И снова это прошлое...

      Молния яркой стрелой полоснула небо и в холод вечерних сумерек, ворвался оглушительный раскат  грома.
Тяжёлая дверь полицейского участка, расположившегося на окраине  провинциального  городка,  со  скрипом распахнулась, и в помещение вошёл пожилой господин в сером промокшем от дождя  плаще  и  широкополой шляпе, по краям которой, водопадом сочилась влага. Под сапогами тут же  образовалась  грязная  лужа.  Сняв шляпу и несколько раз тряхнув ею, вошедший неторопливо пошёл  по тускло освещённому  коридору,  остав-
ляя на полу мокрые следы. Длинный коридор, где располагались двери кабинетов, встретил  его  запахом  сы-
рости и шумом дождя, время от времени заглушаемом раскатами грома. Пожилой  господин,  щурясь,  всмат-
ривался в таблички на дверях, но нужного ему кабинета не находил. Наконец,  в  конце  коридора,  справа,  он увидел полоску света, сочившуюся из-под двери. Он тут же пошёл на свет, как на последнюю надежду, выпа-
вшую ему за всё время пребывания в этом помещении – пропитанном сыростью и холодом. На двери, к  кото-
рой он подошёл  было  написано – «дежурный».  Приоткрыв  скрипучую  дверь,  посетитель  робко  заглянул. Обежав взглядом открывшееся перед ним помещение, и убедившись, что в нём никого нет, он прикрыл дверь
и в это время, откуда-то слева, раздалось покашливание. Пожилой господин прислушался. Теперь, послыша-
лись какие-то непонятные звуки, словно кто-то колотил по деревянной поверхности. Он подошёл к кабинету, откуда раздавался этот шум. Табличка гласила: «Комиссар Микеле Нардулли».
   На этот раз он постучал – стукнув три  раза  сухими  костяшками  пальцев  по  выкрашенный  в  белый  цвет поверхности двери. Ответом были всё те же непонятные звуки. Он стучал снова и снова. Но и  на  этот  раз не последовало  приглашения  войти.  И  тогда,  он  открыл  дверь.  Возле  окна,  спиной  к  письменному   столу, заваленного бумагами, стоял плотного телосложения человек, пытающийся то ли  открыть,  то  ли,  наоборот,
закрыть форточку. Судя по его резким движениям, было видно, что сделать ему это никак не удаётся.    
   Посетитель какое-то время стоял, наблюдая за действиями хозяина  кабинета.  Потом,  чтобы  привлечь  его
внимание – кашлянул.
   Комиссар обернулся, не отпуская железный язычок форточки.
   – Вы ко мне? – спросил он, растянув губы в широкой улыбке, так, словно  за  дверью  стоял  его  старинный друг, а не пожилой посетитель, которого никогда до этого он не встречал.
   – Да… я… мне нужна ваша помощь, – робко произнёс посетитель.
   Словно радуясь появлению посетителя, комиссар бросил своё бессмысленное занятие,  и  поправив  съехав-
ший на штанах ремень, взмахом руки, пригласил его войти. Тот не заставил себя  ждать – вошёл  в  кабинет  и аккуратно прикрыл за собой дверь, словно она была выложена из хрупкого стекла.
   – Садитесь! – пригласил комиссар, кивая на мягкое кресло напротив стола.
   И вновь посетитель не заставил себя упрашивать – расстегнув плащ, за  которым  показался  серый  костюм, он не торопясь опустился в кресло, жалобно  скрипнувшее  под  ним,  как  изношенные  суставы  страдающего ревматизмом.
   – Слушаю вас! – произнёс хозяин кабинета, заняв своё место за столом.
   Ответить посетителю помешал очередной раскат грома, послышавшийся за окном, отчего оба, как по  кома-
нде, коротко вздрогнули. И снова блеснула молния, явив за собой всё  тот-же  небесный  взрыв,  оглушивший
помещение и находившихся в нём. Когда буйство природы стихло, пожилой  господин,  теребя  в  морщинистых руках шляпу, произнёс:
   – Я хочу заявить о пропаже.
   – Так! У вас что-то пропало, – подал голос комиссар, с видом человека, которому не раз  приходилось  стал-
киваться с делами подобного рода. – Что-то ценное?
   – Пропала моя дочь. – Пояснил посетитель.
   – Ваша дочь! – повторил комиссар. – Как давно она не появляется?
   – Вот уже третий день она не даёт о себе знать, – ответил пожилой господин, пытаясь скрыть  свои  эмоции, хотя и так было заметно, что он сильно переживает.
   – А до этого, вы поддерживали с ней постоянные отношения, – уточнил комиссар.
   – Да. Собственно, мы живём в одном доме. У меня вилла за городом.
   – Сколько ей лет?
   – Восемнадцать.
   – Восем-над-цать? – повторил комиссар, явно ошарашенный этой цифрой.
   – О, я понимаю ваше недоумение, – поспешил пояснить проситель. – Она моя приёмная дочь. Я  познакоми-
лся с её матерью, когда она уже была беременна. Ей самой тогда было столько же…
   – … сколько её дочери, теперь. – Закончил за него комиссар Нардулли.
   – Да, именно так.
   – Хорошо. Сейчас, вы напишите заявление. И ещё, дайте адреса и телефоны её друзей  и  знакомых – может кто, что знает, слышал, или был свидетелем чего-то, что стало причиной её исчезновения – скажем так. У  неё есть молодой человек?
   Посетитель сидел обратив свой потухший взгляд куда-то поверх головы комиссара, он был прикован к сво-
им переживаниям и не слышал, что говорит полицейский.
   – Да, кстати, какие у вас отношения с дочерью?
   Этот вопрос вывел его из оцепенения, он опустил глаза, столкнувшись со взглядом комиссара и сказал:
   – У нас хорошие отношения! Мы ладим!
   – У неё есть друг?
   – В основном подруги.
   – Может, последнее время, вы видели её в компании молодого человека? – допытывался комиссар,  будто  в этом была заключена причина исчезновения девушки. – Наверняка,  она  довольно  привлекательная  молодая синьорина…
   Человек в кресле молчал. Было видно, что он  что-то  собирается  сказать,  но  не  решается.  Возможно,  это могло бы пролить свет на причину, по которой он пришёл сюда и говорит с этим посторонним человеком,  не имеющим никакого отношения к его семье. Даже никогда  не  видевшим  её  членов.  За  окном  по-прежнему бушевала стихия, а двое сидели друг против друга, в томящем ожидании, что вот-вот, кто-то  нарушит  тиши-
ну и заговорит. Но оба молчали. Комиссар Микеле Нардулли барабанил по столу кончиками  пальцев  правой руки, в левой, он то и дело теребил авторучку с изгрызенным концом. Это был человек  сорока  с  небольшим лет, высокого роста и плотного телосложения. Начавшие редеть тёмные  волосы,  лежали  пробором,  виски которых уже тронула седина. Уверенный взгляд выразительных глаз, широкий нос, тонкие  губы,  массивный подбородок, с едва заметной ямочкой посередине – таким был комиссар полиции, служивший  в  полицейском участке провинциального городка  на юге Сицилии. Сидевший в кресле  напротив  старичок,  выглядел  как  и многие представители пожилого возраста – шестидесяти  лет,  высокий  и  худой.  Бледное  лицо  со  впалыми щеками, было испещрено мелкими морщинками, как высохшее яблоко. Редкие седые волосы зачёсаны  назад. Кустистые брови скрывали под собой маленькие, немного слезящиеся глаза, тонкий нос, сухие губы  и  заост-
рённый подбородок – дополняли его невзрачную внешность. Чуть подрагивающие пальцы то и дело теребили лежавшую на коленях шляпу. Он был расстроен  и  немного  смущён,  что  заметно  сказывалось  во  всём  его облике. Комиссар, в душе, искренне пожалел этого человека и решил, во что бы то  ни  стало,  помочь  ему  и, лично заняться его делом. Он уже хотел задать очередной вопрос, когда заметил лёгкое шевеление в  кресле – собеседник оторвал правую руку, теребившую шляпу, и сунув её  во  внутренний  карман  пиджака,  вытащил старый, потёртый бумажник. Раскрыв его, он извлёк фотографию. Мельком глянув на неё, он  протянул  руку и положил снимок на стол. После чего, снова вернул бумажник в карман.
   Комиссар опустил глаза на положенный перед ним цветной снимок, на котором были изображены две  жен-
щины. Одна была привлекательная брюнетка, с копной  длинных  струящихся  волос,  немного  заострёнными чертами на смуглом лице, с пухленькими губками и ямочками на щеках.  Её  обворожительная  улыбка,  была наполнена молодостью и красотой. Вторая была постарше: чёрные, доходящие до  плеч  волосы – одна  прядь которых немного закрывала левый глаз, а другая была заложена за ухо. Припухшие глаза и чуть впалые щеки не портили её внешности, а тонкие губы и заострённый на  конце  нос – подчёркивали  её  привлекательность. «Такая женщина будет пленять мужские сердца и в пятьдесят  лет» – отметил  про  себя  комиссар  Нардулли,
всматриваясь в изображённую на снимке женщину.
   – Это моя жена и дочь, – произнёс пожилой господин, что было понятно и без пояснения.
   Комиссар сидел с закрытыми глазами, словно что-то  обдумывая.  Посетитель  не  мешал  ему – сидел  тихо, почти не шевелясь. Лишь дождь, молния и гром, бушевавшие за окном, давали о себе знать. Природа  говори-
ла своим голосом, в который сейчас вслушивались эти двое. А может, не вслушивались, каждый  думая о сво-
ём. Наконец, комиссар открыл глаза, глядя перед собой. Прошло  довольно  много  времени,  прежде  чем  его мысли превратились в слова, и он сказал:
   – Расскажите о вашей семье!
   – Простите? – переспросил посетитель, не совсем поняв услышанное.
   – Как вас зовут, кто вы, как познакомились с женой? Я должен всё знать.
   – Для чего это?
   – До рассвета ещё далеко. Вряд ли в такую погоду вы доберётесь до дому. У меня тоже, пока  нет  дел.  Ваш рассказ, нам обоим скоротает время. Вспомните всё, и, возможно, это поможет нам разобраться  в  исчезнове-
нии вашей дочери.
   Последние слова комиссар произнёс так, словно, хотел сказать по-другому, не так, как  сказал.  Он  всё  ещё пребывал в задумчивом состоянии, что заметил и собеседник, а потому, решил удовлетворить  просьбу  поли-
цейского.
   – Меня зовут Джанфранко Лаутьери, – начал он. – Я бывший профессор социологии. Много лет преподавал в колледже. Собственно, тогда я и познакомился с Лаурой.  Она  ходила  на  мои  лекции.  Очень  интересная, общительная девушка. Любила мой предмет. Часто задавала вопросы, советовалась. А спустя какое-то время, на втором курсе, я заметил неожиданно  возникшую  в  ней  перемену – она вдруг  как-то  погрустнела,  стала озабоченной и рассеянной. Всё время была такой милой, весёлой, жизнерадостной. Я тогда подумал – вероят-
но, влюбилась в кого-то. И вдруг… Я пытался поговорить с ней,  выяснить,  что  произошло.  Но  она,  словно замкнулась в себе. А потом и в колледж перестала ходить. Меня это обеспокоило. Но я ничего больше  не мог сделать. Знаете, на Сицилии не принято вмешиваться в чужие дела. Семья – это твой личный мир,  в  котором нет места постороннему. А потому, я не стал настаивать.
   Бывший профессор социологии Джанфранко Лаутьери прервал свой рассказ, услышав скрип отодвигаемого кресла – это комиссар вышел из-за стола. Он подошёл к шкафу, где хранились папки с делами и прочие доку-
менты. Постояв в нерешительности и прислушиваясь к шуму за окном, он наконец взял стоявшую на  нижней полке бутылку с вином. Наполнив стакан, он медленно поднёс его к губам. Профессор со  своего  места,  вни-
мательно следил за его движениями.
   – Она  была  беременна? – спросил комиссар,  стоя к  собеседнику  спиной,  и  всё  ещё  держа  стакан  возле приоткрытых губ.
   – Да, – ответил профессор, нисколько не удивляясь вопросу. – Однажды поздним  вечером,  она  пришла  ко мне в квартиру и всё рассказала.
   – Что именно она рассказала? – спросил комиссар и залпом осушил содержимое стакана.
   – Зачем вам это знать? Неужели это имеет какое-то отношение к моей дочери?
   – Вашей приёмной дочери, – напомнил комиссар.
   – Это не имеет значения.
   – Всё имеет значение, уважаемый профессор. Итак – студентка, посещающая ваши лекции,  ждала  ребёнка. Она сказала кто отец?
   – Нет. Говорила что-то смутно, сбивчиво. Я не вдавался в подробности. Из  её  слов  понял  только,  что  она встречалась с мужчиной старше себя. Он где-то служил, хотел сделать карьеру военного. Встречались  неско-
лько месяцев. Когда он узнал, что она ждёт от него ребёнка, он…
   – Бросил её, – закончил за него комиссар, всё ещё стоявший спиной, с пустым стаканом в правой руке.
   – Она сказала, будто его служба не позволяет ему обременять себя семьёй.
   – Но он бросил её, – не унимался комиссар.
   – Скажем так – исчез.
   – Исчез, – словно эхо подхватило эти слова, сказанные профессором и повторило, голосом комиссара. – Что было потом?
   – А что должно было быть потом? – спросил профессор Лаутьери, глядя снизу вверх на склонившегося  над открытым шкафом Микеле Нардулли. Тот налил ещё порцию.
   – Это я и спрашиваю у вас – что было потом? – спросил комиссар,  обернувшись. – Отец узнал?
   – Отец Лауры был строгим и принципиальным человеком. Он не допустил бы ранней беременности дочери, к тому же, неизвестно от кого. Да, девушка боялась огласки. Но, больше всего – отца.
   – Почему вы женились на ней? Из жалости? – спросил комиссар, отойдя к окну.
   – Она сильная девушка. И справилась бы сама. Но, признаться, я очень привязался к  ней.  Она  появилась  в моей жизни, чем-то таким, знаете…я ощутил теплоту, рядом  с  ней.  И  чувство,  что  кому-то  нужен.  Кто-то нуждается во мне…
   – Ладно, профессор, всё это сантименты. Оставим их молодым романтикам! – перебил комиссар,  наблюдая буйство природы за окном. – Расскажите лучше, как вы сблизились с ней.
   – Сблизился?
   – Когда стали жить вместе? И, кстати, были ли вы тогда женаты, когда девушка появилась?
   – Я всё еще не понимаю, какое  это имеет отношение к исчезновению моей дочери?
   – А может история повторяется – ваша дочь тоже забеременела неизвестно от кого и ушла из дома?
   – Я не мог оставить её в таком состоянии, в котором она была, когда  в  ту  ночь  пришла  ко  мне,  обо  всём рассказав. Да и пойти ей было некуда, разве, что снять номер в гостинице. Отец, как я уже сказал, был строг и принципиален. Поэтому, я предложил девушке остаться у меня, пока она не примет решения, как ей поступи-
ть – оставить ребёнка, или, как советовал её… друг – избавиться от него. Я жил один. Естественно, будь я женат, то поступил бы иначе – попробовал бы поговорить с её отцом. Но я жил один. И, как уже  сказал – привя-
зался к ней. Она была нежное, юное создание, всё равно, как если бы была моей  дочерью.  Да,  собственно,  я так себе её и представлял.
   – А потом, у неё родился ребёнок.
   – К тому времени, мы уже поженились, – ответил профессор, немного смущаясь.
   – На Сицилии не принято, чтобы взрослый мужчина жил с молодой девушкой, да ещё и беременной, не уза-
конив свои отношения, – напомнил комиссар.
   – Закон меня мало волновал, – признался профессор. – Я женился на  ней,  ради  создания  семьи.  Она  и  её ребёнок, были моей семьёй. Мы решили это по обоюдному согласию. Ни один закон в мире, не способен был разрешить или опровергнуть то, что было создано теми, кто к нему не имеет никакого отношения.
   – Что значит – не имеет отношения, поясните. Перед законом все равны!
   – Перед законом – истинным и справедливым, защищающим права людей! – со строгостью в голосе произ-
нёс профессор Лаутьери, впервые за весь вечер говоривший строгим, не  терпящим  возражений  голосом. – А как вам известно, в нашей стране закон преступен и продажен. Пострадавший скорее попросит помощи у  ма-
фии, нежели у представителя так называемого закона.
   – И плататит ей молчанием! – подытожил комиссар. – Всё это мы знаем. Но мы,  кажется,  отвлеклись.  Зна-
чит, вы женились на девушке, не смотря на то, что это был не ваш ребёнок.
   – Это был мой ребёнок! Я принял его, окружив любовью и заботой, стараясь дать всё  необходимое.  Может что и упустил, но было главное – она выросла в полной семье, в которой  были  любящие  её  мать  и  отец.  В отличие от её настоящего отца…
   – Настоящего отца… – вдруг перебил комиссар. – Вы узнали кто он?
   – Разумеется, нет. Зачем мне это? – искренне признался профессор.
   – И ваша жена, никогда не рассказывала о нём?
   – Мы не касались этой темы.
   – А как её отец отнёсся к  вашей  женитьбе? – допытывался  неутомимый  комиссар  Нардулли. – Вам  тогда было лет сорок?
   – Сорок три – поправил профессор.
   – А ей восемнадцать!
   – Синьор Гвидо всё понял и дал своё согласие. Его дочь обрела семью,  и  его  имя  не  было  облито  грязью позора. На свадьбе, правда не был. Да, и поженились мы, без особой огласки.
   – Вы смелый человек, профессор! Он ведь мог вас и застрелить.
   – Ему следовало бы  застрелить  того,  кто  оставил  его  дочь  беременной! – произнёс профессор Лаутьери, подняв на комиссара глаза, полные гнева, словно разговаривал  «с тем самым человеком».
   И снова наступило молчание. Как будто всё уже было сказано. Все вопросы удовлетворены, данными  отве-
тами. Но, что-то ещё витало в воздухе, помимо застарелого запаха  табака  и  мокрой  одежды,  сохнувшей  на профессоре Лаутьери. Этот неожиданно начатый разговор, задаваемые вопросы, совсем не касающиеся  дела, по которому пришёл в этот кабинет профессор социологии. Всё это, должно было что-то  значить.  Это  «что-то», находилось так близко и двое понимали это. Но никто из них не хотел признаться. Или не мог. По какой- то своей, личной причине.
   Комиссар Нардулли стоял возле окна, барабаня пальцами по отсыревшему подоконнику. Профессор разгла-
живал складки, на уже высохших брюках. Под ногами у него скопилась грязная лужа. Дождь за окном продо-
лжал лить, но уже не сопровождаемый громом и молнией. Косые капли били в  окно,  задуваемые  неожидан-
но налетавшим порывом ветра.
   – Вы её любили? – неожиданно спросил стоявший у окна.
   – И до сих пор люблю! – коротко ответил сидевший в кресле.
   – А она вас? У вас хорошие отношения?
   – Мы понимаем друг друга!
   – Несмотря на такую разницу в возрасте? Сколько вам – шестьдесят?
   – Шестьдесят один. Лауре – тридцать шесть. Монике – восемнадцать.
   – Её зовут Моника…
   – Лаура дала ей это имя.
   – Она знает, что вы не её отец?
   – Знает. Но, считает меня своим отцом! – с гордостью в голосе произнёс профессор.
   – Где вы живёте? – задал очередной вопрос комиссар – казалось, им не будет конца,  но,  старый  профессор терпеливо отвечал на каждый из них.
   – У меня вилла неподалёку. Мы переехали сюда два года назад. Я получил небольшое  наследство  и  купил эту виллу, где и живём втроём. Жена – дизайнер, работает в частной фирме.  Дочь  учится  на  экономическом факультете. Я на пенсии. Иногда подрабатываю – читаю лекции в колледже. Вы это хотели знать?
   – Вы счастливый человек, профессор. И я вам завидую, – честно признался комиссар,  и  оторвав  блуждаю-
щий взгляд, от залитого дождём окна, вернулся к столу, устало опустившись в кресло. Фотография, так  и  ле-
жала перед ним. Он взял её в руки, всматриваясь в лица чужих ему женщин,  так  же,  смотревших  на  него  с цветного снимка. Сначала на ту, что была постарше – с серьёзным взглядом, на немного усталом лице. После, перевёл взгляд на ту, что так заразительно улыбалась. Она смотрела  со  снимка  весёлым,  пока  не  тронутым печалью  взглядом.  Большие  глаза – излучали  счастье.  Пухленькие  губки  выражали  искреннюю   улыбку. Губы, ктоторые, быть может, никому ещё не признавались в любви. Возможно даже, не были тронуты  мужс-
ким поцелуем. Они знают прикосновение только матери и отца. Отца… Вот этого, чужого человека,  сидяще-
го в кресле, со шляпой в руках. Нет – не чужого! Чужой тот, которого она никогда не видела! И, вряд  ли  ког-
да увидит.
   – Синьор комиссар, можно попросить у вас немного вина? Что-то в горле пересохло, от всех этих  воспоми-
наний, – робко попросил профессор.
   Комиссар повернулся в кресле, взял стоявшую  на  подоконнике  бутылку,  стакан.  Наполнив  его, протянул старику. Тот, слегка приподнялся в кресле и дрожащими от волнения руками, взял стакан. Сжимая  его  ладо-
нями обеих рук, сделал несколько глотков. Так, словно это была чашка с горячим чаем.  Комиссар,  со  своего места, внимательно наблюдал за ним, как будто ожидая очередного признания. Но старый профессор не торо-
пился. Потягивая вино маленькими глотками, он ждал вопросов. Но и комиссар молчал. Оба  ждали.  Первым нарушил молчание Джанфранко Лаутьери – он поставил стакан на стол, обтёр губы платком, откуда-то  вдруг появившемся в его руках, откинулся на спинку кресла и произнёс:
   – Три дня назад, Моника призналась мне, что ждёт ребёнка. До этого, у неё был разговор с  матерью.  Тяжё-
лый разговор. Видимо, Лаура, до сих пор, не забыла  того,  что  произошло  с  ней.  Дочь  рассказала,  что  два месяца назад, познакомилась с молодым человеком – он тоже учится с ней на одном курсе.  Говорила – очень серьёзный молодой человек. Но мать… мать устроила ей неприятную сцену, была несдержанна  в  выражени-
ях и всё такое… Признаться – за все годы нашей совместной жизни, я не видел её такой. Да, вероятно  сказал-
ся её собственный горький опыт. Я, как мог, успокаивал Монику – говорил, чтобы  она  набралась  терпения – мать успокоится и посмотрит на вещи другими глазами. Пообещал поговорить с Лаурой.  Но,  на  следующий день, отправившись утром в колледж, она так и не появилась дома. Вот уже три  дня,  о  ней  нет  никаких  из-
вестий.
   – Так значит, была ссора, – произнёс комиссар, которому, уже раньше пришла в голову такая догадка.
   – Да.
   – А вы не думали, что девушка возможно у того молодого человека – отца её ребёнка?
   – Нет! Она мне сказала бы.
   – Вы так в ней уверены?
   – У нас прекрасные отношения с дочерью!
   – Вероятно, она боялась, что вы расскажете её матери. О её местонахождении.
   Вместо ответа, профессор пожал плечами. И снова наступила  тишина.  Опять  эти  двое  прислушивались  к дыханию друг друга и дождю, лившему с неимоверной силой, бросающему на окно крупные капли, что  каза-
лось, вылетит рама.
   Неожиданно, с улицы, послышался шум  мотора  подъехавшей  машины.  Машина  остановилась,  но  мотор продолжал работать. Открылась и хлопнула дверца. Через минуту, двое услышали, как открылась дверь глав-
ного входа в здание, и мерный стук каблучков по дощатому полу. Вошедший, то есть,  вошедшая – постучала в дверь соседнего кабинета. Потом дверь скрипнула, а спустя несколько секунд, снова захлопнулась – видимо в кабинете до сих пор никого не было. И вот, дверь кабинета, где сидели двое, широко распахнулась,  впустив молодую женщину. Первым её увидел комиссар,  сидевший  напротив  двери.  Он  сразу  её  узнал – это  была женщина с фотографии – жена профессора. Сейчас на ней был плащ и белые полусапожки. Короткие,  промо-
кшие волосы, были зачёсаны назад.
   Профессор Лаутьери обернулся, и увидев жену, приподнялся в кресле. Она тут же бросилась к нему.
   – Джанни, дорогой! Она вернулась! Наша дочь – она дома. Поехали скорей.  Во  дворе  такси, – волнуясь  от радости произнесла женщина, и, склонившись над мужем, помогла ему подняться с кресла. И  только  сейчас, заметив комиссара, сказала, обращаясь к нему: – Офицер, извините, что отняли у вас столько времени!
   – Ну что вы, синьора, мне было приятно  поговорить  с  вашим  мужем, – встав  со  своего  кресла,  произнёс
Микеле Нардулли. – Я рад, что ваша дочь вернулась.
   – Она сказала, где была? – спросил профессор, опираясь на руку жены.
   – У Марко. Вечером он позвонил, ты уже уехал. Мы поговорили, и он привёз её домой.
   – Он знает о… – профессор вдруг замолчал, словно споткнувшись об это слово, которое не смог выговорить
   – Они хотят пожениться, – ответила молодая женщина.
   – Примите мои поздравления, синьора  Лаутьери! – искренне пожелал  комиссар  и  добавил: – И  всего  вам наилучшего. И вам, синьор профессор!
   – Спасибо – поблагодарил Джанфранко Лаутьери, и поддерживаемый женой, немного прихрамывая  от дол-
гого сидения, вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь.
   Микеле Нардулли так и остался стоять возле стола, прислушиваясь к звучавшему мотору такси, на  котором приехала женщина. Когда этот звук затих, скрывшись вдали, увозя супругов Лаутьери, он снова  сел  за  стол. Тишина кабинета, заставила его мыслям, вернувшимся из прошлого, вновь открыть перед ним давно забытое.
   Какой чужой и нереальной показалась ему эта женщина, мягким запахом одеколона которой, был наполнен кабинет. А когда-то, он называл её ласково – Лаурита. Гладил её мягкие волосы – в ту пору,  они  были  длин-
ные, – и шептал признания в любви. До тех пор, пока… пока однажды, она не сказала, что ждёт от него  ребё-
нка. Это было для него ударом. Потому что, он не мог осесть на одном месте  и  завести  семью.  Это  значило бы – распрощаться со своей мечтой. Тогда, он делал карьеру военного, хотел получить высокое  звание,  вый-
ти на пенсию (как известно, военные уходят на пенсию рано), и, уже только после этого, завести  семью.  Ему было всего двадцать пять – самое начало… Он вспомнил тот день, когда сошёл с корабля, в форме и вещмеш-
ком, получив трехмесячный отпуск. После  военной  дисциплины,  он  наконец  почувствовал  чистый  воздух свободы. Они познакомились в тот же день. Она сидела в парке на  скамейке – зубрила  конспект.  Он  подсел – завязался лёгкий, непринуждённый разговор, во время которого, он не только узнал, где она живёт,  чем  за-
нимается, где учится, с кем дружит, есть ли у неё друг, – но ещё и назначил свидание. Он  остановился  в  гос-
тиннице – снял номер. В дом к отцу не поехал. Отец, в прошлом полковник – был  строг,  и  не  терпел,  когда ему перечили. А Микеле, не любил дисциплину. Её ему привила только служба. А до этого, он  был  свободо-
любивый бунтарь. Отец заставил его остаться в армии и продолжить начатое им самим – защищать  свою  ро-
дину, быть смелым, дисциплинированным офицером. Молодой человек впервые в жизни уступил. И не пожа-
лел – армия закалила его, сделала крепким и выносливым. Отец гордился им, но не показывал виду.  И,  когда писал ему в часть – был по-прежнему сух в словах, никогда не называл по имени, а  лишь  вставлял  короткое
обращение – «сын». А сын, в свою очередь,  называл  его  либо  шутя  «господин  полковник»,  либо  просто – отец. Потому, не желая, будучи  дома,  вновь  оказаться  под  тяжёлой  рукой  армейского  порядка,  на  время отпуска Микеле Нардулли снял номер в гостинице.  Лаура – эта  юная,  прелестная  девочка,  скрашивала  его досуг. Они много гуляли, сидели в местном кабачке, потягивая, он – пиво, она – апельсиновый сок. Ходили  в кино, обнимаясь на последнем ряду. Правда, на ночь, она не оставалась у него. Её отец – синьор  Гвидо,  был, как и его – строгий пуританин. А после занятий в колледже, девушка сразу бежала к нему.  Она  рассказывала ему о посещении ею лекций по социологии. О профессоре, который их читает – очень  интересном  мужчине. «Не влюбилась ли ты в него, девочка?» – говорил ей тогда Микеле. «А если даже и так!» – шутила Лаура.  Но он доверял ей. Верил, что она будет верна ему. И тогда, когда его отпуск  закончится  и  он  снова  вернётся  в свою часть, она, как верная жена, будет его ждать, посылая длинные письма, в которых будет  признаваться – как ей невыносимо без него. Но этого не было.За несколько дней, до его отъезда, она призналась ему, что  бе-
ременна. Поначалу, он решил, что таким образом, девушка пытается удержать его.  У  них  состоялся  долгий, ни к чему в итоге, не приведший разговор. Микеле не мог сейчас обременять себя семьёй – это повредило  бы его службе. Что он и пытался объяснить девушке. Он просил подождать. И, предложил, самое  страшное,  что может предложить мужчина женщине – избавиться от ребёнка. И вот тогда, выстроенный в её  мечтах  чудес-
ный мир – рухнул. Как карточная пирамида на столе. Она ушла. Просто, ушла. Он не  стал  удерживать  её.  А на следующее утро, оставив их любовь прошлому, он уехал.
   Микеле Нардулли не сделал карьеру военного, о которой мечтал. Дослужившись до звания капитана,  одна-
жды у него произошла ссора с одним из офицеров, служивших в их части. Они поспорили и капитан  Нардул-
ли, при свидетелях, ударил офицера – влепил ему звонкую пощёчину. Это дошло до  начальства.  Так,  благо-
даря стечению обстоятельств, он был разжалован, и армия стала его  прошлым.  Переехав  в  провинциальный городок на юге Сицилии, он пришёл работать в местный комиссариат, где в течении продолжительной  служ-
бы, дослужился до комиссара. И, вот, сегодня, в этом кабинете, он вновь столкнулся со своим прошлым, при-
шедшем к нему спустя восемнадцать лет. Его милашка Лаурита – стала взрослой, замужней женщиной.  А  её ребёнок, от которого,  он  когда-то  предложил  ей  избавиться – смотрел  на  него  с  фотографии,  прелесным созданием, так похожей на мать, ставшей его прошлым.
   Он снова и снова всматривался в фотографию, оставленную Джанфранко Лаутьери, с которой на него смот-
рели жена и дочь профессора.

                9 декабря, 2022 г.