Босомыга. Из неопубликованного

               
  Человек двадцать пять жителей шахтёрского посёлка ждали утреннего автобуса. Предварительно билеты не продавали в те годы. Многие, чтобы доспать в пути, надеялись занять сидячие места силой и нахальством.

  Тёмная замёрзшая толпа в это октябрьское предзимье стояла молча, подбадривая себя постукиванием ног и передёргиванием тела с возгласом: «У-х-х!». В глаза друг другу старались не смотреть. Многие из них засунут совесть в карман, когда начнут брать автобус штурмом. Молодёжь, ехавшая на работу в райцентр, скучала.

 И тут, через дорогу, несмотря на ранний час, в продуктовом ларьке вдруг со скрипом открылась дверь. В её проёме свет от лампочки высветил фигуру женщины. Она на миг остановилась и, внимательно посмотрев на толпу, бодро произнесла:
  – Вот и мои зрители ещё не уехали.
  Сделав шаг вперёд, поскользнулась. Но не упала. Не замечая, прошла по ещё не совсем замёрзшей луже.
  Её угадали сразу и стали пристально смотреть на приближающееся местное чудо.
  – Бысомыга, – кто-то обронил  из толпы.
  – Это Варька, – подтвердил другой. – Какая была красивая девушка. И что стало,–  сочувственно добавил он.

  Она  шла ещё крепкой, непохмелённой походкой к людям. Ей очень нужны были зрители, чтобы продемонстрировать своё бабье горе.

  Пассажиры, держащие в руках брезентовые сумки, сетки,  рюкзаки, невольно сжались. Ещё бы: такой холод, а  молодая женщина двигалась в резиновых калошах на босу ногу. Лёгкое осеннее пальтишко, одетое впопыхах, вряд ли согревало её.
  Как из ножен саблю, выхватила она из кармана бутылку водки и одним движением  зубами откупорила её. Залихватски раскрутив пузырь, крикнула надрывно, дерзко, с болью:
  Эй, шахтёры-каторжники! За вас! За вашу короткую жизнь! За любовь!
  Водка ещё кружилась по стенкам поллитровки, когда она поднесла её горлышко к бледным губам…

  – Варюшка, ты обед приготовила? – спросила вошедшая соседка Нюрка.
  – Первое готово, затеваю вареники. Скоро уже наши с работы придут. Мой сказал, что вечерком, перед сном, на речку сходим побаловаться. Готовлюсь, подруга.
  – Ты уже чувствуешь своего мальца?
  – Поди каждый день: ножками бьёт в живот. А твой, Нюр, как?
  – Мой тоже озорует. У вас, Варька, хорошо: кухня отдельно от комнаты. А мы вальсируем вокруг печки.
   В широком коридоре барака раздались быстрые шаги. Соседский паренёк Колька резко открыл дверь и с выпученными глазами крикнул:
  – Шахтёров завалило!
  Беда стеной навалилась на Варьку. Она очнулась уже в больнице. Санитарка, присев к ней на койку,  прошептала:
  – Мальчик у тебя был. Уж очень мал был. Насилу тебя спасли. О, горе, горе женское. А ты, касатка, поспи, поспи ещё.
  В ответ Варька зажмурилась. Из красивых очей ручьём полились слёзы.
Без неё похоронили и  мужа, и брата. Она пришла в пустую квартиру и очень долго сидела молча. Когда стало совсем темно, щёлкнула выключатель. Горе постепенно  отошло в сторонку и стало завязывать свои загадочные узелки.

  Первой заметила неладное в поведении Вари мать, придя проведать её.
  – Ты что варишь, дочка?
  – Обед, маманя. Скоро мужики придут с работы.
  – А что у тебя в кастрюле, моя хорошая?
  – Мясо, картошка, капуста.
  – Эх, дочка, дочка. Да ты ложки и вилки варишь. Неужели не видишь?

  Дальше становилось хуже. Подруга  Нюрка стала наведываться в гости с бутылкой водки. Варе это понравилось: забывалось прошлое. Она даже говорила:
  – Ой, будто отлегло.
  – Может, и правда, поможет, – вторила соседка.
  Помогало на время, когда сидели вдвоём. А  уходила Нюрка, и ум у Вари вновь затуманивался. Украдкой начала пить одна. Пила и плакала, плакала и пила. Когда мать заметила это, было уже поздно.
  Варька не страдала похмельем. Она старалась утопить в водке горе своё. Но вот беда: утонула в ней сама. Организм её боролся за жизнь сколько мог, защищая бедолажку до последнего…

Она умерла весной под утро, когда прилетели ласточки. Мать и закрыла ей глаза.
«Жалко девушку-умницу», – говорили все вокруг, но сами прозвали её Босомыгой.