Созвездие Синего слона. Глава 11 Не друзья

    Под чёрным небом, густо усеянным  звёздами, Федя медленно брёл домой. Ноги его заплетались от усталости, а голова разрывалась от различных мыслей.
Время проведенное им в лесу составило всего 36 секунд, хотя ему показалось, будто он находился там несколько часов.
«В следующий раз нужно одеться теплее» решил Федя «В этом лесу очень холодно». Он вглядывался вперёд, надеясь вскоре увидеть первые гаражи, когда вдруг мимо него быстрым шагом промелькнула чёрная тень, едва не задев его плечо. Всмотревшись в растворяющуюся с каждым шагом во тьме фигуру, Федя узнал Илью Коровкина.

    — Илья! — звонко окликнул его Федя и вдруг понял, что наконец-то вспомнил имя Коровкина, да и свое собственное. «И как это я мог забыть, как меня зовут? В следующий раз обязательно познакомлюсь с той девчонкой» решил он. Коровкин Илья не оглянулся и продолжил идти. Федя побежал к нему с ловкостью тюленя.

    Услышав голос Барсучкова, Илья тут же сделался раздосадованно-неуклюж и, втянув голову в плечи, зашагал по рельсам быстрее. За его спиной всё звонче нарастало куриное шлёпанье Барсучкова. В несколько шагов Федя допрыгнул до Ильи и радостно засопел в затылок.

    — Чего тебе? — мрачно спросил Коровкин, не глядя на Федю.

    Ещё раз присмотревшись к Илье, словно не разобрал его слова, Барсучков удивлённо сказал:

    — Ты чего? Нам же по пути.

    Илья засмеялся.

    — Как вы мне надоели! — пробубнил себе под нос Коровкин.

    — О чем это ты?

    — Не набивайся ко мне в приятели. Друзьями мы не станем.

    — Вот ещё! — фыркнул Федя. — Откуда такие мысли? Нужен ты мне! Да кто вообще захочет иметь такого друга? Ты настоящий зануда.

    Илья возмущенно фыркнул, попытался что-то сказать, но с жаром произнес только согласные буквы. Затем он усмехнулся, будто бы над самим собой, удивляясь, что слова Феди могли его хоть как-то задеть. В этот момент, зацепившись за что-то ногой, Барсучков ударился плечом о Коровкина, а затем наступил ему на пятку своей большой ступнёй. И снова послышалось недовольное пыхтение Ильи. Извиняться Федя не стал, в темноте ведь не видно, где у Ильи пятки, а где нет. Высокий для своего возраста Федя словно еще не привык к таким длинным ногам, и не знал, как с ними управиться.

    — Ты не можешь вперёд пройти?! — Илья остановился и раздражённо указал рукой вперёд.

    — Да чего я тебе сделал? — беззлобно удивился Федя.

    — На ногу наступил!

    — Да я про вообще говорю. Чего ты взъелся на меня?

    — Слишком много Барсучковых в моей жизни! Достаточно было бы одного.
   
    — Оу! Детка, так я у тебя не первый?
    Илья не оценил шутку, засопел и ускорил шаг. Так Федя и остался в недоумении стоять на рельсах, пока чёрный силуэт Коровкина совсем не исчез с горизонта.

    Добравшись до дома совсем без сил, Барсучков с трудом долез до своего подоконника и грузно перевалился через приоткрытое окно в свою комнату. Обычно он это делал ловко и тихо, как искусный вор, даже будучи не трезв, но сегодня у него сил на подобные кульбиты не осталось, он немного нашумел. Не смотря на это, довольный своей хитростью и незамеченным отсутствием, Федя скинул куртку и нырнул в кровать.

    Утром, когда Федя еще спал крепким сном, в его уши муравьиным шебуршанием, пролезли нарастающие звуки, складывающиеся в слова. Мария Васильевна, деловая, но заботливая мать, собиралась на работу, и обнаружила, что её младший сын ещё и не думал вставать! Без предупреждений она ворвалась в Федину комнату, но тут же застыла на пороге, на секунду умилившись видом спящего сына. Федя сладко спал, свернувшись калачиком. Мария Васильевна сделала шаг и тут же споткнулась о тёмный комок на полу. Приглядевшись к нему, женщина издала удивлённо-негодующий возглас. В дымке утреннего мрака она не сразу заметила перемены, постигшие комнату: совершенно коричневые, как содержимое выгребной ямы, одежда и ботинки, покрытые какой-то особенно жирной грязью, спокойно дремали на безнадёжно загаженном полу. Эта же грязь чёрной вросшей перхотью украшала светлый длинношерстный ковёр. От крика матери Барсучков испуганно проснулся и вскочил с подушки. С силой продрав глаза, Федя завертел головой, пытаясь понять, что происходит. Мари Васильевна схватилась за голову, когда рассмотрела сына получше. В уложенных грязью волосах Феди торчали сухие листья и трава, на чумазом, как у свинопаса лице, выделялись два светлых удивленных глаза. Под градом обвинений, автоматически оправдываясь, Федя разглядывал изменившуюся за ночь комнату: вернувшись из леса он разделся, не включая свет. Теперь ему хотелось присвистнуть. Немного раскаяния, щенячий взгляд (а это он умел) —  и смягчившаяся мать успокоилась, пообещав ничего не говорить отцу.

    — Он на работе. — бормотала Мария Васильевна, подбирая с пола грязные кеды, покрытые плотной коркой грязи и сухой травы. — Что-то там случилось. Ещё ночью уехал.

    С облегчением выдохнув, Федя уткнул бессмысленный взгадал в грязное пятно на ковре.

    — Где ты так измазался? В болоте что ли плавал? — причитала женщина.

    Федя упал обратно на подушку, надеясь ещё немного вздремнуть, пока мама не поднимет его повторно. Он уже начал проваливаться в сон, как вдруг услышал звук открывшейся стиральной машины. Федя вскочил с постели и, громко топоча, побежал в ванную. Мария Васильевна уже засыпала в стиральную машинку порошок.

    — Стой! Мне нужно кое-что забрать.

    Федя пролез в ванную, неловко отпихнув мать, и стал вываливать по очереди на пол ворох вещей. Когда в руки ему попалась его драная куртка, он радостно вздохнул и сунул руку в карман, надеясь обнаружить там ту самую ветку барбариса.
    Мария Васильевна, потеряв дар речи, смотрела на свои ноги, засыпанные грязными вещами.
    Улыбка медленно сползла с лица Феди: вместо ветки барбариса, из кармана, он достал горсть чёрной земли и глупо уставился на нее. «Не может быть! Мне все приснилось?» Федя взглянул на свои новые часы, подаренные учителем, и выдохнул с облегчением.

    Целый день он чувствовал себя высохшей устрицей, измучившейся по баюкающим волнам глубокого сна. Рыболовы-учителя по очереди выдёргивали Барсучкова из океана дремоты. Стоило Феде сесть за парту, как тело безвольно растекалось, размягчалось и становилось грузным и тяжёлым, как расплавленный чугун. Голова его, как у младенца, болталась в разные стороны не в силах держаться без поддержки руки. Всё, что говорилось на уроках, Федя воспринимал, как набор зашифрованных слов, не имеющих смысла. Подозрительный Игорь сразу заметил, что с его другом что-то не так. Неприсущая Барсучкову вялость не имела ни каких видимых оправданий. В этот день Федя позиционировал себя пассивным участником разговоров. А когда ребята предложили уйти с последнего урока, Федя, подперев голову ладонью, бессмысленно смотрел на рты говорящих, с силой разлепляя стремящиеся друг к другу, словно два куска разно полюсных магнитов, веки.

    — Ну, рассказывай. Ты весь день на ходу спишь. — потребовал Горшков, пристально глядя на Барсучкова.

    Двое друзей шли по аллее навстречу сентябрьскому ветру. Федя походил на ходячего мертвеца. Расстёгнутую куртку его с одного плеча стягивал перекошенный ранец. На ветру развевался небрежно обмотанный вокруг шеи шарф. Шапка, надетая поперёк головы, наползла на полузакрытые глаза, а сверху топорщилась плоским блином. Федя постоянно зевал, не утруждаясь прикрывать рот, и отвечал на вопросы с двухсекундной задержкой.

    — Я вчера был в месте, которого на самом деле нет. — начал Федя, но зевнул и погрузился в раздумья.

    Горшков скрупулёзно ковырял взглядом Федю, словно вырезал ножом чёрные точечки из картофеля. Выпадающий из реальности Барсучков через каждый шаг подцеплял асфальт носами ботинок.

    — Там так интересно. Мы путешествовали по разным мирам. — вяло, но с интересом продолжил Федя, безумными глазами рассматривая пуговицу на рубашке Игоря. — Это волшебный лес с повторяющимся пространством. Еще я в болото упал, когда в лесу улитку искал. Чуть не утонул!

    Игорь почесал за ухом и молча отвёл взгляд в сторону, прикрыв волнистыми бровями трусливые веки округлившихся глаз. Затем ещё раз взглянул на друга. Федя по-прежнему с любопытством смотрел на его рубашку.
    — Вообще нас там шесть человек было, не считая учителя. — разговаривал с пуговицей Федя. — И среди нас одна девчонка. Она упала в обморок, когда увидела духов леса. Мне пришлось ее нести. Не мог же я бросить ее, да? — развел руками Федя, как бы оправдываясь.

    — Ты хоть понимаешь, что это все звучит, как бред сумасшедшего? — сказал Игорь с какой-то даже обидой.

    Федя не смутился этому замечанию. Он продолжил свое отрывистое повествование. Рассказал про страшную и зловонную книгу, а потом про слона и ещё раз про девушку. Игорь слушал друга сосредоточенно и спокойно, умело состроив лицо кирпичом. Под конец рассказа Федя показал своё клеймо, и тут Игорь не выдержал.

    — Как ты это сделал? — он вцепился в его руку и стал рассматривать крутую, как ему показалось, татуировку. — А твой отец это видел? Он тебя убьёт!

    Игорь горестно усмехнулся смелости Барсучкова.

    — Я тебе говорю, что это мой знак, я в слона превращался. — сказал Федя, глядя маковыми росинками чёрных зрачков на подбородок Игоря.

    Волосы Барсучкова при этом торчали в разные стороны, как перья всклокоченного петуха, и весь его вид говорил о безумии.

    — Нет, ты точно под чем-то. Скажи, а то обижусь. — потребовал Игорь, но догадавшись, что Федя ничего не понял, да и вообще потерялся и бродит внутри своей собственной головы, перевел разговор. — Я, кстати сказать, вспомнил, что такое Мирцам. Есть такая звезда в созвездии Большого пса. Мы же это проходили по астрономии. Помнишь?

    — Большого пса? Нет, не помню. — повертел головой Федя. — Но теперь-то все понятно. Только не понятно при чем тут созвездие Синего Слона?

    Горшков обеспокоенно покачал головой и завернулся в ворох тревожных мыслей.
    Федя всегда отличался рассеянностью и постоянно нес всякую чушь, но в последнее время Игорь стал замечать в друге признаки истинного сумасшествия: Федя, как ему казалось, путал фантазии с реальностью. Игорь стал все меньше понимать его. Федя же ничего этого не замечал.

    Дойдя до перекрёстка, ребята попрощались, и Федя свернул направо. На улицах маленького городка уже пахло зимой. Мёртвые листья и травы почернели, окрасив улицы в жухлые серо-коричневые тона. Северный ветер гонял листья по пыльному асфальту, сгребая их в кучи, а потом снова раскидывая по убранным дворниками дорожкам. Прохожие поглядывали друг на друга сердито и спешили спрятаться от холода в свои уютные теплые норки. Медленным шагом Федя добрёл до больницы и прошел к главному входу. Когда он взобрался по ступенькам на крылько и протянул руку, чтобы открыть дверь, из больницы на него внезапно выскочил усатый мужчина в драповом пальто и чуть было не сбил с ног. В лице человека Федя узнал врача Бизенко. Обдав Барсучкова спиртным духом, он злобно убежал в холод улицы. Федя удивлённо посмотрел ему в след, и ощутил тревогу и предчувствие чего-то плохого. Охваченный этим странным ощущением, Федя вошёл в больницу и сразу же очутился в толпе беспокойных людей.  Не понимая что происходит, и туда ли он вообще попал, Федя оглянулся, быстро выглянул на улицу и, узнав больничный двор, снова вернулся в вестибюль. Он остановился в дверях и растерянно разглядывал суетящуюся толпу. Шевелящийся винегрет из белых халатов и разноцветных одежд заполнял всё видимое пространство. Люди разных возрастов с перевязанными конечностями и разбитыми носами, глазами, толкались и топтались на месте. Справа от Феди женщина предъявляла претензии санитарке, а та оправдываясь говорила, что она ничего здесь не решает. Рядом с ней возмущённые люди просили её помолчать, потому, что не слышно какого-то списка. Слева пожилая пара обсуждала плохую работу медперсонала. Чуть дальше от них две старушки, говорили о каком-то поезде и качали головами. Двухлетний ребёнок стоял в центре вестибюля и, протянув руки ревел навзрыд. Какая-то девушка подбежала, подхватила его на руки и скрылась в толпе. Гул из различных звуков выносил мозг. Федя,  подозрительным и испуганным взглядом рассматривая людей, пробрался через толпу и направился в кабинет отца.

    Коридоры больницы разрывались от разговоров, плачей, криков и рыданий, которые прореживались звонкими объявлениями врачей. Создавалось ощущение, что половина населения города собралось здесь. Мужчины и женщины, как беженцы сидели прямо на полу, подпирая тошнотно-персиковые стены. Многим из них как будто и не требовалась никакая плмощь — они просто обеспокоенно чего-то ждали, жадно цепляясь молящими взглядами в проходящих мимо врачей. Каталки с пациентами загромождали проходы. Федя с широко открытыми глазами, держа уши востро, пробирался через толпу. Из рассуждений и разговоров, частично услышанных от людей, у Феди в голове сложилась картинка произошедшего. Он узнал, что ночью сошёл с рельс поезд. Большое количество пострадавших доставили в больницу. Мест не хватало, рабочих рук тоже. Вдруг плечо Феди кто-то схватил. Худой безусый мужчина, лет тридцати, с большими карими глазами, развернул к себе Барсучкова.

    — Олег Андреевич, здравствуйте! — радостно сказал Федя, увидев знакомое лицо. — Что тут сегодня происходит?

    Молодой мужчина на секунду задумался, ощупал Федю беспокойным взглядом и, узнав в подростке сына главного хирурга, повёл его за собой:

    — Федя, снимай куртку, надевай халат. Нам не хватает рук.

    — А отец, то есть Владимир Семёнович где? — перепрышивая чьи-то ноги, спросил Федя.

    — Он занят. На операции. — протараторил тот, не глядя на Барсучкова и открыл ему кабинет отца. — Скидывай рюкзак.

    Федя заскочил в кабинет и, уже чуть ли не через секунду выскочил обратно без ранца и в белом халате. Олег Андреевич тут же, сунув Феде бумажку, попросил сходить на склад и принести необходимые медикаменты. Федя окинул взглядом список:

    — Пи-ри-трамид мне не выдадут! — по слогам произнёс Барсучков. — Это же анальгетик, или я ошибаюсь?

    Раздражённый санитар, который успел отскочить от Барсучкова метров на пять, вернулся и забрав список, перечитал его сам.

    — Выдадут! Там Вера Петровна, она тебя знает. Скажи, что Владимиру Семёновичу срочно нужно. Я в операционном корпусе буду, принесёшь, я заберу. — убегая и указывая пальцем в сторону операционного корпуса крикнул Олег Андреевич, и скрылся в толпе.

    Федя, перечитывая список препаратов направился на фармацевтический склад. Вера Петровна, женщина лет пятидесяти пяти, худосочная и низкорослая, выглядела немного старше своих лет. Всегда опрятная и чистая, она создавала впечатление интеллигентной личности. Федю и Рому она знала с рождения, и всегда встречала их с улыбкой. Совершенно спокойный нрав и рассудительность делали её приятным собеседником. Однако сегодня Вера Петровна встретила Федю на удивление холодно. Она грустно поздоровалась с ним и надела свои огромные очки.

    — Что тебе? — спросила она и не дожидаясь взяла из Фединой руки бумажку. — А... Ммм. — грустно процедила она.

    Барсучков беспокойно топтался на месте.

    Изучая список, Вера Петровна поправила очки и сунула руку в карман халата. Потом, не глядя на Федю, вздохнула и скрылась за дверью, ведущей в подвал, где хранились лекарства.

    — Какая ужасная трагедия. — тут же послышался её голос из подвала.

    Федя просунул голову за дверь, чтобы лучше слышать Веру Петровну, но та больше ничего не сказала.

    Через минуту женщина вышла с лекарствами и без вопросов отдала их Барсучкову. Удивлённый Федя быстрым шагом направился в операционный корпус, где его уже ждал Олег Андреевич с новым заданием. Так весь вечер Федя бегал по поручениям врачей. Не доделав одного, он брался за другое, а потом сразу за третье и четвёртое, а потом снова за недоделанное первое. После двух часов беспрерывной беготни Федя решил устроить себе заслуженный перерыв.

    Выбежав на пожарную лестницу, запыхавшийся Федя наткнулся на Илью.

    — О, здорово! — выплюнул Федя от неожиданности.

    Илья безмятежно смотрел на темнеющее небо и курил, с философским видом выпуская дым изо рта.

    — Привет. — ответил он, не глядя на Федю, который бесцеремонно хрюкнул носом и сплюнул вниз, перегнувшись через ржавые перила.

    Неохотно Илья развернулся к Феде и окинул его недружелюбным взглядом, в возмущении от того, что кто-то посмел нарушить его уединенность. Барсучков о чем-то усердно размышляя, вел себя так, словно забыл, что находится на лестнице не один — грыз ногти, кривлялся и шмыгал носом. Илья с омерзением покривил лицо, наблюдая за Барсучковым, который совсем забылся. Но вдруг Федя снова, как будто внезапно заметил Илью и, немного напугавшись этому, глянул на него дико и снова уставился вдаль, повиснув туловищем на перилах. Не смотря на то, что общество Феди было для Ильи сродни пытке, он все же решил никуда не уходить, а ждать, пока уйдет сам Барсучклв. Федя напротив не тяготился ни чьим общестаом. Время от времени он вспоминал про присутствие Ильи, напоминающего о себе деликатным покашливанием. Тогда Барсучков молча косился на его странную причёску, походившую на длинное каре, и удивлялся его аристократическим ужимкам.

    — Как думаешь, мы как-то связаны с тем, что сегодня произошло? Ну, то, что поезд с рельсов сошёл. — развязно спросил Федя, — Это ведь случилось недалеко от того места, где мы были.

    Коровкин усмехнулся, рассматривая свою сигарету, потом хитро и жёстко посмотрел на Федю:

    — Конечно, имеет.

    Барсучков не увидел этого взгляда, чем немного огорчил Илью, ведь он очень старался. К тому же Федя как будто снова забыл, что беседует с Ильей, и отвернулся. Между ними росло, как надувающийся шар, напряжённое молчание, которое напрягало только Илью. Он все больше раздражался присутствием Феди, считал его болваном и дураком.

    — Зачем тебе это? — спросил вдруг Илья. — Зачем тебе учиться магии и астрономии Рата? Шанс встретить душу звезды один на миллион. Неужели ты готов потратить на это все свое время, и так же, как и остальные, мечтаешь вернуться туда, в мир живых? Тут у тебя и так всё есть. Поступишь учиться в институт, потом работать сюда устроишься. Тебе даже стараться не нужно.

    — Боишься конкуренции? И правильно делаешь! — уверенно и экспрессивно ответил Федя, глядя куда-то вдаль, словно там находился его собеседник.

    Коровкин оторопел. Он усмехнулся ложным смехом и выкинул окурок. Оба снова молчали и смотрели, как на желто-персивовом небе сгущаются серо-голубые тучи, подсвеченные с обратной стороны тощими лучами солнца. Стая ворон зловеще каркая, пронеслась над головами Феди и Илья.

    — У-у-ух! — сказал Федя, проводив их  глазами и так подался вперед, перегнувшись через перила, что Коровкин непроизвольно дернулся, в готовности схватить Федю, если тот вывалится. Но Федя и этого не заметил.
    Ещё минут пять спустя тёмно-синее небо раскололось жёлтыми прорехами. Над самым горизонтом, под чёрно-синим полотном, там куда зашло солнце, образовалась ядовито-алая полоска.

    — Ты, наверное, мучаешься вопросом, что с твоим сердцем и что вместо него? — спросил Коровкин, с коварной усмешкой, глядя на Федю, который таращил округлившиеся глаза куда-то вдаль.

    — Да я как-то забыл об этом подумать. — неловко засмеялся Федя, почесал затылок и перевел туманный взгляд на Коровкина. Дальше он его не слушал, хоть и смотрел на него вупор.

    Илья растерялся. Он никак не ожидал ответа, что Федя забыл об этом подумать.

    — Ну, если тебе интересно, я скажу. Рат забрал наши сердца, и хранит их где-то у себя. Они нужны ему, чтобы управлять нами. А самое интересное это то, что вместо сердца он вставил нам по крысе.

    Последняя фраза словно кувалда ударила Федю по голове. Он сразу почувствовал, как в груди его что-то шевелится и ползает. Лицо Феди непроизвольно исказилось гримасой ужаса. В глазах помутнело. Феде представилось, как под его рёбрами притаилась облезлая серая крыса, и как она выгрызает его изнутри. Он трясущейся рукой проверил свой пульс. «все в порядке, сердце бьется! Может он врёт?» мелькнуло в голове Феди и, он уставился на Илью подозрительно и недоверчиво.

    — Как ты узнал? — все еще неверя, полушёпотом проговорил Барсучков.

    — Сделал себе рентген. — не моргая Коровкин смотрел в глаза собеседнику, жадно наслаждаясь произведенным эффектом.

    — Ты все врешь!
    Коровкин самоуверенно засмеялся. Федя понял, что тот не шутит.
    — А у тебя... У тебя, то же самое? — спросил Федя, сглотнув ком.

    — Я же сказал — у нас у всех. — ответил Илья, высокомерно и спокойно, оглядев Федю.

    — Почем знаешь, что у всех? Всем-то ты рентген не делал? —  недоверчиво усмехнулся Федя. —  У тебя крыса, потому что ты —  крыса. А у меня должно быть маленький слон. —  самодовольно пошутил он и засмеялся неуверенно.
    Коровкин хитро улыбался и, незаметно косился на Федю, пока тот с озадаченной физиономией ковырялся в свой голове.

    — Ты правда веришь, что мы мертвы и находимся в загробном мире? — спросил вдруг Барсучков, после продолжительного молчания.

    — А ты еще нет? — усмехнулся Коровкин, но затем, помолчав какое-то время, стал серьезен, и с солидарностью снова взглянул на Федю. — Рат говорил, что мы живы пока мы помним, кто мы есть.

    Небо с головой накрылось чёрно-синим одеялом ночи. Морозно-острый ветер пробирал до дрожи. Жёлтыми пятнами по улицам разгорались фонари, освещая куски асфальта и стоящие рядом деревья. Федя вздрогнул, сунул околевшие руки в карманы и хмуро сказал:

    — Ладно, я пойду. Хватит уже тут прохлаждаться.

    Илья кивнул Феде, а сам достал ещё одну сигарету, и с наслаждением закурил, радуясь своей маленькой победе.

    Федя, опустив голову, брёл в реанимационное отделение. Бетонный пол из разноцветных тусклых кусков складывался в непонятный, повторяющийся через каждые два метра, рисунок. Один из санитаров встретил Федю в коридоре и сообщил, что его ждет в своем кабинете Владимир Семенович. Подойдя к кабинету отца, Федя в нерешительности остановился и взялся за ручку двери. Он немного переживал, решив, что мать рассказала отцу о Фединых ночных прогулках. Выдохнув, Федя открыл дверь и вошёл в, освещенное желтой лампой, помещение, так хорошо ему знакомое. Отец его стоял посреди кабинета прямо под лампой и в задумчивости держался за подбородок. Лицо его выглядело так, будто он обгорел на солнце. Не говоря ни слова, Федя случайно повернул голову влево и увидел висящие на вешалке вещи Ромы.

    — А, Рома тоже тут? Я его не видел. — вытаращенными глазами Федя осматривал всё вокруг, со страхом отгоняя подкрадывающееся, непонятно почему, беспокойство.
    Федя снова взглянул на вещи брата, и теперь уже заметил, что они грязные. Еще он заметил, что отец чем-то расстроен и озадачен. Приглядевшись к его красному лицу, Федя увидел как на лбу его поблескивает густыми крапинками пот. Глаза смотрят куда угодно, только не на Федю. Владимир Барсучков жестом указал сыну на стул, а сам отошёл к окну. Федю обдало холодом, руки и ноги его похолодели. Он стал разглядывать отца и увидел, что на нём операционный фартук, а на шее висит маска. Владимир Семёнович не мог забыть переодеться, только не этот человек.

    — Что случилось? — тревожно спросил Федя тонким голосом, чувствуя, как в носу его защекотало от приближающихся слез.

    Владимир Семёнович оглянулся на сына и уставился ему прямо в глаза. Он молчал какое-то время, затем опустил глаза на стул, на который Федя не стал садиться и снова отвернулся.

    — Рома в реанимации. Он находился в поезде. — сбивчиво вывалил Владимир Семёнович, стоя спиной к Феде. — Из-за сильного удара произошло кровоизлияние в лобную долю. Апоплектическая кома.

    Федя пожалел, что не сел на стул, потому что ноги его подкосились и он, ухватился руками за стол. На столе у Владимира Семёновича лежал синий шарф. Федин взгляд прилип к этому шарфу и больше не хотел отлепляться, даже когда голова повернулась в другую сторону, глаза оставались на месте, и всё смотрели на этот шарф. И он казался необычайно чётким и заключающем в себе вселенский смысл. В пустой голове Феди сначала еле слышно, но потом всё громче и громче зазвучала мелодия Армстронга про прекрасный мир, которую он слышал сегодня утром по радио.

    — Что?.. — переспросил Федя, словно не расслышал, но слезы уже стояли в его глазах, размазывая картину мира. А ведь плакать ему вовсе не хотелось, он даже и не понял как будто, что сказал отец. Может быть он ошибся?

    Дрожащей рукой Федя нащупал стул и сел на него, не глядя. Владимир Семёнович повернулся к сыну. Оба молчали. Федя бессмысленно рассматривал старый бежевый линолеум, равнодушно гниющий в жёлтых пятнах лампы, а в голове его всё ещё звучала мелодия.

    — И что теперь? Какие прогнозы? Так ты его оперировал?

    — Да. — прохрипел Владимир Семёнович, погруженный в тревожные мысли.
    — Как это ты? Это сложная операция на мозге. Разве это не должен был делать нейрохирург?
    — У нас нет нейрохирурга, есть только я. И не было времени и возможности поступить иначе. Я не мог рисковать.
    — А разве это был не риск?!.
    — Я всего лишь устранил гематому и восстановил кровообращение. Нужно было быстро действоваиь, а не сопли жевать! 
    — Так это точно Рома? Может ты ошибся? — истерично закричал Федя.
    Владимир Семенович сурово, но растерянно взглянул на сына, пытаясь понять, что он сказал не так. И почему пятнадцатилетний сын только что его отчитывал, а он оправдывался перед ним за свои действия.

    — Я хочу его увидеть. — грубо выкрикнул Федя, вскочив со стула.

    Владимир Семёнович хотел было что-то сказать, но слова застряли в его горле, и он просто кивнул головой. Федя, выскочил в дверь, уронив стул, на котором сидел. Он бежал по коридору, не замечая никого вокруг. От волнения Федя даже забыл где находится реанимация и заблудился в уже опустевшем коридоре. Желтый тусклый свет преследовал его повсюду, вызывая чувство тошноты и безнадежности. У входа в реанимацию его за руку поймала крупная медсестра. Федя с яростью глянул на нее и заметил лишь неуместно-красную помаду и всклокоченный улей волос, через который просвечивала лампа.

    — Тише, тише! — шикнула она, отбросив с блестящих глаз покрывало голубых век, из которых палками торчали ресницы. — Успокойся. Здесь нельзя так бегать. — нравоучительно и неторопливо высказалась она.

    — Пустите. Мне нужно к брату. Я Барсучков. Мне Рома Барсучков нужен! — неуклюжим взглядом Федя истыкал мясистые телеса широкоплечей докторши и вырвался  из красной клешни медсестры.

    — Я знаю, кто ты. — прохлопала она губами-помидоринами. — Но здесь больница, а не эстафета!

    «Вот дура!» злился Федя, пытаясь заглянуть за ее пухлое плечо. Через щель между её спиной и подмышкой Барсучков, наконец, увидел брата и заметался, как тряпка не ветру, пытаясь проскочить в реанимацию. Крупная женщина недовольно вздохнула, отодвинулась от входа и пропустила Федю. Тот мигом подлетел к брату и, вцепившись в холодные железные перила кровати, стал его рассматривать. Владимир Семёнович тихо вошел следом за Федей и остановился рядом. Рома лежал с капельницей и трубкой во рту, прилепленной к его щеке пластырем. Жёлто-синим пятном своего тела, юноша подчёркивал красоту белоснежных больничных простыней. Голову Ромы утягивал бинт. Левая рука заключена в гипс. Вокруг кровати нагроможденно стояли аппараты. Федя, немного разбирающийся в этих штуках, беглым взглядом окинул пищащие экраны, но от волнения всё равно ничего не понял. Он видел перед собой не брата, а какого-то незнакомого, беспомощного и жалкого человека. Он не мог убедить себя в том , что это его брат. Ему казалось, что отец все напутал, что он просто сошел с ума. Но вдруг Федя увидел маленький шрам на переносице этого полумертвого человека, а затем и маленькую такую знакомую  родинку на щеке, и вдруг пазл сложился. Федя сморщился в отчаянии и в голос заревел.

    — Что это? Он даже не дышит сам? — проревел Федя трогая трубки. — А как же мама? Она знает?! — вновь с надеждой взгляну на отца Федя. — Ты ей не сказал?

    Владимир Семёнович спокойный, как скала:

    — Смысла не было. Сейчас он стабилен.

    — Значит она не знает?! Когда ты ей скажешь?

    — Она уже едет. — ответил Владимир Семенович.

    — Я не понимаю, как Рома вообще оказался в том поезде? — озлобленно рассуждал Федя.

    — Какая теперь разница?

    — Нет, но куда он ехал? Или откуда? —  словно не слыша отца продолжал Федя, смеясь. — Он же никуда не собирался. Завтра у него пары.
    Федя бросил на отца негодующий взгляд, но тот уже вышел из палаты.

    Остаток вечера Федя просидел рядом с братом. Он просто сидел и смотрел на него не отрываясь, в надежде, что Рома внезапно откроет глаза. В восьмом часу приехала Мария Васильевна. Увидев Рому, она замерла в дверях. Закрыв дрожащими пальцами губы, она кинулась к старшему сыну. И так страшно начала рыдать, что докторам пришлось оттаскивать её от кровати. А она вцепилась рукой в железные перила, и так крепко держалась, что чуть не увезла с собой кровать, когда её уводили из реанимации, чтобы дать успокоительного. Федя сильно испугался, ведь он никогда не видел маму в таком состоянии. Онемев от ужаса, он пытался отцепить её руку от железной трубы и всё время повторял один и тот же набор слов: «Мама, что ты делаешь?! Мама, перестань!» Владимир Семёнович обвязал жену руками, скрутил, как безумную и стал баюкать. Мария Васильевна всё не унималась и плакала, не стесняясь, как ребёнок.

    На следующий день Федя с трудом высидел четыре урока в школе, а с пятого убежал к брату.

    В этот день в опустевшей за ночь больнице стояла тишина. Федя по гулкой лестнице поднялся на второй этаж. В середине коридора одиноко разговаривали две молодые медсестры. Их голоса и вульгарный смех, который они пытались сдерживать, эхом прокатывались по пустому коридору. Федя сделал глубокий вдох, пригладил волосы на голове, утёр шарфом лицо и спокойным быстрым шагом направился в другой конец коридора. Одна из медсестёр с алыми губами посмотрела на прошедшего мимо Федю лисьим взглядом и что-то сказала подруге. Федя ничего не заметил, он решительно шёл в реанимацию, представляя, как смело отодвигает одной рукой вставшего на пути отца, а другой рукой помидорогубую медсестру. Но, к удивлению Феди, сегодня ему никто не воспрепятствовал.

    Кровать Ромы стояла возле окна, из которого падал холодный бледный свет серого неба. При дневном освещении Рома выглядел ещё более синюшно-серым. Федя снова ужаснулся представшей картине изувеченного брата и пару секунд не решался подойди. Потом заметил около постели странную голубую табуретку, у которой одна нога оказалась короче остальных. Он молча подошёл и сел на неё.
    Рома лежал сегодня на правом боку, лицом к окну. Руки в неестественной для живого человека позе переплелись рядом с туловищем. Не прошло и пяти минут, как в реанимацию заявился Владимир Семёнович. Он подошёл к кровати Ромы солдатским шагом и сурово взглянул на Федю. В дверях показалась любопытные лица прихвостней отца. Владимир Семёнович прервал безмолвную беседу сыновей и велел Феде идти выполнять свою обычную работу.

    — За ним есть кому присмотреть. — сказал он. — Не сиди здесь. Так ему не поможешь.

    Федя, не привыкший спорить с отцом, молча встал и вышел из палаты. Однако же не пошел работать, а спрятался на лестнице в заброшенном крыле и просидел там несколько часов. Он залез на самый верхний этаж под потолок и уселся на верхнюю ступеньку. Это крыло пустовало, поэтому не отапливалось. Справа на стене находилось окно с сегментарными квадратными стеклами, какие встречаются в спортивных залах школ. Уже слегка темнеющее небо слабо просматривалось мутным отголоском света сквозь толстые стекла окна. Федя бывал в этом месте всего раза три. Спертый воздух из-за отсутствующей вентиляции делали это место не привлекательным, душным, в любое время года. Летом здесь было невыносимо жарко, а зимой невыносимо холодно. На верхней пложадке тут, как и на пожарной лестнице стояла пепельница с окурками. Радом с ней сегодня лежала, забытая или оставленная кем-то специально, пачка женских сигарет. Федя взял ее в руки, внимательно изучил, пытаясь представить себе их обладательницу, и в его воображении, почему-то возникла симпатичная молодая медсестра, одна из тех, которых он видел сегодня в пустом коридоре. Федя достал одну сигарету, вытащил из кармана зажигалку и прикурил. Помещение наполнилось плотным дымом. Вдруг что-то сверкнуло за окном, и, спустя насколько секунд, раздался раскатистый гром. В помещении заметно потемнело, и в клубах сигаретного дыма Федя увидел, как будто бы, белый силуэт. Ему показалось, что это Мирцам стоит перед ним, и Федю мгновенно бросило в жар от этой мысли, и так стало больно где-то внутри, где теперь, по словам Ильи, у него сидела крыса, будто в него воткнули нож. Но еще прежде, чем облако дыма расползлось, Федя понял, что здесь никого кроме него нет. За окном послышался усиливающийся шелест дождя. «Что это было?» усмехнулся Федя и оглянулся по сторонам, забыв, что он один здесь. С улицы просачивался запах сырого бетона и земли. Сигареты показались Феде гадкими, но он все равно решил докурить, что бы хоть немного согреться.

    Федя сидел, завалившись на стену и медленно втягивая дым, посинелыми от холода губами, задумчиво и грустно смотрел в окно. Лицо его как никогда казалось умным, а взгляд глубоким, направленным внутрь его собственной души. Скудный свет, пробивавшийся через искаженные толстые стекла, красиво освещал его. Был ли причиной этот красиво падающий свет в окутанном дымом полумраке, или же задумчивый и глубокий взгляд Феди, преобразивший его лицо, но девушка в белом халате, тихо поднявшаяся по ступенькам и увидевшая Федю в этот момент, остановилась в изумлении. Она осторожно подобралась к нему и присела рядом, совсем близко на холодную бетонную ступеньку. Ушедший очень далеко в своих мыслях, Федя вдруг вздрогнул и оглянулся. Взгляды их столкнулись. Федя показался девушке испуганным и устыженным, словно бы он занимался здесь чем-то нехорошим, а она это увидела. Но, еще не до конца пришедший в себя, Федя снова утонул в мыслях и, сделался спокойным и равнодушным, будто уснул с открытыми глазами. Девушка с лисьим взглядом, оказавшаяся той самой медсестрой из коридора, решила, что Федя смутился из-за сигареты и, засмеявшись, оживленно сказала:

    —  Ты мои сигареты тут куришь, да? — голос ее прозвучал с ласковым упреком.

    Феде решительно не понравился этот тон.  Так говорят с детьми. Он оскорбленно поднял на нее глаза и спокойно и вдумчиво ответил:

    — Да, курю.

    Девушка чуть засмеялась, Федя показался ей забавным.

    — Это же твой брат в реанимации лежит? Рома. — спросила она, участливо погрустнев.

    — Да. — ответил Федя, опустив глаза в пол. Они молчали. Федя поднес сигарету к губам, и рука его задрожала и девушка увидела, как на ступеньках появилась пара темных пятен от упавших на бетон слез. Федя шмыгнул носом.

    — Ты плачешь что ли? — удивилась она и нагнулась, что бы заглянуть ему в лицо. Голос ее прозвучал звонко и неподходяще. И снова так, как взрослые пытаются успокоить детей, расстроенных из-за какой-то ерунды. Федя ничего не ответил, но и не отвернулся.
    — Не переживай, все будет хорошо. — сказала девушка растрогавшись, и погладила Федю по спине.

    — Да. Только что?. — сказал Федя.

    — А из-за чего ты грустишь? Я думала из-за брата?

    — Не важно.

    — Из-за девушки? — заискивающе спросила она и в голосе ее вновь прозвучала, неприятная сейчас Феде, родительская заботливость.

    В ответ он лишь задумчиво усмехнулся и поднял на нее красные глаза. Девушка увидела в них что-то такое, до чего она еще не доросла. Ей стало от этого неловко смотреть на него, она отвела взгляд и сказала:

    — Есть вещи, которые случаются, не зависимо от нас, и мы не можем изменить происходящего. Мы не всегда виноваты в том, что с нами происходит. Сегодня твоя беда кажется размерами со вселенную, а завтра ты посмеешься над этим.

    — Не уверен, что когда-нибудь захочу посмеяться над этим, но спасибо. — сказал Федя.

    Девушка поняла, что не сильно помогла ему.

    — Ты славный. Я Вера. — сказала она и на лице ее, сквозь добрую улыбку проглядывала досада.

    — А я Федя. — ответил Федя.

    — Ты же сын Владимира Семеновича?

    Федя молча взглянул на нее, не понимая, зачем она задает этот бессмысленный вопрос и снова задумался о своем.

    — Ладно, хватит здесь сидеть, тут холодно! Иди, а то заболеешь еще. — сказала Вера шутливо-приказным тоном, каким говорят старшие с младшими.

    Федя, больше не взглянув на нее, затушил уже истлевший окурок и ушел.

    До конца смены Владимира Семеновича оставалось полчаса. Федя снова вернулся к брату. В палатах зажгли тусклые жёлтые лампы над каждой кроватью. Освещённый тёплым светом Рома, всё равно напоминал мертвеца. Только теперь жёлтого, который умер от цирроза печени. Медовая смуглость его кожи покрылась неприятной белёсой пеленой. Ярко-каштановые волосы, выбившиеся из-под бинта, слиплись в грязные метёлки. Уложенные заботливо маминой рукой, они скудно прикрывали изувеченный лоб. Угловатые брови грозовыми тучами нависали над нишами глазниц, в тени которых притаился зародыш смерти. Братья были похожи друг на друга. И мысли о сходстве сейчас рождали в голове Феди страшные неудержимые представления. Воображение беспощадно являло ему пугающие картины смерти. Феде виделось, как он из глубокой ямы смотрит на бесконечную вереницу близких и незнакомцев, пришедших с ним проститься. По какой-то чудовищной ошибке, кто-то забыл закрыть гроб, и все постеснялись сказать об этом в слух. А глупые патологоанатомы в добавок ещё забыли закрыть веки Феди. И каждый из проходивших мимо отверстой могилы, бросал горсть сырой земли прямо в его высохшие глаза. Вот Мария Васильевна стоит над Федей, сморщила лицо изюминой и льёт щедро слезами, издавая дельфиньи крики. Отец сохраняет спокойствие, но только наружно: пальцы опущенных безвольно рук слегка подёргиваются, губы сжаты, взгляд устремлён в пустоту. Федя замотал головой, пытаясь выкинуть из неё навязчивые мысли, как пёс оттряхивающийся от воды. В это время мимо реанимации проходил беспечный Илья Коровкин. Он заметил в палате Федю и остановился у входа. Какое-то время Коровкин молча наблюдал, как Барсучков мотает головой и что-то бормочет под нос.

    — Сегодня он нас ждёт. — ровным голосом сказал Илья стоя в дверях. — В два часа ночи мы должны быть на железной дороге в двух километрах и двадцати метрах от нашей станции.

    — Я не пойду. — резко заявил Федя, не дав ему договорить.

    Илья подошёл ближе и остановился с другой стороны кровати Ромы.
    — Мы не можем пропускать. Ты же знаешь, у него твое сердце. Он заставит прийти. — равнодушно сказал Илья, не глядя на Рому.

    — Ты оглох или тупой? Я же сказал, что не пойду больше в тот лес. — агрессивно выпалил Федя. — Мне это не интересно.

    — Да ты просто трус, как и твой брат. — коварная насмешка дёрнула угол рта Коровкина. Но уже через мгновение он в ужасе увидел, как Федя подорвался к нему, схватил за грудки. Илья пытался вырваться, но Федя оказался силён против хрупкого и утонченного Ильи. Охваченный гневом, Федя с размаху врезал ему по лицу, и Илья упал, не удержавшиь на ногах. Увидев Коровкина на полу с разбитой губой, Федя пришел в себя и растерялся.
   — Вставай, чего разлегся? — отрывисто и эмоционально выкрикнул Федя.
    Илья, не сводя злобного взгляда с Барсучкова, поднялся с пола. Ещё раз с презрением взглянул на Рому и молча вышел из палаты.

Продолжение:
http://proza.ru/2023/07/29/909