35 Естественный отбор

 - 35 -
Естественный отбор.

Протестантизм мало чем мог помочь в сломе монархий, а в естественные религии отчего-то не хотел верить ни народ, ни даже общество в узком понимании Адама Смита. Откуда теперь ждать спасительной руки? Кто поможет слому монархии и религии, так мешающей победе народной власти? Может быть, новый мессия зажжёт свет новой веры?

Но мессия всё не приходил, в то время как все более крепла вера в силу науки. Наука обуздала энергию пара, помогала покорять океаны, осушала болота, строила мосты, сжимала пространство за счет «скоростных» железных дорог, научила лечить ранее неизлечимые болезни и самое главное увеличивала общее благо.
Куда ни глянь, на небосклоне восходило солнце прагматизма и научного авторитета, черпающего силу в безупречности математики и покоряющая сердца дышащими энергией пара железнодорожными монстрами, пароходами и прочими монгольфьерами.
Во многом благодаря науке человеческая жизнь становилась легче и потребность в сплоченности постепенно ослабевала. Индивидуализм побеждал и практически единственным, что сдерживало старый слоеный государственный сословный пирог, оставалась религия.

Социальный запрос был предельно прост. Для замены отсталой монархической структуры демократическим общественным договором нужно обосновать естественность естественных прав, первый закон самосохранения и заронить сомнение в божественном замысле, легитимирующем право королей на власть. Для роста общего блага было бы неплохо ещё доказать, что конкуренция также более естественна для человека чем христианская любовь, о которой талдычит пастырь на каждой воскресной проповеди.  Но это было бы уж слишком хорошо, чтобы стать правдой.

В случае отсутствия воображения, в качестве шпаргалки можно использовать хоть идеи Джозефа Таунсенда, изложенные им в «Исследование законов о бедных доброжелателем человечества», где он рассуждал, опираясь, по всей видимости, на опыт средневековья, о некоем законе природы, согласно которому рано или поздно численность населения начинает превышать количество пищи, что ведет к росту числа бедных в обществе, которые обречены на голод. Следовательно, если вам хочется выжить, то ничего не остается кроме как из всех сил карабкаться наверх по головам своих соплеменников. Или почитать эссе «Опыт о законе народонаселения…» (1798) Т. Мальтуса, где автор с математической скрупулезностью доказывал формулу неизбежности конкуренции нехваткой для всех средств к существованию и впервые использовал термин «борьба за существование».

В связи с ростом авторитета науки было бы вполне естественно ждать спасительных идей от биологии, но теория эволюции, опубликованная ещё в те годы, когда императору Наполеону силой оружия удавалось доказывать живучесть французской революции, не оправдала надежд.  Труд французского натуралиста, биолога и просто ученного Ламарка «Философия зоологии» вышел в 1809 году. В нем он изложил своё видение эволюции живого мира, которое было развито его учениками ламаркистами в научную школу.

Суть теории лучше всего объясняет цитата, которой сам Ламарк отвечал на вопрос, каким образом внешняя среда влияет на эволюцию: «Обстоятельства влияют на форму и организацию животных… Если это выражение будет понято дословно, меня, без сомнения, упрекнут в ошибке, ибо, каковы бы ни были обстоятельства, они сами по себе не производят никаких изменений в форме и организации животных. Но значительное изменение обстоятельств приводит к существенным изменениям в потребностях, а изменение этих последних по необходимости влекут за собой изменения в действиях. И вот, если новые потребности становятся постоянными или весьма длительными, животные приобретают привычки, которые оказываются столь же длительными, как и обусловившие их потребности …
Если обстоятельства приводят к тому, что состояние индивидуумов становится для них обычным и постоянным, то внутренняя организация таких индивидуумов, в конце концов, изменяется. Потомство, получающееся при скрещивании таких индивидуумов, сохраняет приобретённые изменения и, в результате образуется порода, сильно отличающаяся от той, индивидуумы которой все время находились в условиях, благоприятных для их развития.

Будучи одним из первых сторонников идеи о том, что биологическая эволюция происходит и протекает в соответствии с естественными законами , он создал адаптивную теорию эволюции настолько, как бы сказал В. И. Ленин, беззубую, что хотя биографы Ламарка называли его и деистом, и материалистом, сам он в книге "Зоологическая философия" поминал Бога  "возвышенным творцом природы", что ни на грамм не приближало светлую эру либеральной демократии. К тому же ещё, не желая того, ровно на пятьдесят лет отодвинул появления по-настоящему великой эволюционной теории, способной перевернуть, наконец, страницу отжившего старого мира.

Сам Чарльз Дарвин в одном из писем к Лайелю , писал, обсуждая значение «Философию зоологии» Ламарка: «Я смотрю на нее, прочтя ее старательно два раза, как на жалкую книгу, из которой я не извлек никакой пользы». Ещё задолго до публикации собственной теории он в 1840-е гг. в письмах к Гукеру  отзывался об этой книге ещё нелицеприятней и недвусмысленно обвинял своего предшественника: «Ламарк... повредил вопросу своим нелепым, хотя и умным трудом».
При том, что в трудах обоих великих учёных легко найти много общего и даже основные группы примеров, использованных Дарвином, совпадали с примерами Ламарка (породы собак, домашних птиц, садовые растения), они кардинально отличаются в том, что касается причин эволюции.

Для Ламарка причина эволюции в адаптации. Но какой прок свободолюбивому человечеству от лемарковских адаптаций? Ни тебе убедительного доказательства первого закона, ни полного и безоговорочного отрицания Божественного замысла. Да, есть несмелые намеки на возможность конкуренции в процессе приспособления к меняющимся условиям среды, но такая мягкотелая трактовка годилась разве что для пыльных лабораторий и скучных академических дискуссий, ничуть не будоражила умы и, самое грустное, не низвергала авторитет церкви.
Все недостатки теории Ламарка происходили из-за её оторванности от научных достижений его предшественников из золотого века просвещения и отсутствия преемственности к великим научным трудам таких мыслителей, как Джон Локк, Джозеф Таунсенд и многих других.

Можно предположить, что Жан-Батисту Пьеру Антуану де Моне, шевалье де Ламарку было дело только до науки и он не интересовался научными достижениями островных философов и/или не хватило гениальности, чтобы создать единственно правильную теорию эволюции, хотя, более вероятно, что ему банально не хватило времени для столь грандиозного научного обобщения, каким является теория об эволюции. После бурных военных лет молодости, он не задался сразу же вопросами происхождения видом, а увлекся сначала медициной, а потом ботаникой. И лишь благодаря Французской революции вынужден был в пятьдесят лет сменить свое увлечение на биологию.
Кстати, он сам и ввёл в 1802 году термин «биология» в широкое обращение, а саму теорию опубликовал уже в 1809 году. Со столь короткими сроками и связана, по всей видимости, поверхностность его теории. Здесь я ни в коем случае не имею ввиду научную составляющую его труда, поскольку на рубеже третьего тысячелетия совершается всё больше научных открытий, подтверждающих идеи адаптивности Ламарка.


Немного магии чисел. Великий создатель теории естественного отбора родился в 1809 году – в год выхода в свет теории эволюции Ламарка.   И ровно спустя пятьдесят лет в 1859 году им была опубликована книга «Происхождение видов».
Вот у кого было достаточно времени для того, чтобы впитать весь научный багаж, накопленный приверженцами всего естественного, и сделать, наконец, правильные научные обобщения.

Путь этот был тернист и сложен. По возвращению из экспедиции на Бигле, Чарльз Дарвин, размышляя о накопленном опыте, чуть было не зашел в тупик в своём научном поиске, как вдруг случилось чудо. Вот как он сам это описывает:  «В октябре 1838 года, то есть через пятнадцать месяцев после того, как я начал свои систематические исследования, я случайно прочитал для развлечения Мальтуса о народонаселении, и, будучи хорошо подготовленным к пониманию борьбы за существование, которая повсюду продолжается, благодаря длительным наблюдениям за повадками животных и растений, мне сразу пришло в голову, что при таких обстоятельствах благоприятные вариации имели бы тенденцию сохраняться, а неблагоприятные - уничтожаться. Результатом этого стало бы образование новых видов. Итак, у меня наконец появилась теория, с помощью которой я мог работать...» 

Кому-то может показаться, что перенести идеи Таунсенда и Мальтуса от человеческого общества на животный мир это очень просто, но в те времена для того, чтобы осознать, что человек является неотъемлемой частью природы и то, что верно для человека «верно и для слона», требовалась огромная научная смелость. 
Только такой гений, как Дарвин, смог впитать и переосмыслить накопленные за предшествующий век идеи и предложить им достойное применение. Подтверждением этому может служить тот факт, что первая мысль, которая пришла Томасу Генри Хаксли, когда он одним из первых прочел «Происхождение видов» в 1859 года, была: «Как глупо не подумать об этом!»

 Вторая мысль, пришедшая ему во время рецензирования книги для апрельского выпуска Вестминстерского обозрения 1860 года и которой он тут же поделился в приветственном слове к «Происхождению видов» была восторженный эпитет, сравнивающий теорию с «настоящим оружием Уитворта  в арсенале либерализма».
Не нужно недооценивать важность популяризаторов теории, поскольку презентация теории за год до публикации не привлекла особого внимания, а президент Линнеевского общества, где, собственно, и произошла презентация, даже отметил в мае 1859 года, что предыдущий год не был отмечен никакими революционными открытиями .

Восхваляя полезность идей Дарвина, как оружие научного натурализма против теологии, Хаксли, вместе с тем, выражал сомнения по поводу того, что можно будет доказать способность естественного отбора формировать новые виды.  Это не помешало ему сравнивать достижение Дарвина с достижением Николая Коперника и стать столь фанатичным популяризатором и защитником эволюционной теории Чарльза Дарвина, что даже заслужил за это прозвище «Бульдог Дарвина».

Не нужно думать, что это такой запредельный цинизм: сомневаться в теории и при этом столь рьяно её популяризировать. Хаксли всего лишь ухватился за снайперскую винтовку, как сам он образно назвал теорию естественного отбора, в которую гением Дарвина были заряжены золотые пули для поражения одновременно всех целей, стоящих на пути либерализма, а всё остальное меркло по сравнению с этим.
Стоит напомнить, что к моменту публикации «Происхождения видов» прошло уже полвека с поражения французской революции, и передовой, наиболее чуткий к потребностям свободы, отряд человечества всё ещё оставался под страшным давлением архаичных общественных взглядов. В отличии от любого протестанта, готового тихо наслаждаться внутренней свободой, такие люди, как Хаксли, не могли спокойно смотреть на задыхающихся от несвободы сограждан. Внутренняя свобода истинного либерала требовала ярких внешних проявлений, а для этого необходимо, чтобы общество относилось к этому с пониманием.

Кстати, если фамилия «бульдога Дарвина» показалась вам страшно знакомой, то, таки да, это дедушка того самого Олдоса Хаксли - автора известного романа-антиутопии «О дивный новый мир». «Вдохновленный» набирающей популярность в начале 20-го века евгеникой, Хаксли создал в своем романе дивную картину будущего цивилизации, построенной на основе новой сословной иерархии, человеческий материал для которой моделируют в пробирках учёные генетики, руководствуясь чисто практическими соображениями. Нужны умницы альфы – пожалуйста, нужны чернорабочие и лифтеры – пожалуйста, пару манипуляций и из пробирки выходит нечто способное только нажимать на кнопки и повторять две заученные фразы.

Возможно, роман предупреждение грядущего национал-дарвинизма, грешит некоторыми упрощениями, среди которых в авторском замысле особенно выделяется «сома» – нечто среднее между синтетическим наркотиком и антидепрессантом молниеносного действиями, снижающая агрессивность и позывы к классовой борьбе. Хаксли попросту не мог предвидеть изобретение социальных сетей, позволяющих, помимо прочего, успешно адсорбировать агрессию в интерактивное пространство, хотя легализация легких наркотиков на фоне экспериментов с поисками истинного пола наводят на мысль, что автор смог заглянуть несколько дальше в будущее.   
Дед и внук Хаксли. Чуть более полвека от внедрения теории до её возвращения людям в виде евгеники. Восторг деда и разочарование внука. Как же всё-таки тесен мир.
               
В чем же революционность тории эволюции Дарвина? Вот основные её принципы:
1. В каждом поколении рождается больше особей, чем может выжить, поскольку каждый вид достаточно плодовит, а такие ресурсы, как продукты питания, ограничены.
2. Из-за нехватки ресурсов возникает конкуренция за ресурсы или попросту борьба за выживание.
3. Те особи с наследственными чертами, которые лучше приспособлены к окружающей среде, выживают и с большей вероятностью оставят свои наследственные черты будущим поколениям.
Не правда ли оригинально? А как ново! На самом деле теория Дарвина превзошла самые смелые ожидания. Она не только обосновала естественность происхождения всех видов, включая человека, но и на большом натуралистическом материале показала, насколько важен первый закон самосохранения.

На этом её значение не заканчивается. Благодаря теории становилось ясно, что в природе нет никакого замысла, да и порядка никакого нет. Есть лишь полный хаос беспорядочного размножения, и только естественный отбор, как бесплотный дух витает над всем этим хаосом и «ежедневно и ежечасно расследует по всему свету мельчайшие вариации, отбрасывая дурные, сохраняя и слагая хорошие…».
Ну а если всё происходит естественно, то людям, естественно, и Бог никакой не нужен, а главное не нужна монархия и монархи, поскольку все они самозванцы, прикрывающиеся выдуманным для поддержания собственной власти высшим порядком. Вместо всего старого и антинаучного людям теперь даруется естественный отбор и закон выживания-самосохранения. А значит наконец-то общественный договор получает полное научное обоснование не только в плане первого закона, но и плане отсутствия у человека иной цели в жизни, кроме свободы.

Чтобы понимать отличие гения от простого смертного, приведу один пример.  Когда книга Дарвина была написана лишь частично, а именно 18 июня 1858 года, автор получил от Уоллеса  статью с описанием теории эволюции на основе выживания сильнейших особей.

Позднее, когда Уоллес уже безоговорочно уступил Дарвину приоритет над теорией, он писал: "....Мой дорогой Дарвин, меня так часто поражала полная неспособность многих разумных людей ясно или вообще видеть самодействующие и необходимые эффекты естественного отбора, что я пришел к выводу, что сам термин и ваш способ его иллюстрации, каким бы красивым он ни был для многих из нас, все же, не самые приспособленные, чтобы произвести впечатление на широкую натуралистическую публику ... Я думаю, [трудность в понимании] возникает почти полностью из-за вашего выбора термина "Естественный отбор" и постоянного сравнения его последствий с отбором человека, а также с тем, что вы так часто олицетворяете природу как "отбор", как "предпочтение", "стремление только к благу вида" и т. д. и т. д. Для немногих это ясно, как божий день, и прекрасно наводит на размышления, но для многих это, очевидно, камень преткновения…Поэтому я хочу предложить вам возможность полностью избежать этого источника заблуждений в вашей великой работе (если сейчас не слишком поздно) ... приняв термин Спенсера, а именно "выживает сильнейший".

Всё-таки в истории нет случайных личностей. И такой человек, как Уоллес, никогда бы не смог попасть в её анналы, поскольку недальновидно убоялся временных трудностей с таким архиважным, можно сказать краеугольным термином, каким является «естественный отбор».
Дарвин устоял перед искушением предлагаемым непризнанным автором теории и теперь каждый школьник знает, что такое естественный отбор и как важно бороться за выживание. Всё остальное, перед чем стоит прилагательное естественное вызывает в уме теплое чувство понимания, отклик одобрения и не вызывает лишних вопросов. А энциклопедии фиксируют это состояние термином самоочевидно.


Люди так устроены, что многие простые вещи почему-то становятся понятнее, только когда их подносят в форме притчи, сказки или басни. Эзоп, Лафонтен, Крылов были очень популярны и доходчиво объясняли важные вещи каждому простому смертному как в свое время, так и в наши дни.
Особенно легко западают в память басни о животных. Трудно сказать с чем это связано, но все любят цитировать такие басни, как «Ворона и лисица», «Стрекоза и муравей», «Лебедь, рак да щука», «Мартышка и очки». Что-то во всём этом есть такое, что заставляет наш, склонный к ассоциативным обобщениям, мозг тут же улавливать смысл важных социальных явлений, не всегда понятных даже тогда, когда нам их долго и муторно пытаются разжевывать очень умные люди.

Простой пример. Много раз слышанная цитата А. Смита о деловом человеке, который «преследует лишь свою собственную выгоду, причём в этом случае, как и во многих других, он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения» и т.д. и т.п. Вроде бы такая доходчивая мысль, а знают и ценят её горста экономистов, да студенты специальных вузов накануне и в день экзаменов.
А теперь вчитайтесь в, наверное, самую известную цитату из Чарльза Дарвина: «Можно сказать, что естественный отбор ежедневно и ежечасно расследует по всему свету мельчайшие вариации, отбрасывая дурные, сохраняя и слагая хорошие, работая неслышно и незаметно … Мы ничего не замечаем в этих медленных переменах в развитии, пока рука времени не отметит истекших веков, да и тогда наше понимание геологического прошлого несовершенно: мы замечаем только, что современные формы жизни отличаются от когда-то существовавших».

Ну разве не чудо? Разве не гений? И даже рука здесь имеется, хотя вроде бы она и совсем не причем, а вот естественный отбор очень даже при чём. Он так же, как «невидимая рука» Смита «неслышно и незаметно» «направляет к цели, которая совсем и не входила в намерения» делового человека, в то время как он стремился всего лишь добыть немного денежек для пропитания и уберечь своих деток от голода и холода.
Какие уж тут басни? И никаких сказок не нужно, поскольку это поистине величайшая притча о смысле жизни, рыночной конкуренции и борьбе за свободу. Вся наука о всем естественном, буквально, в одном месте.

  Кратко. Наука всё более входила в жизнь, а научные открытия способствовали тому, что жить становилось легче, жизнь становилась веселей. Авторитет науки рос, в то время как церковь всё более сдавала позиции, пока наконец не появилась научная теория, объяснившая всё. Не сразу всё стало таким естественным и самоочевидным как теперь, но с исторической точки зрения победа нового учения была стремительней любых глобальных учений, наблюдаемых на протяжении всей истории человечества.