Чёрная ворона и чёрное солнце

           Жил-был замёрзший город. В центре города была площадь. В центре площади располагался фонтан. Фонтан на зиму закутали и зачехлили, но он всё равно насквозь промёрз. А возле фонтана сидела огромная — с человеческий рост — ворона. Ей, в отличие от фонтана, не было холодно потому что она была ледяная. Я сделал её из глыбы льда на городском конкурсе ледяных скульптур. Рядом поставил табличку с названием

       «чёрная ворона,
        на белом снегу
        ты прекрасна!»

          На самом деле, ворона была серая. Самая обычная серая ворона, ни чем не примечательная, ни чем не выделяющаяся из серой стаи обитательниц городской свалки. Иногда эта стая прилетала, в наш городишко (чтобы немного поразвлечься) и огромными серыми эскадрильями носилась между многоэтажек. Становилось как-то немного жутковато-страшновато, когда пепельно-серая волна проносились мимо моего балкона, самого верхнего углового балкона двадцатипятиэтажки. Так вот, одна из этих бестий прямо таки задела меня крылом, когда я поднял вверх руки, приветствуя их маневры. Дальше больше, она затеяла со мной детскую игру под названием "попробуй поймать меня за хвост".  Каждый раз, когда на новом вираже ворона проносилась мимо на расстоянии пары сантиметров от моего носа, я, резко выбрасывая руку, пытался выдернуть несколько перьев из ее серого наряда. Да где уж мне — она была ассом —
 игра закончилась полным моим  поражением.

            Через некоторое время нам опять суждено было встретиться. Мне как раз только что предложили поучаствовать в конкурсе ледяных скульптур и я шел погружённый в раздумья что бы мне такое оригинальное и эффектное изобразить... Она расхаживала по площадке возле мусорных баков, как всегда, через край заваленных всяким хламьем и сосредоточенно что-то выискивала. "А может быть мне изваять эту блеклую, невзрачную, серую помоишницу" - подумалось мне - "вот это и будет моя сверхзадача: показать оригинальность самого неоригинального существа".

           Ворона посмотрела в мою сторону и кивнула клювом, то ли приветствуя меня, то ли одобряя мое намерение. Потом она нашла то что искала — из далека мне показалось, что это был заплесневевший кусок сыра, — подхватила клювом свою находку и перелетела с ней на заснеженную скамейку. Положив груз возле себя она  распрямилась и с вызовом посмотрела на меня. "Нет, нет, что ты, я не буду как лиса из басни выпрашивать у тебя сыр, успокойся. Просто я невольно залюбовался тобой." 

          И действительно было чем залюбовался! Какая удивительная метаморфоза произошла с моей птицей! Если в тени черных проржавевших мусорок это была сама заурядность с пепельным опереньем и едва заметным лиловым чернильным отливом на концах крыльев; то здесь на фоне заснеженных кустов, освещенных ярким декабрьским солнцем, она была совершенно черной и чернота эта отливала благородным пурпуром переходящим в не менее благородный фиолетовый, слегка коричневатый оттенок. Напоследок ворона взмахнула крыльями, как бы ещё больше расправляя свою и без того уже королевскую осанку. "Ты прекрасна..."

         Именно такую — с взмахнувшими крыльями, как бы играющую на невидимой скрипке я ее и воплотил в своем ледяном творении.

Она была на меня так похожа, будто я сам себя клонировал. Что ж, любой художник изображает самого себя прежде всего. Так и я воспроизвёл сам себя – серую ворону.

        — Кар-рикатура! Р-р-разрешите
пр-редставиться: чёр-рная, слегка
кар-ричневая вор-рона! Я пр-рекр-рассна!
Я р-расположилась в центр-ре площади,
в центр-ре гор-рода, в цент-ре мир-роздания!
С меня начинается улица Кар-рламар-ркса!
С меня вообще всё начинается!
У меня полные кар-рманы! Жизнь для меня - сплошной кар-рнавал!
Это я так шучу. В последнее время я немного загрустила, и чем грустнее мне было, тем больше я шутила. Дело в том, что у меня, как и у любой птицы, сделанной изо льда, была мечта - мне хотелось летать.

(Смотря по настроению летать мне хотелось по-разному: или стремительно, как стрела, несущаяся наперекор ветру; или виртуозно планировать, оседлав этот воздушный поток; или медленно барражировать над землёй белым лёгким облаком; но больше всего мне хотелось дрейфовать необъятной галактикой в беспредельной черноте космического пространства.)

        Но, я, как и любая, самая обыкновенная, самая заурядная из всех заурядных птиц — серая ворона немного побаивалась своей мечты, не совсем верила в её осуществление, за что, наверное, словно в наказание, была вынуждена сидеть ледяным истуканом. Хотя надо отметить, что исполнена я была просто феерично, в виде полуабстрактной лёгкой и изящной инстоляции, искрящейся на полуденном солнце, всеми бесчисленными
 хрустальными гранями своего оперения. 

         Мимо меня проходили люди. Одни  просто меня не замечали, ведь очень много людей ходят и вообще ничего не замечают. Некоторые останавливались и восклицали: «Да! Это действительно чёрная ворона, и она действительно прекрасна!» Подходили другие и говорили: «Что вообще может быть прекрасного в воронах?!! Ворона – это ужасно!» Один хулиган даже хотел меня покалечить. Подошла одна девушка и сказала мне: «Чёрная ворона, я тебя люблю». Тихо так сказала, одними губами. Я ей ответила: «Я тебя тоже люблю», но она меня не услышала. Тогда я ей прокричала: «Я люблю тебя!» Но она всё равно меня не услышала. Ещё подходили люди, которые считали меня каким-то верховным божеством, что-то у меня просили,  умоляли помочь им. Этим я тоже кричала: «Люди! Что вы просите! Всё у вас под ногами! Потрудитесь нагнуться и поднять!» Люди нагибались, но не оттого, что они услышали мой совет, – они просто мне кланялись. У них в ушах, кажется, затычки. Этакие клапаны. Если они начинают слышать не то, что они хотят услышать, клапаны мгновенно закрываются. Были ещё те, которые говорили: «Бред какой-то, фантазия сумасшедшего…»
Я стояла и слушала. И мне это всё стало надоедать.

 Однажды в замёрзшем городе появилось солнце. Солнце осветило деревья, и у деревьев появились тени – таинственные рисунки на белом снегу. Оно осветило дома, и серые дома, с одной стороны, стали яркими и красочными, а с другой – тёмными и мрачными. Но некоторые дома оставались в тени своих более высоких собратьев такими же серыми и скучными.
Солнце осветило чёрную ворону, и она засияла, на ослепительно белом снегу а солнце улыбалось. Оно улыбалось так, как его рисуют дети на картинках. Но ещё я увидел то, что даже дети не замечают: солнце было чёрным и на огромных каблуках. Я сначала не заметил каблуки, но проходила мимо одна дама и воскликнула: «Бля! Какие каблуки!» Она заметила только каблуки, а на то, что это было солнце и что оно чёрное, она не обратила внимания. Дама ушла, а солнце опустилось, прильнуло ко мне.               
 —  Ты что, люди смотрят! — шепчу я.            
 — Пусть смотрят. Они ничего не видят, потому что они видят лишь то, что им показывали по телевизору, или то, про что написано в умных книгах.
 — Но могут увидеть дети, которые ещё не знают слов.
 — Дети видят только мою улыбку.
— Да, они принимают тебя за своего парня.
— Мне уже скоро исполнится три триллиона лет, а я ощущаю себя ребенком, которому порой так хочется пошалить!
— Знаем мы твои шалости. Ну-ка, отойди чуть подальше: видишь — я уже таять начинаю. Совсем свихнулось на старости лет. Опять повыкаблучиваться захотелось?
Солнце присело на скамейку рядом с вороной...

_______________________________________________________

Продолжение допишу завтра, когда высплюсь. Игорь Дац.



*†*††*********************************


       — Спит?   
       — Спит. Не буди его своими мыслеформами...
       « Я уже просыпаюсь. Уже все слышу... Я уже потихоньку дописываю, начатую тринадцать лет назад "эту бессмыслицу"»