38 Гуманен ли гуманизм?

Евангелие от Дарвина или эволюция доверия.

В начало: http://proza.ru/2023/05/17/1409

- 38 -
Гуманен ли гуманизм?

В чем же причина такой застенчивости гуманизма, желающего видеть в своих родителях Руссо с Томасом Гоббсом или хотя бы деятелей возрождения, но только бы не признаваться в том, что всё самое ценное он почерпнул из трудов Чарльза Дарвина? Отчего такая неблагодарность к гению, подарившему миру благую весть и разложившему всё по полочкам от закона самосохранения до невидимой сути каждого свободного существа? Почему все дети на уроках биологии изучают его постулаты, но становясь взрослыми не начинают трапезу словами благодарности тому, кто им подарил гуманизм и все радости, этому подарку сопутствующие?

Столь противоестественная тенденция является таковой только на первый взгляд. Точно так же, как для капитализма важно было своей целью видеть не капитал или попросту деньги, а общее благо, ровно так же и для гуманизма важен некий возвышающий мотив. Обратите внимание на нюанс. Кроме «обязанности вести этический образ жизни в целях самореализации» гуманизмом движет всё то же «стремлении принести большее благо» с той лишь разницей, что в предыдущей редакции отделались «общим» словом, то теперь конкретизировали, что владельцем его будет всё человечество.

Небольшое замечание. Если экономика распределения чтила частную собственность и капитал, то экономика потребления уже чтит потребителя, как главный источник экономического роста. Теперь обладание капиталом уже не панацея. Если капиталист не сможет убедить потребителя покупать его товар, то он не сможет получить прибыль, да и капитал скорее всего потеряет.

Преемственность на лицо. Точно так же, как капиталист благодарно внимал словам Смита о том, что целью его трудов является некое общее благо, не желая признаваться в том, что реальная цель - обогащение, ровно так же гуманизм стыдится признаваться в том, что по всем анализам ДНК его отцом является Чарльз Дарвин, а под «стремлением принести большее благо человечеству» скрываются, судя по всему, те же деньги.
Если ко времени Адама Смита в понятии блага осталось только материальное, то демократия смогла вернуть совесть и ум в общественное устройство, что безусловно гуманно. Вопрос лишь в том, удалось ли ей вернуть эти важные ингредиенты в экономические отношения или попросту в любую человеческую деятельность? Этот вопрос чрезвычайно важен, поскольку ответ на него даёт представление об истинных целях той или иной общественной формации.

Кто-то наверняка возмутится. Постойте какая совесть и ум могли существовать при тоталитарных монархических режимах, когда бедных крестьян обирали лендлорды и попы? Ну что ж, внутри общины было все организовано с умом и по совести, учитывая тогдашние реалии. Земля делилась, по совести, точно так же, как совесть помогала людям пережить трудные времена, оказывая поддержку друг другу. Люди работали сами на себя и для ради своего потомства, а эксплуатация человека человеком по настоящему расцвела при капитализме.

Я никоим образом не идеализирую натуральное хозяйство, лишь хочу обратить внимание на то, что доверие живому человеку более умно и естественно, нежели доверие к нарезанной бумаге с водяными знаками или электронной записи.   
Что касается крепостного ига и церковной десятины, то в наше пресвященное время каждый порядочный человек считает своим долгом платить налоги государству и никому не приходит в голову называть это игом. Точно так же, как теперь каждый искренне верит, что, отдавая часть своего заработка, делает вклад в общее благо, каждый крестьянин верил, что, отдавая кесарю кесарево, он поддерживает установленный свыше порядок. Не исключаю, что в неком светлом будущем нынешние времена будут вспоминать, как период жестокого ограбления государствами своих граждан, а в сравнительных таблицах будут доказывать, что поскольку размер поборов по сравнению с временами крепостничества вырос многократного, демократическое иго следует считать более бесчеловечным, чем крепостное.   


Если признать во всеуслышание теорию о естественном отборе главным писанием гуманизма, то многие высказывания мыслителей новейшей эпохи потеряют флёр романтичности и предстанут совсем в ином свете.

К примеру, рассуждения Ноя Харари о людях-алгоритмах зазвучат более циничными в свете дарвиновского учения. Беда даже не в том, что, пытаясь представить человеческое сознание неким выхлопом внутренних органов, автор не только оскорбляет своих читателей, но и недостаточно честен с собой, чтобы ответить на вопрос об источнике собственных мудрых изречений в том случае, если всё-таки окажется прав. Беда в том, что, утверждая, что людьми руководят некие алгоритмы, что звучит более-менее благозвучно и даже футуристично, Харари на самом деле имеет ввиду рефлексы и простейшие инстинкты. Убеждая читателя в том, что никакой высшей сознательной деятельности нет, он предлагают видеть в человеке лишь собаку Павлова или, что тоже самое, идеального потребителя, у которого вырабатывается слюна каждый раз при виде хот-догов и прочих айфонов.

Как такая картина гармонирует с человеческой «способностью и обязанностью вести этический образ жизни»? А какой этике можно вообще говорить по отношению к существу, следующему исключительно инстинктам, из которых первым считается инстинкт самосохранения? Зато со «стремлением принести большее благо человечеству» в этой концепции всё в порядке, поскольку каждый раз, как у потребителя «вырабатывается слюна» на очередную модель айфона, и он открывает кошелек, ему в ответ ласково улыбаются деньги и шепчут: «молодец дружок, всё правильно делаешь - благодаря тебе растет общее благо».

В своё время Эрих Фромм сетовал о том, что немцы недостаточно научились любить свободу и поэтому так радостно приняли диктатуру. В книге «Бегство от свободы» он пишет: «Нам пришлось признать, что в Германии миллионы людей отказались от своей свободы с таким же пылом, с каким их отцы боролись за нее; что они не стремились к свободе, а искали способ от нее избавиться; что другие миллионы были при этом безразличны и не считали, что за свободу стоит бороться и умирать. Вместе с тем мы поняли, что кризис демократии не является сугубо итальянской или германской проблемой, что он угрожает каждому современному государству».

Фромм считает, что «Если мы хотим бороться с фашизмом, то мы должны его понимать. Домыслы нам не помогут, а повторение оптимистических формул столь же неадекватно и бесполезно, как ритуальный индейский танец для вызывания дождя ». И ответ находит в анализе «динамических факторов в психике современного человека, которые побуждают его добровольно отказываться от свободы в фашистских государствах и которые так широко распространены в миллионных массах нашего собственного народа ».

Не вступая в спор с доводами известного немецкого социального психолога, философа и сооснователя фрейдомарксизма, отмечу лишь то, что, обратившись к творению Дарвина, ему не пришлось бы обвинять людей в неспособности противостоять диктатуре, а удалось бы найти все ответы существенно проще и естественнее, поскольку ответ так ясен, что, буквально, умещается на одной странице.
Судите сами. Если первым законом человека является самосохранения то, как можно винить немцев, у которых Версальским договором по итогам Первой Мировой войны страны-победительницы отобрали принадлежащее Германии общее благо? Лишив немцев их благ, Англия и Францией с прочими странами Антанты не просто сделали их нищими, но и лишили их будущего, обязав Германия выплачивать непосильные контрибуции в течение следующих 30 лет.
 
Виноваты ли были немцы в тех разрушениях Первой мировой войны, за которые их обязали платить? Без сомнения, но вряд ли более, чем страны победительницы. Проблема не в том, что победители всегда правы, а в том, что, отнимая общее благо у Германии, они превратили главную цель гуманизма «принести большее благо человечеству» в унизительную обязанность. По сути, демократические страны заменили для целого народа возвышающий мотив гуманизма на рабскую повинность длинною в бесконечные 30 лет, чем подтолкнули немцев к неминуемому выбору. 
Что оставалось делать верующему человеку времен средневековья, когда ему перепадали тяжёлые испытания? Он молился и обращался в поиске ответов к первоисточникам. В Библии и Коране ему, как правило, удавалось находить поддержку и умиротворение. Позднее, когда с ростом капитализма выросла несправедливость и настали времена революционных потрясений, для обманутых тружеников виновниками всех их бед представили церковь, и они в порыве «праведного» гнева вымещали свою растерянность и злобу на священниках.
 
К тому времени, как Германия вступила в тяжёлую полосу, вызванную поражением в Первой мировой войне, она уже перестала быть монархией и вступила в эру власти народа и гуманизма, но также, как и раньше, с наступлением суровых испытаний, освобожденные от ига монархии и церкви граждане желали найти ответы на сложные вопросы в первоисточнике.
А в священной описании гуманизма за все отвечает уже не церковь и Бог, а естественный отбор. И что оставалось думать немцам, когда естественный отбор, по их мнению, не справляется со своими обязанностями и повергает немцев в нищету и уныние?
То, какие ответы нашли в первоисточнике эволюционные гуманисты лучше всего описал Ной Харари. Его трудно заподозрить в пристрастие к нацизму, поэтому цитируя его максимально полно, я не рискую быть обвиненным в предвзятости.  Харари пишет, что «нацисты не ненавидели человечество. Они боролись против либерального гуманизма, прав человека и коммунизма именно потому, что восхищались человеком. Они верили в огромный потенциал человека — как вида. Но, следуя логике Дарвина, полагали, что нужно дать естественному отбору отсеять непригодные экземпляры и оставить для размножения лучшие. По их мнению, либерализм и коммунизм мешали эволюции, поскольку помогали выжить слабейшим, причем не только выжить — они предоставляли ему равные возможности для размножения. В море гнилого либерализма самых пригодных человеческих особей захлестнет море хилых дегенератов. Человечество с каждым поколением будет вырождаться, пока не вымрет.

В 1942 году немецкий учебник биологии в главе «Человечество и законы природы» разъяснял, что высший закон природы обрек все живые существа на беспощадную борьбу за выживание. После рассказа о том, как растения борются за территорию, как жуки сражаются за самку и т.п., учебник провозглашает:
«Борьба за существование жестока, но это единственный способ поддержать жизнь. В это борьбе отсекается все непригодное для жизни и остается все, что способно выжить... Эти естественные законы неотменимы, все живое подтверждает их самим фактом своего существования. Они неумолимы. Кто им противится, исчезнет без следа. Биология говорит нам не только о животных и растениях, но и указывает законы, которым мы должны следовать в своей жизни, укрепляет волю жить и бороться в соответствии с этими законами. Смысл жизни в борьбе, и горе тому, кто согрешит против этих законов».
Далее следует цитата из Mein Kampf: «Тот, кто противится железной логике природы, борется против принципов, которым он обязан своим существованием как человек. Бороться против природы значит навлечь на себя гибель» ».   

И как прикажете жить дальше немцам, когда на глазах у всего прогрессивного человечества отнимают их общее благо? Ведь оно принадлежит им на тех же правах, что французам, англичанам и иным представителем человеческого виду. Оставалось два выхода: либо признать себя проигравшими в борьбе за выживание и, следовательно, недостойными человеческого вида, либо попытаться как-то помочь естественном отбору. Признание себя тупиковой ветвью эволюции противоречит закону самосохранения, поэтому остается лишь второй вариант. 

По поводу того, можно ли считать искусственный отбор естественным, тут же на помощь приходит первое правило гуманизма, согласно которому истина всегда прибывает в каждом человеке, и он сам вправе определять, что правильно, а что нет. И этот человек решение откапал и книжку написал, согласно которой немецкий народ имеет право активно включится в работу естественного отбора (отчего он ни коим разом не станет искусственным (смотри правило №1) для того, чтобы получить причитающуюся ему по праву долю общего блага. Умные ученые впоследствии назвали эту разновидность гуманизма эволюционным гуманизмом.

Возвращаясь к вопросу, поставленному в названии этой главы, нужно признать, что гуманизм чрезвычайно гуманен. Не афишируя своё идейное родство с теорией об естественном отборе, он оберегает психику человека от ненужных сомнений. Ставя человеческую жизнь наивысшей ценностью, он заботится и о «внутренней сущности человеческого индивида», которая придает смысл вселенной и служит первоисточником всякого морального и политического авторитета» . Мало ли что обнаружится там - в глубинах микрокосмоса если взглянуть под неправильным углом зрения.
  Кратко. По всей видимости, основу негативное отношения к человеку заложил протестантизм, утвердив доктрину Sola Gratia о неисправимости человеческой природы.  Эстафету подхватили Гоббс, Таунсенд и Фрейд, считавших движущими силами человеческого поведения базовые животные инстинкты и приписывающих людям враждебность, как логическое следствие личных корыстных интересов в реалиях капиталистического общества.

Если в период главенства распределительной экономики презрение распространялось в основном на низшие классы, что объяснялось мессианской избранностью класса, обладающего капиталом, то отчего-то и в эпоху гуманизма никак не удается преодолеть сложившуюся тенденцию. Напротив, пренебрежительное отношение распространилось на всех братьев и сестер по ДНК.

Эта тенденция не подлежит логическому объяснению, и, наверное, бессмысленно её связывать с заменой в человеческих отношениях приоритета христианской любви к ближнему на свободу. Для уважительному отношения к ближнему любовь ведь не нужна, достаточно одной свободы?