Жизнь Айлин. Глава 15. 1999 год

Начало http://proza.ru/2023/07/08/612
­­
Если верить словам Виктора Андреевича Баринова, генерального директора ООО «Строительная компания», происходил он из старинной купеческой семьи, в которой женщине отводилась самая нижняя ступень социальной лестницы.

Насчёт происхождения у мыслящих логически слушателей возникали сомнения, особенно когда Виктор Андреевич, рассказывая о своём детстве, пришедшемся на послевоенные годы, вспоминал витые канделябры в комнате матери и огромное потускневшее зеркало в серебряной оправе весом именно двадцать пять килограммов.

Было удивительно, как простая русская женщина в тяжёлое для страны время, когда дети лакомились «калачиками» просвирника, за что в смутные постнулевые им присвоили гордое звание «дети войны», могла заплетать тяжёлую русую косу перед винтажной амальгамой? Судьба зеркала тоже оказалась удивительной: оно таинственно исчезло после смерти родителей начальника.

А вот по поводу отношения к женщине, как к низшему существу, сомнений в отношении Баринова-ст. не возникало ни у кого.

Жену свою, Марину Константиновну, в глаза и за глаза он называл «курицей», снохе вдалбливал, что уважать её будет только тогда, когда она станет работать в администрации края секретарём самого Чертова, внучку снохи, которой в виду обстоятельств родители долго подбирали имя, в первые дни её жизни не замечал вовсе, мотивируя своё равнодушие тем, что он не может взять на руки безымянное дитя.

Даже когда младенец, временно оставленный на его попечение, до синевы заходился в крике, Виктор Андреевич спокойно продолжал читать газету.

Внучку собственной дочери Лизу он тоже не любил, потому что неприученная к горшку девочка до четырёх лет гадила на дорогие ковры и диваны, а её вечно сопливый нос и поношенная одежонка с прилипшими остатками пищи вызывали у него брезгливость, которой он нисколько не стыдился.

Только перед своей дочерью, Натальей Викторовной, в замужестве Ковеянко, Виктор Андреевич робел и держал язык за зубами. Причина этой робости была банальна и объяснялась соционическими отношениями родителя и ребёнка: логико-сенсорный отец являлся по отношению к дочери подконтрольным типом, и когда она, вперив в него бесстыжие бельмы, грубо делала замечание, например,

– Ты чё олень? Рога спили! –

Баринов-ст. замолкал и виновато выдёргивал за ухом жёсткие волоски.

Наталья Викторовна, в отличие от старшего брата, не блистала ниталантами, ни умом. Кое-как отмучившись в девяти классах, она не без папиной поддержки, разумеется, попала в профессионально-техническое училище, где отучилась на слесаря-сантехника.

Деваха она была видная, телесистая, глаза её сияли поддельной искренностью, как фальшивый рубин в серьгах, уголки губ были вечно вздёрнуты вверх, и, единственная девушка в группе, она так привыкла командовать мужским составом, что превзошла в этом даже своего отца.

В группе она положила глаз на высокого неуродливого молодца из малообеспеченной неполной семьи и вышла за него замуж. Папа пристроил её в какое-то управление секретаршей, и Наталья Викторовна продержалась там до декрета.

Её врождённое скудоумие вкупе с желанием доминировать не нравились начальству, и Виктору Андреевичу ничего не оставалось, как «выбить» «двушку» в новостройке для сына начальника, после чего Наталью Викторовну держали на работе для красоты.

Впрочем, природная её тупость, благоухающая, как елей, принесла плоды: в управление стали захаживать серьёзные люди, которые любили таскаться с «пустышками», а серьёзные люди – это хорошие связи, а без связи ты – букашка с рогами. Наталья Викторовна с большим удовольствием принимала знаки внимания: шоколадки и «сосалки», так как в её внутреннем мироустройстве благотворительность предусмотрена была.

Однако в отношении себя руки распускать она не позволяла. Прозрачные намёки она искусно сводила к шутке, флирт её имел платонический характер. Возможно, она любила своего мужа, простого, скромного трудоголика, которого называли не по имени – Леонид, а по странному прозвищу – Шохин, и изменять ему она не собиралась.

В отношении Натальи Викторовны отец, хотя и не любил безответственности и неопределённости, никогда не позволял себе ни малейшего поучения, в то время как снохе Виктор Андреевич часто напоминал, с презрением оглядывая вышитые полотенца  в бывшей своей квартире, оставленной женившемуся сыну, что «лицо хозяйки это не вышивка, а унитаз».

Сноха, подавляя приступы рвоты, отдраила ржавый ободок в выемке чаши, где собирается вода, который до неё не трогали более двадцати лет, и именно это неуважение чужой грязи, повлёкшее за собой её уничтожение, породило в Викторе Андреевиче ответное неуважение к снохе, обычной женщине без рода и племени, предки которой по материнской линии произошли от хохлов и турков, а по отцовской - от мордвы, лимитчице, прожившей пять лет в общежитии лингвистического института, но так и не научившейся достойно относиться к засранным местам общего пользования.

Сноха и зять были выбраны Бариновыми из «простых» людей не случайно. Оба они не могли похвастать ни учёными степенями родителей, ни их высоким общественным положением, ни богатством и, соответственно, оба вели себя скромно, как и положено человеку без статуса.

Будущему зятю, например, будущий свёкор тайно выдал энную сумму на покупку колец и ещё какой-то свадебной дури, которая была необходима Наталье Викторовне, чтобы не чувствовать себя ущербной. Снохе намекнули, что белого подвенечного платья она не заслужила, так как она с будущим мужем открыто «жила» до свадьбы, и сноха, не противореча, надела купленное год назад на рынке обычное белое платьице, впрочем, после знаменитого дефолта смотревшимся уместно.

И сноха, и зять никогда не спорили и не ругались с новыми родственниками в силу незлобивости и внешнего спокойствия характеров, однако Бариновыми врождённая уступчивость и неконфликтность новых членов семьи воспринимались как бесхарактерность и мягкотелость. Если в ответ на сообщение о «лице хозяйки» сноха не отвечала дерзко, что «унитаз – это зеркало для жопы», то это означало только одно: раз она позволяет себя унижать, значит унижать её не только можно, но и должно.

– А у меня дети – никто! – с сожалением разводила руками Марина Константиновна, выслушав от давней знакомой захлёбистый панегирик своим отпрыскам, у которой один зашибал бабки стоматологом, другая в неполные двадцать пять получила должность в администрации. Марина Константиновна умалчивала, что сын её имеет два высших образования, одно из них экономическое, а сноха, сидя дома положенные три года с ребёнком, берётся переводить инструкции на четырёх языках. В той среде, в которой она вращалась ценились должности, дающие прибыль или власть.

Зато, упоминая внучек, Марина Константиновна гордо объявляла:

– У моих внучек – царские имена: Елизавета и Маргарита, –

и если слушатель выказывал удивительное неведение относительно царственности последней, Марина Константиновна с упрёком в голосе разъясняла:

– Это королева Марго, жена Генриха Наваррского.

И осуждала знакомую, которая назвала свою дочь «Валерия», мол, семья не интеллигентная, а полезли туда же, со свиным рылом в калашный ряд.

Когда родилась Маргарита, Марина Константиновна умоляла свою сестру Ольгу Георгиевну:

– Только не говори Наташе, что Рита симпатичнее Лизы, она этого не переживёт!

Действительно, было удивительно, как внешне приятная Наталья Викторовна и совсем уж недурной собой Леонид склепали страхолюдину, которую в связи с уродством с ранних лет таскали в бассейн, на бальные танцы, и даже в школу моделей, где, собственно, преобладали некрасивые девочки из «богатых» семей, которых исподволь учили не только красиво двигаться, но и преподносить своё уродство как превосходство над красотой.

«Богатые» люди, нажившие своё добро нехитрым хищением средств и материалов у государства, в конце девяностых стали обосабливаться от неудачников в коттеджные посёлки.

Виктор Андреевич на скромную зарплату руководителя за несколько лет отгрохал трёхуровневый коттедж, правда, в узких кругах он был более откровенным, рассказывая, как в бытность своей работы прорабом, он отсылал пятнадцать машин с песком и цементом на такую-то стройку, на которую двенадцать машин прибывали по расписанию, а три сворачивали в будущее скопище полурафинированного быдла (рафинированное быдло оккупировало ул. Желодомную), у которых на рожах было написано, что в князи они попали из грязи.

В этот-то недостроенный коттедж и переехал Виктор Андреевич с женой-курицей и семьёй дочери, которая после рождения первого ребёнка не смогла больше самостоятельно вести хозяйство, так как девочка, постоянно требующая внимания, отвлекала её от любимых дел: стрижки волос и болтанью с подружками.

Склонность дочери к деятельности в сфере услуг вызывала у Марины Константиновны дикую панику, хотя Наталья Викторовна, пока не стала директором и представителем филиала косметической компании, которая активно распространяла свою продукцию в течение сорока восьми лет в шестидесяти восьми странах, обслуживала по цирюльнической части родственников обоих полов.

Склоняя дочь к отречению от мечты стричь вшивые и грязные головы, Марина Константиновна закатывала глаза к верху и вопияла:

– Наташа! Это будет твой потолок!

О том, чтобы помочь устроиться снохе и речи быть не могло. Наивная сноха, воспитанная в семье, не уступающей в преданности её членов друг другу семье дона Корлеоне, была неприятно поражена, когда свёкор на её робкую просьбу помочь с устройством на работу, развернул целую речь:

– К себе в фирму я тебя взять не могу. Ты – Баринова. Что люди скажут? Что Баринов своих пристраивает? У меня на работе коммунизм!

И, далее, не умея игнорировать немой вопрос в каре-зелёных, темнеющих от тихого гнева глазах, стал с неудовольствием оправдываться:

– Ну, Шохин, который у меня дворником оформлен, имеет фамилию Ковеянко, и Наталья, вроде как уборщица – тоже Ковеянко. А для тебя у меня даже вшивой должности нет. Отнеси резюме к Чертову!

О том, чтобы пристроить сноху посредством своих знакомых директоров, тоже речи быть не могло. Сноха была умная, под стать мужу, хотя и с одним высшим образованием, но Виктор Андреевич знавал таких баб (и терпеть их не мог): дай им должность, где есть возможность карьерного роста, они перегонят самых зубастых мужиков, поэтому он, не стесняясь, врал и про «коммунизм» в своей фирме, и про отсутствие «вшивой» должности, а отсылка к главе краевой администрации была, по сути, завуалированной формой выражения несогласия с выбором сына.

Снохе, женщине без полезных знакомств и связей, предоставили уникальную возможность искать приличную работу самостоятельно.

На первом же собеседовании её огорошили вопросом, далёким от сферы профессиональной деятельности. Оглядев Айлин с головы до ног – будто она пришла наниматься не в заводоуправление, а в бордель, – не открывая красную корочку диплома, лишь слегка повертев в потрёпанных временем руках вишнёвую кожицу паспорта, чтобы спрятать разочарование, молодящаяся кадровичка спросила:

– Вы замужем?

Затем последовали ещё более унизительные вопросы:

– Дети есть? Когда планируете?

Фраза Айлин о том, что дети не планируются, а даются свыше, была встречена откровенным презрением. Бывшая выпускница престижного заведения, не угодившая, а только ещё заглянувшая в нутро социальной мясорубки, зареклась говорить искренне о том, что она считает правильным, но зарок свой нарушала не единожды, и только когда мясорубка перекрутила её полностью, Айлин научилась держать в себе истинные свои мысли. Впрочем, часто, не без удовольствия, она называла вещи своими именами, зная прекрасно, что её навек подвергнут остракизму. И, как планета Меланхолия, медленно летела она к Земле, не подозревая даже, что ей будет рад только один человек.

Результатом постановки на бирже труда стали бесплодные хождения по государственным организациям, где её встречали неизменным, противоречащим призывам страны к увеличению прироста населения, избитым выражением:

– Бездетные нам не нужны. У нас уже была такая: устроилась, через полгода ушла в декрет, и работать некому, и платить мы ей три года должны!

Не потерявшая надежду найти работу в государственном учреждении после декретного отпуска, Айлин через несколько лет слышала новое откровение, тоже неизменное:

– Сколько вашему ребёнку? Три с половиной? Есть, кому присматривать? Нет? Вы с ней по полмесяца на больничном будете сидеть, а работать кто будет?

Айлин полистала газеты, выписала номера телефонов школ, где требовались преподаватели иностранных языков и обзвонила их.

Более ответственные служащие общеобразовательного поприща, честно отвечали, что или «рабочие места укомплектованы» или «желательно с опытом», более равнодушные, относящиеся добросовестно только к тому, что предвещало выгоду, приглашали выпускницу на собеседование к завучу, и чаще всего завуч либо была огорошена, так как учителя иностранного языка не требовались, либо с раздражением давала указание разъяснить в центре занятости, что заявка просрочена, и педагог уже принят на работу.

В одном из скромно обставленных кабинетов, удивительно простая интеллигентная женщина, завуч СШ, которые в недалёком будущем будут переименованы в уродливые МБОУ, а сама завуч будет торговать сельскохозяйственной продукцией возле супермаркета для среднего класса, посоветовала Айлин напрямую обратиться в комитет по образованию.

В приёмной две страшненькие быдловатые бабёнки, от которых за версту несло, по выражению Антона Михайловича, сивушным маслом, гоняли чаёк в прихлёб с овсяным печеньем и не дослушав Айлин, объяснили, что в школах города ставки учителя иностранного языка не требуются, но они могут предложить место в деревне.

Айлин возразила, что она замужем и имеет городскую прописку и городское жильё, на что жабы равнодушно пожали плечами и продолжили объедаться конфетами.

Помыкавшись и наслушавшись от свёкра о своём тунеядстве, сноха пошла работать продавцом – в сферу, куда в девяностые стекалось большинство выпускников ВУЗов, и тот, кто через десяток лет не перешёл в более прибыльный сектор бизнеса, навеки считался в глазах общества конченым неудачником.

Рабочее место в магазине «Аудио-Видео» нашёл ей муж, который, хотя и расходился во мнениях с отцом по многим жизненным пунктам, однако линию его в отношении женщин поддерживал ещё более яростно, ещё более фанатично.

Айлин Баринову назвали в честь прабабки-турчанки, неведомо как оказавшейся в послереволюционной России в западной Украине. Имя её в переводе с тюркского означало «лунный свет», и, хотя Айлин была шатенкой, выглядящей вполне по-европейски, что-то в её глазах упорно отсылало к японским гравюрам, изображающим гейш.

В бытность свою студенткой лингвистического института, Айлин носила длинные волосы распущенными и подводила глаза карандашом. И, когда на почте она подписывала конверт, часто подвыпившие доброжелатели интересовались у стройной, одетой во всё черное девушки:

– Что, кореяночка, письмо маме пишешь? –

на что «кореяночка» отвечала равнодушным, ничего не выражающим взглядом, после чего утешитель терял к ней интерес.

Но именно на этот кошачий, прозрачно-пустой взгляд и купился сын Виктора Андреевича Баринова – в момент знакомства он ощутил себя землепроходцем, добравшимся до низовий Амура и встретившим загадочную женщину из ныне почти исчезнувшего племени айнов.

Айлин, словно подтверждая озарение юного Баринова, оказалась кроткой, скромной и вежливой девушкой, для которой не были чужды смелость и благородство. Ложкой дёгтя в этой бочке мёда оказалась совершенно дрянная черта, абсолютно несвойственная её лже-предкам – неверие, которое, собственно, и стало доминирующей чертой её личности, полностью терминировавшей её причастность к айнам после жизни в семье Бариновых.

Много лет спустя, при грязном, нечистоплотном разводе Баринов-мл. назовёт её «отродьем дьявола», но в тот день, когда он увидел её впервые, в его голове зазвучали ангельские трубы, и явилась ему богородица в золотом нимбе, и сама Айлин, со шваброй в руках, показалась ему небожительницей.

Работодателями Айлин в магазине кино и музыки оказалась пара средних лет: адвокат и некрасивая, полная, но предприимчивая бывшая работница ДК культуры, которая когда-то, когда ещё существовали «пионерские комнаты», где детям совершенно бесплатно предлагали интересный досуг, вела кружок мягкой игрушки и обучала пионерок «деланию конфетки из говна».

Лидия Владимировна Кравченко была женщиной мягкосердечной, но ревнивой, поэтому продавщиц подбирала только замужних, не без оснований беспокоясь за моральную устойчивость своего мужа, Юрия Витальевича, который в этом же помещении, превратив бывшую кухню в адвокатскую контору, без особого успеха занимался практикой.

Юрий Витальевич не мог не обратить внимания на красивый, неприступный женский экземпляр, и он был не первым, кто высказал такое мнение:

– У тебя глаза большие, лицо европейское, так почему ты на японку похожа?

Ответом он, как и другие, удостоен не был.

Юрий Витальевич, чтобы не выпускать из виду приглянувшуюся ему «японочку», предложил Баринову-мл. организацию совместного ООО «Пиломатериалы», где предполагалась доставка и продажа сосновых, кедровых, реже дубовых брусов разной толщины и длины. Баринов-мл., покрутившись в цехе, опробовав фрезерные станки, оценив качество древесины, без особого энтузиазма согласился.

Айлин в мужские дела не вникала (не из скромности, а просто ей это было действительно неинтересно), и Юрий Витальевич не распространялся, пока однажды, когда она протирала витрины с видеокассетами, а напарница её обедала, муж хозяйки полушёпотом сообщил, что совместная деятельность их не заладилась, но Баринова-мл. он не увольнял, Баринов-мл. ушёл сам.

Даже ради простой вежливости причины Айлин не спросила, просто пожала плечами, мол, не получилось, так не получилось, тем более в скором времени Баринов-мл. собирался в двухмесячную поездку в Токио, правда, сопровождение жены не вписывалось в рабочую программу, что задело Айлин, но муж пообещал, что если всё пойдёт хорошо, и японцы подпишут контракт, то, скорее всего, они на пару лет смогут переехать в японскую столицу.

В предвкушении совсем другой, свободной жизни, где будет востребован её английский, где она – нерасточительная и экономная – возможно, пройдёт курсы японского языка, а затем устроится на какую-нибудь не обременительную работу (чтобы, не завися от мужа, посидеть в кафе и выбрать еду по своему вкусу, а не по его, это же касалось и других магазинов), Айлин так старательно надраивала стёкла витрин, так увлекательно рассказывала краткое содержание фильма, так приветливо и искренне улыбалась, что, соответственно, в большинстве покупателей вызывало ответные добрые чувства, и сфера услуг не казалась ей такой мрачной и унижающей областью жизни, как это постоянно подчёркивали мужнины родственники.

Юрий Витальевич, однако, уязвлённый равнодушием работницы и её преданностью мужу, по большому секрету сообщил ей, что Баринов-мл. ей не пара, потому что, шаг за шагом, смакуя каждую маленькую победу, он будет стирать её личность, подминать под себя образ её мыслей, и, насколько он успел узнать Айлин, то это закончится для неё плачевно: неизменное душевное расстройство – так как она будет подчиняться до какого-то определённого предела, и последующий развод.

И не дай Бог ей родить от этого человека! У него, несомненно, одна из разновидностей шизофрении (а их больше тысячи) и латентный садизм, который может проявиться, если рядом с ним постоянно будет находиться кроткая, услужливая девушка.

По лицу Айлин нельзя было прочитать, прислушается ли она к совету опытного человека, или пропустит его мимо ушей, но Кравченко справедливо и верно предположил, что его слова Айлин ещё вспомнит. А сейчас говорить ей что-то бесполезно! Глаза сияют, личико счастливое. И она не из тех, кто позволяет портить себе настроение домыслами.

Вскоре Баринов-мл. отбыл в страну восходящего солнца, а Айлин по прошествии небольшого времени поняла, что беременна. Сделав необходимые анализы у гинеколога, она встала на учёт по месту жительства, хотя прописана была в другом месте – обычная практика обкрадывания государства: за небольшое вознаграждение человек прописывается в какой-нибудь общаге (Яна Анатольевна Коробко тоже этим не брезговала), а живёт в казённой квартире, и на нём экономят, не оплачивая коммунальные. Да и прописывать новоиспечённую жену в квартиру сразу после регистрации было неразумно. Пусть поживут годик, другой, проверят чувства, а то, вдруг не заладится, а по закону она уже претендует на имущество мужа, а у него в квартире доля, которую жена обязательно оттяпает при разводе.

Получив выходные, Айлин отправилась на переполненном автобусе к родственникам в коттеджный посёлок, чтобы поделиться новостью. На какой-то остановке в витрине комка мелькнула бутылка кока-колы, и Айлин так захотелось выпить её прямо сейчас, что, едва протиснувшись сквозь пальтово-курточную преграду, сопровождаемая нестареющей и всё ещё актуальной, не смотря на появление маршрутных автобусов, фразой:

– Надо раньше думать, спят на ходу, ни совести, ни стыда! –

она вылезла из тёплого салона и, не забывая, что бутылка колы для неё – роскошь, купила её, отвинтила пробку, сделала желанный глоток и чуть не подавилась от разочарования омерзительным вкусом. Она поставила целую ёмкость на землю возле урны и аккуратно присела на холодную скамью.

Был конец октября, наконец, ударил небольшой морозец, что было огромным подарком для её ботинок, имевших обыкновение промокать в слякоть. Своей зарплаты на новую обувь ей не хватало, попросить у мужа по непонятным для неё причинам она стеснялась, а сам муж таких мелочей не замечал. Баринов-мл. вырос в семье, где женщины, не стыдясь, наказывали мужчинам купить тампаксы, а уж что касается одежды или обуви, они, не испытывая стеснения, даже не просили у мужей деньги, а ставили перед фактом, и в понимании мужчин этого семейства женщина, которая ничего не просит, ни в чём не нуждается.

Уже после развода, чтобы получить алименты, сумму которых экс-супруги оговорят лично, без привлечения суда, Айлин шесть лет придётся каждый месяц буквально выпрашивать алименты, собственно, положенные ей законом, и не просто выпрашивать, а каждый раз около получаса горячо убеждать бывшего супруга, как ей необходимы именно эти его деньги.

И только поверив, что без мизерной суммы, которую Баринов-мл., скрепя сердце, выдавал на содержание дочери, его жена и ребёнок будут просить милостыню на вокзале, он алименты привозил, но, не доверяя больше женщине, которую любил, он требовал от неё расписку в получении денег, которые бережно складывал в папку для хранения бумаг, будучи уверенным, что обязательно настанет момент, когда скромный его вклад всплывёт в скандальном деле, связанном с бывшей женой.

Каково же было его удивление, когда, решив воспользоваться доказательством того, что он годами исправно платил этой дряни (до конца жизни он не мог поверить, что деньги эти тратились на его ребёнка, а не на женщину, которая его отвергла – впрочем, это общее мнение), Баринов-мл. обнаружил, что листы чисты и невинны, прямо как его бывшая жена, на деле оказавшаяся огурчиком «маринованным» (чего он ей простить не смог даже перед смертью) – Айлин использовала ручку, чернила которой бесследно исчезают через какое-то время.

После свадьбы молодожёны скупо затрагивали тему потомства. Баринов-мл. допускал, что может стать отцом, но страшно этого не хотел. Айлин, которой исполнилось двадцать четыре, считала, что ребёнка надо рожать от мужчины, с которым всё происходит в первый раз, но призраки способны только находиться рядом, не вмешиваясь в жизнь. С призраком не выпьешь вина, не ляжешь в постель.

Ведущий гинеколог, ознакомившись с  возрастом Айлин, первым делом унизила её:

– А для первого ребёнка ты уже старая!

Хотя врач вполне могла перефразировать. Например, «поздновато первого ребёнка рожаете», звучало вовсе не обидно.

Айлин совсем не представляла, как скажет и мужу и мужниным родственникам, о которых Марина Константиновна любила повторять, что «родню мужа должно любить сильнее», о своём неожиданном положении.

За полгода до этого ветреным апрельским днём семья забирала из роддома Наталью Викторовну. После запечатления на плёнке счастливого отца с хнычущим розовым кульком Наталья Викторовна осталась недовольна. Недовольство вызвал смелый порыв ветра, превративший надменную Ковеянко в чучело, но так и не доказавший недалёкой женщине лживость противостояния разрекламированного лака для волос Taft «Три погоды» разбушевавшейся стихии.

После съёмки новоиспечённая молодая мамаша расселась на заднем сиденье отцовской «Волги», как боярыня Морозова в санях, по крайней мере, выражение лица Ковеянко оставалось напряжённым и каким-то нетерпимым, будто она была с чем-то не согласна.

Шохин сунулся к жене с новорождённой дочкой, но раздражённая Наталья Викторовна отослала его в другую машину, мотивируя своё нежелание ехать вместе с мужем и ребёнком усталостью и внезапным головокружением.

Шохин занял целое сиденье другой машины, а Бариновы-старшие расселись – папа с внучкой, мама – с дочерью. За руль были посажены личный водитель Виктора Андреевича и брат Шохина, так как Бариновы пили в роддоме шампанское.

Оказавшимся тут же Бариновым-младшим, прятавшимся за машинами от порывов ледяного ветра, которых насильно затащили на это мероприятие, хотя им было неудобно добираться в эту часть города, места в транспорте не нашлось, но отказать им в праздновании появления на свет нового члена семьи тоже не могли, так как это противоречило установке мамы-курицы, что «надо родниться». Им было предложено добраться на автобусе с пересадкой.

Прощаясь, Айлин подошла к машине посмотреть на младенца ещё раз. Возможно, потому что она никогда ещё не видела вблизи такого крохотного человечка, он показался ей прекрасным, и прекрасной ей показалась и сама возможность будущего материнства, о чём она непредусмотрительно, дуя на озябшие пальцы, выразилась вслух:

– Какой хорошенький ребёночек! Вот бы и мне такого!

Думала она при этом о Дэне Нерисове.

Почему Баринов-ст. гавкнул, что «ребёнка надо заработать», так и осталось невыясненным, но Айлин догадалась, зачем он так сказал: чтобы вытоптать её радость, погасить улыбку на лице, стереть из глаз доброе, мечтательное выражение. После этого случая никто в семействе Бариновых не видел её рот улыбающимся, а глаза сияющими. Она больше не метала бисер  в этом свинарнике.

Кстати, Баринов-мл. оказался ужасным скупердяем, и за годы совместной жизни ни разу не раскошелился на такси, хотя в ситуации они попадали всякие: и напрасно ждали трамвай поздней летней ночью, после чего, обкусанные комарами, пешком добрались до дома всего-то за четыре с половиной часа, а Айлин, чтобы поспеть за быстро шагающим мужем, угробила единственные выходные босоножки; а как тащились с рюкзаками и ребёнком на руках, после чего у Айлин на неделю онемел локтевой сустав, это вообще отдельная история.

И вот теперь она дожидалась редко проходящего нужного маршрута, мёрзла и чувствовала себя очень одинокой. Это чувство, казавшееся ей самым ужасным чувством на Земле, однажды станет для неё раем обетованным, из которого она сбежит, чтобы соединиться с неведомым пока ценителем жемчуга.

Порыв ветра разорвал затянутое серой пеленой небо, и ярко-синий его кусок осветился удивительно золотым уходящим солнечным светом. Айлин показалось это добрым знаком, и она решила, что обязательно купит для малыша джинсовую ткань с медвежатами, которую она видела в витрине магазина «Ткани», соседнем с её «Аудио-Видео», и сошьёт ему костюмчик: комбинезон и курточку. И на нагруднике вышьет цыплят и спящего зайца, малышу будет всё равно, а ей приятно.

Эти совершенно не свойственные не беременным женщинам фантазии, это предстоящее ожидание, оправленное в нежные леденцовые тона, эти les imaginations de l’enfance (впечатления детства), ранее ей недоступные, словно выдернули её из этой холодной реальности в мир, где нет страданий и боли, но не вовремя вспомнившийся подарок улетевшего в Токио мужа: скульптурка умирающего ангела, вернул её обратно. На улице быстро темнело. Усилившийся ветер стал неожиданно злым и колючим, и Айлин всё больше стала склоняться к мысли вернуться обратно.

Но в квартире её ждал пустой холодильник и едва греющие батареи, и ради будущего малыша она решила переночевать в тёплом доме сытой. Автобус, дребезжа, катился по леденеющим улицам, и она вдруг ясно поняла, что никто её на этом коттедже не ждёт и её новость о новом члене семьи никого не обрадует.

Айлин всегда верила знакам, сопутствующим сомнению, и когда по неуверенно протоптанной дорожке к посёлку нуворишей через поросшее высокой засохшей травой незастроенное поле, её окружила та стая бродячих собак, о которой Марина Константиновна, держась за каменное сердце, говорила, что «они её в могилу сведут», Айлин чуть было не повернула назад.

Стая вела себя спокойно, внешне не проявляя никакой агрессии. Сплотив вокруг девушки кольцо, они трусили в такт её гулко бьющемуся сердцу. Возможно, они вовсе не хотели напасть, возможно, они, чувствуя зародившуюся в ней жизнь, охраняли её от ночных кошмаров, но пробудившийся инстинкт матери вдруг превратил Айлин в чудовище. К своему ужасу, она стала представлять, как будет убивать животных, если они нападут. Она так ярко представила скулящие, дёргающиеся собачьи тела с рваными ранами, что напугала и себя и псов. Разбив кольцо, они бесшумно растворились в ночной тьме.

Перешагнув порог коттеджа, Айлин сразу же поняла, что лучше бы осталась в своей холодной квартире.

На втором этаже, как скаженная, орала полугодовалая племянница Лиза, в такт ей горланила золовка, из предбанника доносились возбуждённые мужские голоса, в пустой зале на первом этаже визжал рекламный ролик, записанный на кассету и поставленный в повторяющемся режиме: «Вот это – кашка, да! Вот это – супчик, да! Такого я не видел никогда!». В кухне возле пустых тарелок сверкала голодными глазами черепаховая кошка Натальи Викторовны, прозванная за злобный характер Ежихой, и, завидев Айлин, глухо требовательно замяукала.

– Только кормить её не надо!

Спустившаяся золовка с наспех убранными в хвост недавно окрашенными в пшеничный цвет волосами, в растянутых тренировочных штанах с дырой на колене и полосатой футболке, зашитой спереди грубым поперечным швом, предупредила действие Айлин, потянувшейся к дверце холодильника.

– Я тебя утром кормила! Сколько жрать-то можно?

Ежиха посмотрела на хозяйку тоскливыми глазищами и с опущенным хвостом поплелась из кухни прочь.

– Нам самим скоро жрать нечего будет! – крикнула ей вслед Наталья Викторовна и скользнула по снохе ядовитым взглядом.

Айлин вежливо улыбнулась и, чтобы чем-то себя занять, встала к раковине.

Визитной карточкой семей Бариновых-старших и Ковеянко на всю жизнь станет курган немытых тарелок, сложенных в раковину. Если бы у тарелок, кастрюль и чашек имелись ноги, то, пролежав целый день друг на друге, они ушли бы из этого дома в первый же день.

Виктор Андреевич, упрекавший сноху в том, что если уж у себя дома она развесила кастрюли дном кверху на европейский манер, так донья должны блестеть, как свиные рыла, наверное, он имел в виду розовые, чистые мордочки, а не засранные и пригоревшие «рыла» собственных своих кастрюль.

Женщины не оправдывались, если взору внезапно нагрянувших гостей представал этот стеклянный могильник. Марина Константиновна умело прикрывалась нехваткой времени, а Наталья Викторовна была не из тех, кто проповедует культ чистоты, хотя так шумно и умело имитировала хозяйственную деятельность, что её беспорядок объясняли новорожденным и оказывали помощь.

Дрессированный Шохин, которого, как и Айлин, «подобрали в канаве», возвращаясь домой, переобувался, и первым делом становился к раковине и начинал бороться с грязью и жиром. Какая таинственная сила держала его в этой семье до самой смерти в 2022 году, осталось загадкой для всех.

Пока Айлин отскребала тарелки, Баринов-ст., вернувшийся из бани, потягивал пиво и учил её, что для здоровья надо съедать 15 килограммов сала в год, рассказывал о японских обычаях, где гостю предлагают на ночь собственную жену, хвастался своим знанием немецкого, которое включало в себя одну фразу «ferfluchter Beobachter» (проклятый наблюдатель), игнорируя замечание Айлин, что ударение во втором слове ставится на второй слог с начала, а не с конца, пока свекровь и золовка стучали пятками по сосновой лестнице коттеджа, ведущей на второй этаж, Айлин раздумала делиться новостью с родственниками немедленно.

Да и ужинали врозь. Айлин сварила себе магазинные пельмени (которые, собственно могла купить и сварить дома), не забыв положить пяток для Ежихи. Она тоже хотела кошку, но завести котёнка муж ей не разрешал, утверждая, что кошки сродни дармоедам, и самое скверное в них то, что они всегда ложатся там, где ходят люди. И если ему, Баринову-мл. кошачье будет преграждать путь, он будет пинать это кошачье до тех пор, пока оно не выучится при его появлении прятаться под диваны и шкафы.

Поев, Айлин, ни с кем не разговаривая, закрылась в гостевой комнате, разделась, так как было жарко натоплено, и голой уселась на подоконник.

Огни многоэтажек на краю города, которые в день регистрации казались ей приветливыми маяками, спустя год с небольшим стали для неё обыкновенными окнами, за которыми протекала такая же жизнь, а, возможно, и худшая. Айлин сидела на подоконнике и ждала, когда наступит утро. У неё в запасе был ещё один выходной, она уедет в квартиру, где спокойно выспится и поест.

Три спальни коттеджа располагались на втором этаже бестолково: все двери выходили в узкий коридор, где был установлен дополнительный санузел. Звукоизоляция оставляла желать лучшего. Было отлично слышно, как храпят, сопят, кашляют и мочатся члены семейства.

Лиза, имевшая обыкновение хныкать всю ночь, не изменила себе и в тот вечер, когда Айлин решила объявить о своём неожиданном положении. С Лизой на руках в холле второго этажа мыкался Шохин, потом Марина Константиновна пела ей колыбельные там же. В этой семье главенствовал принцип, с которым сталкиваться Айлин приходилось только в общаге: если я не сплю, то пусть другие тоже не спят. Потом свекровь с ребёнком спустилась вниз, и по звукам Айлин поняла, что телевизор включен, и чайник греется, оделась и спустилась следом.

Доев вчерашние пельмени, она взялась погладить внушительную стопку постельного белья, за этим занятием её и застал рано встающий Виктор Андреевич. Завтракал он на кухне, кофе пил в гостиной. Казалось, на Айлин, которая гладила пододеяльники, он не обращал никакого внимания.

Тем не менее, когда она сложила пододеяльник глаженными сторонами внутрь (дома она всегда гладила пододеяльники не с четырёх, а с двух сторон, а бабушка всегда повторяла, что мятую сторону «разгладит жопа», но у Бариновых решила, что перфекционизм уместен), и поставила утюг, Виктор Андреевич заметил:

– Тебя дома, гладить, что ли, не учили? С двух сторон вполне достаточно, остальное жопа разгладит! Запомни, что труд гладильщицы приравнивается к труду станочницы! И света много мотаешь!

Айлин пожала плечами и догладила бельё с учётом будущего участия в глажке жопы, и даже была подвезена Бариновым-ст. почти до самого дома.

А о том, что станет бабушкой во второй раз, Марина Константиновна узнала первой. Она неожиданно-ожидаемо явилась в квартиру к «мОлодежи», так она называла сына и сноху, поболтать по телефону.

Бариновы-ст. не считали неинтеллигентным не только иметь ключи от бывшей квартиры, где проживали теперь другие люди, но и приходить в квартиру независимо от времени суток и наличия в ней новых жильцов, также уведомление в виде предварительно сделанного звонка в дверь считалось зазорным.

Шёл 1999 год.

Средний класс ещё только привлекался в абоненты сотовой связи, и айфон ещё не был тем предметом, без которого человек переставал считать свою жизнь жизнью.

В январе вышла первая часть культовой серии игр Silent Hill, и Айлин, которая не понимала, как можно смотреть фильмы ужасов, впоследствии навсегда спрячется под сетевой аватаркой защитницы Алессы.

В марте состоялась премьера фильма «Матрица», который она будет начинать смотреть шесть раз и ничего не понимать, и считать этот жанр полной бессмыслицей, пока однажды, как Нео, не проснётся за пределами социума.

В Бельгии была запрещена продажа «Кока-Колы» из-за повышенного в ней уровня химикатов, а в августе на территории стран Европы можно было наблюдать полное солнечное затмение, предсказанное Нострадамусом, в результате чего улицы на короткое время наводнили коробейники с товаром о конце света и астероида с Марса, который якобы упадёт на Землю.

А 24 августа, когда в проливе Ла-Манш близ юго-восточного побережья Англии круизный корабль Norvegian Dream столкнулся с транспортным судном, Баринов-мл. и Айлин зачали ребёнка.

Айлин принимала недешёвые противозачаточные средства, но её смущало примечание в инструкции, что гарантия их составляет 97% и на тысячу женщин беременеют три. Когда между мужем и женой случалась близость, то недоверчивая женщина, которой календарь «подсказывал», что настали «критические дни», когда велика вероятность зачатия, как дополнительную защиту использовала презерватив. Но в день столкновения двух кораблей резиновый защитник подвёл и разорвался на самом неконтролируемом участке процесса. И таблетки подвели тоже.

19 ноября 1999 года, в день, когда Айлин, опустив глаза, будто была в чём-то виновата, пролепетала Марине Константиновне о своей беременности ,случилось два важнейших события, которые определили её судьбу, обозначив появление в пространстве контуры таинственного ценителя жемчуга.

Вышла первая часть день трилогии The Longest Journey, величайшей адвентуры в мире. Герои квеста – Зоуи и Киан – станут для Айлин самыми близкими людьми. И в этот же день был арестован киллер Саша Пустовалов.

Свекровь обрадовалась, и почему-то сразу уверилась, что Лина родит им внука. Дома, используя проверенную «монгольскую» методику определения пола ребёнка, она вычислила, что у «мОлодежи» родится сын, и Айлин приготовилась ждать мальчика.

Вернувшийся в конце декабря из Японии Баринов-мл. застал жену с округлившимся животиком, и за новогодним столом отец его не преминул пошутить, как странно устроено мироздание: муж вернулся из далёких краёв, а жена с пузом. У Баринова-мл. гневом налились глаза, и они чуть не подрались, а Ковеянко обвинила Айлин в распре. Чтобы сгладить неприятность, Айлин с утра принялась за глажку постельного белья. Виктор Андреевич, заметив, что она гладит пододеяльники с двух сторон, а не с четырёх, сделал ей замечание:

– Тебя дома гладить, что ли, не учили? Пододеяльник гладится с четырёх сторон, чтоб ты знала! Жопа тебе не утюг!

После этого случая руками Айлин в этом доме не мылась даже посуда. А если ей намекали, что надо помочь, она мерзко-сладко улыбалась и повторяла услышанную от подруги Ниёле Коготь примету:

– В чужом доме посуду мыть нельзя, денег не будет! У хозяев.

Глупая свекровь полностью соглашалась со снохой. Уж чего-чего, а денег ей всегда было мало. Год рождения первой внучки стал последним годом её работы в строительном управлении. Она уволилась, чтобы помогать Наталье Викторовне с Лизой и, хотя, обеспечивались женщины более чем достаточно, Марине Константиновне хотелось иметь свои собственные деньги.

Это желание со временем вылилось в хорошо выстроенный бизнес: с конца мая продавалась капустная рассада, затем отборная виктория, затем малина, первые тепличные помидоры, лук, укроп, петрушка и так далее.

Поначалу Марина Константиновна привлекала дочь, во-первых, чтобы донести товар до рынка, а, во-вторых (это было самым главным), чтобы в случае встречи с какой-нибудь своей знакомой, особенно из строительного управления, было на кого оставить огородные дары, а самой сбежать куда подальше с расцветшими на щеках маками стыда. Ну, ничего не могла поделать с собой предпринимательница!

Люди, торгующие на рынке каким-то своим барахлом (будь то ягоды, овощи или предметы быта и утвари), относились Мариной Константиновной к числу малообеспеченного слоя, и больше всего на свете она боялась, что её состоятельные подруги (которые тоже так считали) невольно причислят к бедному классу и её.

Страх её начал понемногу убывать, когда чистая прибыль составила больше ста тысяч за сезон, а уж когда бывшая её начальница пожаловалась, что пенсии ей не хватает, так как почти вся она уходит на семью сына, который временно лишился работы в столице и сидит с женой и внуком на её шее, и ей пришлось продать дачу с двухэтажным домиком, баней и новой сарайкой, и бросить плантацию роз, и теперь ей не на что купить кусок мяса, не то, что новые босоножки, страх Марины Константиновны быть уличённой в нужде полностью излечился.

Продолжение http://proza.ru/2024/01/22/669