерес к ней пропал. Разумеется, человеку разумному необходимо понимать, где какие силы прописались и проживают, но близко с ними знакомиться не стоит: опасно, от некоторых знакомств душа темнеет. Хорош, тема закрыта, сказал он себе и ощутил облегчение. С лёгкой душой заснул.
Кто-то бегал по чердаку на шустрых лапках, старый холодильник бормотал и гудел, а потом кто-то заскрипел зубами. Какой неприятный звук! – подумал во сне Алексей и проснулся. Не напрасно – посреди комнаты стояла бабушка Тоня в ночной сорочке, глаза кирпичного цвета, волосы растрёпаны, как лён, лицо белое с потемнениями - в цвет луны; выражение надменное, верхняя губа приподнимается, чтобы показать, наверное, зубы… но есть ли они у старухи? Лёша спустил взор на пол и подивился ногам.

- Бабушка, отчего у тебя такая большая нога, размер поди сорок пятый? - хриплым голосом вопросил.
Хотел засмеяться, но только булькнул. И вот опять разозлился.
- Ты не бабушка Тоня, ты злобный идиот Захарий. Твоя мобильная пси проклята, и ты маешься, не зная, как применить свои гнусные знания. Силёнок тебе не хватает. Решил у меня подзанять? Бабушкой прикинулся? Ума тебе не хватает. У бабушек ступни бывают пухлые, но не такие длинные. И зубами не скрипят, потому что скрипеть нечем. Проваливай, мираж ты сортирный. Я недавно в храме был… и тебя сейчас между ушами святой водой полью. Постой ровно.
Лёша поднялся, ощупью пошёл в холодный чулан за святой водой. Когда вернулся, в комнате было пусто. Налил воды в ладонь, отёр усталое лицо, снова лёг, включил ночник, открыл книгу на последней странице. Его сердце громко стучало. 
«На Земле царит големщина, человек исчезает… но есть лестница в небо, и големы не могут её обрушить. Лестницу! – возгласил шёпотом Гоголь, телом погружаясь в смерть, а помышлением глядя вверх».