26 Рост неравенства и наказание за бедность

- 26 -
Рост неравенства и наказание за бедность.

В научной литературе есть термин «пауза Энгельса» означающий рост неравенства в Великобритании в конкретный период с 1800 по 1830 года, когда беспрерывно углублялся разрыв между доходами владельцев капитала (фабрик, заводов) и зарплатами наемных работников. Ну как было не обогащаться, когда бесконечный приток рабочей силы не позволял работникам рассчитывать хоть на мизерную прибавку зарплаты.
Роберт Аллен в статье «Пауза Энгельса. Технические инновации, накопление капитала и неравенство в годы британской Промышленной революции» для журнала «Исследования в области экономической истории» пишет:
«В первой половине 19-го века реальные заработные платы рабочих стагнировали. Производительность труда, напротив, росла. Доля прибыли в национальном доходе за пятьдесят лет удвоилась, потеснив в национальном доходе зарплаты и земельную ренту» .

Чтобы объяснить рост неравенства Аллен прибег к сложным математическим моделям, которые позволили ему сделать терапевтический вывод о том, что: «Без сорокалетнего «взлета» неравенства не было бы экономического роста: изобретения повышали спрос на капитал. Чтобы внедрить технические новшества, требовались значимые вложения капитала. Потребность в капитале, в свою очередь, «заставляла» капиталистов повысить норму прибыли. Используя возросшую прибыль, капиталисты «профинансировали» спрос на капитал и саму Промышленную революцию, как таковую» .
Вот так беспристрастная математика помогла доказать, что величие Британии и Научно-технический прогресс был оплачен страданиями рабочих, нещадно эксплуатируемых и вынужденных наниматься за ничтожную плату. Вместе с тем, без этой жертвы, не было бы не величия, не промышленной революции. То есть, неравенство было неизбежно, предопределено самим ходом истории, и в контексте великих преобразований вполне себе допустимо. Во всяком случае, так полагает автор статьи, прикрывшись математическими формулами.

К сожалению, математика не панацея, весь её бесстрастный арсенал не помог автору статьи в попытках оспаривать модель «экономического развития с неограниченным предложением рабочей силы» Льюиса (Lewis, 1954), согласно которой индустриальный сектор черпал рабочую силу из сельскохозяйственного, где предложение труда было близко к бесконечности, в результате чего высокое предложение труда удерживало заработную плату в индустриальном секторе на уровне прожиточного минимума, и в результате прибыль капитала ускоренно росла.
Доводы Роберта Аллена парадоксальны. К примеру, он пишет: «В английском сельском хозяйстве, в реальной истории, не было ни излишков труда, ни низких доходов. У нас нет данных о профиците предложения труда на селе… Вопреки доводам Маркса, парламентские огораживания не изгоняли людей с земли. Более того, миграции из сельской местности препятствовали Закон о бедных, Poor Law Amendment Act 1834-го года, и система субсидий Спинхэмленда».
 
Даже сильно не углубляясь в статистические данные, а лишь обратившись к самой статье, где сказано: «У нас нет данных о профиците предложения труда на селе. В 1801-м году только 36% работников промышленности были выходцами из сельской местности (Deane and Cole, 1969, p. 142) », можно только восхищаться аналитическим дарованиям автора.
Когда в 1801 году огораживание только набирало ход, выходцы из деревни составили 36% рабочего класса, т.е. более трети рабочих в первом поколении прибыли из деревни!

Таблица 1 :
Средний возраст смерти в 1842 году
Место      Дворянство Торговцы  Рабочие
Бетнал Грин      45          26            16
Болтон               34         23            18
Дерби                49          38            21
Кендал              45          39            34
Лидс                44           27            19
Ливерпуль       35          22            15
Манчестер       38         20            17
Уилтшир          50         48           33

Учитывая пропорцию женщин и детей в рабочей среде и среднюю продолжительность жизни рабочих в то время (смотри таблицу 1), то выходит, что треть всех работников фабрик страны прибыло из деревни в течении примерно пяти - семи лет. Это незначительно? Серьезно? А что сказал бы автор, если бы в течении этого времени в Европу прибыло беженцев этак в 36% от общего числа занятых на континенте? Это сколько миллионов? Пятьдесят? Семьдесят?
Но это ещё не самый удивительный довод Роберта Аллена. В предисловии статьи он пишет: «В последующие тридцать лет, в 1830-1860-е, TFP  выросла почти до одного процента в год. Капиталовооруженность также увеличилась, как и производительность рабочего – они росли на 1,12% в год. Реальные зарплаты сдвинулись с мертвой точки и тоже начали расти, с темпом 0,86% в год, но все же отставали от темпов роста производительности».

Фактически автор статьи, констатирует, что пик неравенства к 183о году уже пройден.  Но если наиболее острый этап неравенства, названный «паузой Энгельса», по мнению большинства историков и самого Роберта Аллена укладывается в период с 1800 по 1830 года, а «Закона о бедных» принят в 1834 года, то как он мог препятствовать миграции из сельской местности до своего принятия?
С другой стороны, если никакой миграции не было, то принятие специального закона, призванного препятствовать миграции из сельской местности, должно быть, по мнению автора, простой блажью законодателей. Однако, если предположить, что законотворческие инициативы всё же укладываются хоть отчасти в элементарные причинно-следственные связи, то мы должны признать, что только чрезмерным ростом нищеты могла быть вызвана потребовались в настолько экстраординарных мерах, которые не укладываются в обычные нормы морали и нравственности.
   
В действительности, в 1832 году сумма, потраченная на помощь бедным по всей стране, возросла до 7 миллионов фунтов стерлингов в год по сравнению с 2 миллионами фунтов стерлингов в 1784 году, что уже ложилось непосильным грузом на налогоплательщиков. Смею предположить, что связан такой рост был не с тем, что нищим стали предлагать вместо хлеба булочки или французские бриоши. 
Разрушение старых социальных связей общинного уклада привело и к переизбытку рабочей силы, и к колоссальному росту бедности. Многие люди, из поколения в поколение полагавшиеся на общинную взаимопомощь, терялись в новых условиях. Если твердые хозяйственники смогли довольно быстро приспособится к реалиям капиталистического рынка, то те, кто до этого балансировал на грани, выкарабкиваясь по большей части за счет общины, после её развала зачастую оказывались за гранью. Для многих недавних общинников «освобождение» от общины стало невыносимым испытанием.

«Закон о бедных» (Poor Law Amendment Act) от 1834-го года отменил пособия в денежной форме и в виде пищи, а вместо пособий для всех бедняков Англии предлагались работные дома. Эти заведения, по мнению законодателей были призваны отбить у бедных охоту бездельничать.
Что же предложил законодатель своим бывшим кормильцам? Работные дома, по сути, были трудовыми колониями, мало чем отличающимися от тюрем: жёсткий режим, система наказаний, включающая телесные, помещения в карцеры и ограничения в еде. В некоторых работных домах были отдельные "грязная" или "зудящая" палата, где содержались заключенные с кожными заболеваниями, такими как чесотка вплоть до поступления в сам работный дом.

Условия в обычных палатах были ещё хуже, что было специально сделано для того, чтобы отпугивать бродяг. Так и вижу, как сотрудники работного дома специально маскируют убранство уютных покоев грязным тряпьём, чтобы кого-то отпугнуть.
На самом деле, типичная палата начала 19-го века представляла собой одно помещение с ведром посередине для санитарных нужд и местами для сна, которые в Лондоне в середине 1840-х годов представляли собой только солому и тряпки прямо на полу, и лишь для больных были доступны кровати.
Законом о бедных подразумевалась, что труд заключенных принесет прибыль их работным домам или, по крайней мере, позволит им обеспечивать себя самостоятельно, но на практике доход никогда не покрывал даже текущих расходов.
Работы поручались заключенным такие, как разбивание камней, удаление конопли с телеграфных проводов или измельчение костей для производства удобрений. Доступные данные о смертности в системе работных домов минимальны, однако в документальном фильме "От стены до стены. Секреты работного дома" утверждалось, что после принятия Закона о поправках к закону о бедных 1834 года, умирало 10% от тех, кто принимался в работные дома .
Самым знаменитым постояльцем работных домов был Чарлз Чаплин. В конце XIX века он попал в работный дом вместе с матерью и братом Сидни. Мать Чаплина надеялась, что скоро сможет выбраться, но сошла с ума и была переведена в психиатрическую лечебницу. Человек, который смешил весь мир, смог вызволить свою мать оттуда только в 1921 году.

Согласно одним источникам, в Великобритании на 1832 год насчитывалось 1,5 миллиона нищих, что составляло не много ни мало около 12% от 13-миллионного населения. В более благополучном 1846 году из 1,33 миллиона всех нищих только 199 тысяч содержались в работных домах, из которых только 82 тысячи считались трудоспособными, в результате чего, по одним оценкам, 375 тысяч трудоспособных находились на открытом воздухе .
При этом, вычитание из общего числа нищих числа тех, кто оставался на открытом воздухе (1330000 – 375000 = 955000), дает цифру в 955 тысяч человек, что никак не сходится с цифрой в 199 тысяч, которой будто бы ограничивалось число заключенных в работных домах.
Куда тогда подевались остальные от 1,33 миллиона, если они не остались на улице (375 тысяч) и не содержались в работном доме (199 тысяч)? Возможно, статистика скрывает данные о сотнях тысяч нищих, оставшихся не только на улице, но и предпочитающих оставаться во дворцах, усадьбах, шале или на собственных яхтах? Так пусть она ими поделится.

По другим источникам, было подсчитано, что, исключая периоды крайних экономических трудностей, всего около 6,5% британского населения могло быть размещено в работных домах в любой момент времени .

Поскольку никто не строит объект, для того чтобы разместить в нем в несколько раз меньше людей, то можно предположить, что выделялись из бюджета деньги равные или даже меньшие статистическим данным на тех, кто подходил под «Закон о бедных». При том, что общая вместимость работных домов, рассчитанная из 6,5% населения Англии составляла чуть более миллиона с небольшим человек, то эта цифра прекрасно коррелирует с полученными от первого источника данным на благополучный 1846 год в 955000 заключенных в результате простого вычитания из общего числа нищих Англии числа тех, кто оставался на улице. Кстати, число нищих, остававшихся на улицах согласно данным статистики, скорее всего связано с отсутствием для них мест в работных домов, поскольку их нахождение на улице противоречило букве закона.

Ещё большее представление о том, какая масса людей прошла через систему Работных домов может сообщить следующий факт. По состоянию на 1997 год около 10% населения Великобритании имели генеалогическую связь с системой работных домов.

Для того, чтобы осознать глубину пропасти, в которую попала Англия в результате варварского огораживания, можно попытаться сравнить, хотя бы очень приблизительно, с каким-нибудь подобным историческим явлением.  Лучше всего это будет сделать на примере наиболее известной и осуждаемой мировой общественностью практики исправительных лагерей в Советском Союзе.   
Берясь за сравнение ГУЛАГа в СССР и работных домов в Англии, нужно признать такую задачу очень затруднительной по множеству причин.  Во-первых, по временным. Система исправительных лагерей просуществовала в СССР целых 29 лет, в то время как в Англии общая история аналогичных заведений насчитывает всего несколько веков, если считать с 1631 года, когда встречается сообщение в отчете мэра Абингдона, что "мы построили в нашем районе работный дом, чтобы заставить работать более бедных людей" , или немногим более века, если считать с момента принятия «Закон о бедных».

Во-вторых, очень затруднительно сравнивать условия содержания и массовость, учитывая существенную разницу в численности населения стран и чрезвычайную политизированность различных оценок или полного отсутствия информации.
И наконец, в-третьих, нужно учитывать разницу в гуманистических подходах. При существенной разнице в режиме содержания, все же для того, чтобы попасть в ГУЛАГ нужно было оказаться обвиненным в преступлении, то для того, чтобы попасть в работный дом становится преступником не требовалось, достаточно было просто обратиться за общественной помощью.
Согласно различным оценкам через систему лагерей, тюрем и колоний ОГПУ и НКВД в 1921—1953 гг. прошло от 7,6 млн человек до 14 миллионов у иностранных историков, в то время как общая численность превышала 2,5 млн. человек только в период с 1950 по 1952 годы . При населении СССР в 170,6 млн. человек по переписи 1939 года и 188,7 млн. человек на 1953 год, одновременно содержалось во всей системе лагерей, тюрем и колоний ОГПУ и НКВД, включая и тех, кто был осужден по уголовным статьям, не более 1,4 % населения страны. Смертность, за исключением катастрофического голода в 1933 году и военных 1942 - 1944 годов, составляла от 1,21% до 5,95% в период 1930-1949 годов и от о,4% до 0,95% в относительно благополучные 1950-1956 годы. 

Только по тем отрывочным сведениям, которые находятся в открытом доступе, нужно отметить сколь сопоставимы цифры в абсолютных значениях (2, 5 млн. человек в СССР, около одного миллиона в Великобритании) и насколько большее (в 4,4 раза) количество заключенных содержалось в Работных домах в процентном отношении к общему населению страны (6,5% в Англии против 1,4% населения СССР). Возникает горькое ощущение, что страдания английского народа от огораживания, Закона о бедных, и как итога Работных домов до конца не осознанно мировым сообществом.
С чувством глубокого понимания пересчитывая количество английских авторов, оказавшихся неравнодушными к страданиям советского народа в исправительной системе ГУЛАГа и тот ничтожный список российских авторов, озаботившихся проблематикой Работных домов. В связи с этим мы должны со стыдом признать, что англоязычные авторы с открытым сердцем взялись за чужие проблемы, как за свои, в отличии от российских авторов, что не лучшим образом характеризует отечественную историческую школу.  Оставаться настолько черствыми к прошлому Англии, в то время как англоязычные авторы тратят столько сил, практически забывая о собственной истории, — всё это ложится чёрным пятном неблагодарности на российских историков.
Возможно, правозащитные организации и общества памяти могли бы восполнить пробелы английской истории, оказать посильную помощь и провести изыскательные работы по восстановлению исторический истины, в то время как тамошняя историческая наука так занята прошлым других стран и оттого не находит времени на собственную.

Английский народ, как и любой другой народ, имеет право знать правду о том, какую цену ему пришлось заплатить за индустриализацию страны и варварскую коллективизацию (простите, оговорился, огораживание).    
Вместе с тем, когда в столь разных социальных системах, как зарождающийся капитализм и зарождающийся же социализм, разрушение крестьянской общины или иных социальных сообществ, по той или иной причине мешающих государству, вызывает у власти потребность в столь сходных формах стимулирования к труду путем помещения людей в исправительно-принудительные заведения, то это наводит на определенные мысли.

  Кратко. Экономическому росту препятствовало наличие огромной доли населения, практически не вовлеченной в рыночные отношения. Соседские и семейные общины внутри себя обходились натуральным хозяйством, что с учетом их численности не способствовало росту потребительского рынка и экономики в целом. Вместо того, чтобы искать сбыт на внешних рынках оказалось намного проще многократно увеличить емкость внутреннего за счет вовлечения до 95% собственного населения, занятого в сельском хозяйстве.
Деньгам, оказывается нет дела до государственного устройства. Им не важно – капитализм или социализм, когда остается столько людей так нагло игнорирующих доверие к деньгам. Государство, если оно желает экономического роста и заботится об общем благе (материальном), разрушит любые объединения людей в которых предпочитают доверие друг к другу в ущерб всеобщему эквиваленту и, соответственно, его эмитенту.