Созвездие Синего слона. Глава 14 Ошибка

    — Барсучков, ты снова ходил в свой волшебный лес?

    Федя растёкся по парте и сладко дремал посреди урока. Вдруг в голову ему прилетел бумажный комок. Барсучков быстро вскочил и, прищуривщись сердито, оглянулся. Со всех сторон слышались смешки. Федя взглянул, на рядом сидящего друга:

    — Что, урок ещё не закончился?

    — Не-а. — помотал головой Игорь, не отводя глаз от доски.

    — Тогда почему Чулок не возражает, что я сплю?

    — Не знаю.

    Федя перевел взгляд на Валентину Ивановну. Худенькая учительница у доски старательно выписывала мелом задачи и примеры для контрольной работы. Еще молодая и еще не умеющая разговаривать приказным тоном с учениками, как это делали матёрые коллеги, она старалась не замечать баловства на своих уроках. Её прозвали Синим Чулком, потому, что она казалась зажатой и по-детски стеснительной. Все думали, что она боится мужчин. Даже некоторые учителя так думали, и даже директриса. Но Валентина Ивановна старалась не обращать внимания на всякие разговоры и поменьше общаться с коллегами. Она часто носила свое любиное зелёное трикотажное платье и серую вязаную кофту, которая прибавляла ей лишних лет. Густые волнистые волосы она, зачем-то, постоянно завязывала в узел, словно стеснялась их красоты. В добавок ко всему, будто сама, являясь школьницей, вызванной к доске для ответа, она робко оглядывалась на шум за спиной, поправляла большие очки в толстой оправе, и продолжала писать дрожащей рукой. Вздыхая, она шевелила губами, пытаясь не сбиться, а в это время ученики кидались в неё бумажками и обсуждали старое монашеское платье. Одноклассники Феди, да и он сам, часто подшучивали над Валентиной Ивановной, видя в ней абсолютную неудачницу. Сам же Федя, хоть и не признавался себе в этом, испытывал к Валентине Ивановне симпатию, которую путал с жалостью, и от этого чувства раздражался сильнее и утрированно грубил ей, что б товарищи не подумали, что он ее жалеет, или еще ужаснее — уважает ее. Хуже было еще то, что он замечал иногда какую-то особую доброту и снисходительность в свою сторону от Валентины Ивановны, которую она иногда выказывала перед всеми. В эти моменты Федя Барсучков особенно ее ненавидел; он чувствовал неловкость перед одноклассниками, и желание опровергнуть иллюзию особого к себе отношение этой странной и занудной учительницы. Однажды, по своей внутренней доброте, которой Федя стеснялся в компании товарищей по школе, он бросился, было помочь Валентине Ивановне, упавшей в коридоре и рассыпавшей учебники, но на полпути опомнился, засмеянный товарищами, и покраснел. Это был один из случаев, когда Федя поднялся на ступень выше в своей неприязни к Валентине Ивановне.

    Закончив писать, учительница повернулась к классу и наткнулась на пики блестящих, что-то замышляющих глаз. Голова её нервно дёрнулась, очки сползли.

    — Барсучков. — сказала она тихим, но звонким голосом. — Хватит спать.
    Федя Барсучков снова, посвистывая, спал.
    — Ну вот, накликал беду. — прошептал Горшков.
    Федя даже не пошевелился. Игорь, не поворачивая головы, тыкал его локтем в бок, но Барсучков не просыпался до тех пор, пока Горшков не спихнул его с парты совсем.
    — Валентина Ивановна, кажется, Барсучков умер. — прокомментировал Горшков, пытаясь сдержать смех.
    — Это на смешно! — рассердилась учительница.
    Однако все смеялись. Только Валентина Ивановна грустно вздохнула и сказала:

    — Федя, я буду говорить об этом с твоим классным руководителем. Пусть она звонит твоим родителям! И останься после урока. — но голос её тонул в громком взрыве хохота.

    Барсучков, конечно же забыл, а может и вовсе не услышал, что говорила Валентина Ивановна. Когда прозвенел звонок с урока, он схватил рюкзак и вылетел из класса, чуть не сбив с ног хрупкую учительницу, которая только и успела отпрыгнуть с пути. И в самом деле, более застенчивое существо, чем Валентина Ивановна, и представить сложно. Только по пути из школы, Игорь напомнил Феде про просьбу:
    — Эх, забыл совсем! Чулок просила тебя явиться после уроков.
    — Что, правда? — раздосадованно поразился Федя. — Когда ж это было?
    — Пойдешь? — спросил Горшков.
    Федя задумался на секунду и почесал копну отросших волос.
    — Придется вернуться.
    — Ну вот! Зря я сказал!
    — Мне не нужны проблемы.
Отец может в наказание заколотить окно.
    Озадаченно Федя оглянулся в сторону школы. Мысль о возвращении в класс выразилась мучением на его лице.
    — Какие проблемы? — нахмурился Горшков. — Она уже не помнит.
    — У нее нет личной жизни, она помнит все! А если отец узнает, что я сплю на уроках, он меня прибьет. И не только окно заколотит, еще и решётки на окна может поставить. Ладно. Не поминай лихом!
   Федя, недовольно промычав, поплелся  обратно к школе.
    — Ну, удачи! — крикнул ему вслед Горшков.

    Оранжевые лучи солнца заполнили опустевшие коридоры. С бетонного пола, устеленного красными длинными дорожками, заползали на бледно-голубые стены яркие квадраты света. Дверь одного из классов была открыта настежь. Федя быстрым шагом направился туда. Валентина Ивановна у учительского стола пыталась впихнуть в сумку какие-то книги и бумаги. Она не заметила, как на пороге появился Федя, закрыв собой свет, льющийся в класс из окна коридора.

    — Я пришел. — начал Барсучков, стоя в дверях. — Вы меня ждёте?

    Синюю фигуру его обводил по контуру жёлтый контражурный свет. Тёмно-каштановые волосы золотыми паутинками торчали в разные стороны, а полупрозрачные уши горели, как подсвеченное филе лосося. Учительница повернула голову и выпрямилась. Губы на её смуглом, синеватом от тени, лице слегка подёрнулись улыбкой, но резко стали серьёзными.

    — Федя, что с тобой происходит? Ты спишь на уроках. Это неправильно. — начала было она. — Вот, зайди, присядь.
— Валентина Ивановна указала рукой на парту.

    — Да нет. Я постою. — небрежно сказал Федя, скривившись от приторной вежливости.
    Учительница терпеливо ждала, поправив очки и опустив глаза в пол.
    Барсучков нехотя вошёл в класс и скинул рюкзак с плеча на ближайший к выходу стул.

    — Я должна буду… Если так пойдёт дальше, мне нужно рассказать всё твоему классному руководителю. Ты понимаешь? — вздыхая и заламывая тонкие холодные пальцы, сказала она.

    Барсучков устало отвёл взгляд в сторону. Всем своим видом он показывал, что разговор ему скучен и неинтересен.

    — Федя, ты меня слышишь?

    Валентина Ивановна говорила робким дрожащим голосом, который сильно раздражал Барсучкова. Он вообще не любил нерешительность в людях, она его сбивала с толку и самому придавала заторможенность.
    — Нет. — Федя поджал губы и засунул руки в карманы. — То есть да… Что вы сказали?
    — Федя! Я говорю, что ты на уроках спишь!

    — Да, я знаю. — покивал головой Барсучков, но понял, что опять сказал что-то не то. — Вообще я спешу. Может, я к вам завтра подойду, и вы мне всё выскажите? Можете прямо на уроке, я не против.

    «Вот докопалась!» подумал Федя, продолжая хмуро смотреть в сторону. Валентина Ивановна подошла ближе к Барсучкову:

    — Да в чём дело, Федя? Ты же умный парень. Собираешься в медицинский поступать. Что с тобой произошло? Посмотри на меня.

    Федя молча разглядывал стены и потолок. «А с тобой что? Ты всегда была такой нудной?» чуть было не вырвалось у Феди изо рта.

    — Ты о будущем думаешь? — продолжала она, храбрясь.

    Барсучков собрался с мыслями, глубоко вздохнул и сосредоточенно уставился прямо в глаза говорящей. Он смотрел на Валентину Ивановну, как на ровесницу. В его наглом взгляде не было ни капли уважения.

    — Да в чём дело? Я один сплю на ваших уроках? Чего вы до меня докопались-то? — не выдержал Федя, окатив ее усталым взглядом и вымученно засмеялся.

    Валентина Ивановна так и обомлела. Даже пошатнулась.

    — У вас что, других интересов нет, что вы так печётесь обо всех? — сказал Федя насмешливо и раздраженно. — Может вам стоит задуматься о своей личной жизни, а не о чужой? Смените имидж, одеваетесь, как старуха! Зачем этот пучок?

    Из наклонённой вниз головы, Федя вытащил тонкую шпильку. Густые волосы рассыпались по плечам. Учительница моментально покраснела и, заикаясь, стала что-то бормотать. Барсучков сам поразился своей дерзости, но не мог остановиться, он гордился собой, и жалел лишь, что никто из товарищей не видит его выходки.

    — В конце концов, заведите себе щенка и его отчитывайте. Или лучше мужика. Не нужно свою неудовлетворённость вымещать на нас.

    Только Федя успел сказать последнюю фразу, как сильная внезапная пощёчина оглушила его. Словно бетонная плита свалилась ему на голову и расколола череп. На несколько секунд Федя выпал из реальности. В это время Валентина Ивановна, утирая глаза и нос, схватила сумку и быстрым шагом удалилась из класса. Барсучков остался неподвижен, взгляд бессмысленно уткнулся в окно, которое секунду назад заслоняла голова Валентины Ивановны. Оно было ярким пятном, как телевизор на серо-голубой стене. Голые берёзы покачивались в пятнах лучей желтого солнца. За деревьями виднелся забор и дом. Там во дворе на скамейке сидела бабушка, а рядом с ней ребёнок катал тележку с кубиками. Барсучков зачем-то пытался понять сюжет этого фильма, пока к нему снова не вернулось ощущение реальности. Из коридора доносились шаги уходящей Валентины Ивановны. В крепко сжатом кулаке Барсучков почувствовал нагретый потной ладонью тонкий предмет. Это была чёрная шпилька.

    — Ты за это ответишь. — вслух сказал Федя.

    Почему он решил отомстить? Наверное, потому, что мог. И это месть казалась слишком соблазнительной, чтобы от нее отказаться.

    Воодушевленный предстоящей расправой, Барсучков вышел из школы, когда уже уборщица мыла полы в коридорах. На минуту он остановился на крыльце, ещё раз прокручивая в голове стычку с Чулком.
    Удивительно тёплое для конца октября солнце нехило припекало макушку Феди, а порывистый ветер назойливо трепал его волосы. Федя озадаченный и хмурый шёл по дороге с курткой нараспашку, под которой виднелась смятая рубашка с неопрятно торчащим воротником. Когда Федя добрался до больницы, небо, под стать его душевному настрою, затянулось серыми тучами, заметно омрачив улицы.
    Федя, по старой схеме, пробрался на территорию больницы через дыру в заборе, а затем направился к пожарной лестнице, которая, к его радости, оказалась пустой. Там он, сидя на ржавом полу, выкурил сигарету, и только после этого вошёл в больницу через скрипучую железную дверь.

    Он не стал заходить к отцу, а пошёл сразу в реанимацию прямо в верхней одежде. Но там его поджидал сюрприз. На койке Ромы лежал совершенно незнакомый человек. Федя растерянно замер, отгоняя от себя страшные мысли. Он тупо пялился на незнакомого человееа до тех пор, пока не услышал строгий голос медсестры:

    — Молодой человек, вы бы курточку сняли.
    — Я Барсучков.
    Федя оглянулся: перед ним стояла тучная медсестра, в белой медецинской шапке.
    — Я знаю. — мягко, но гордо сказала она, будто на голове ее красовалась не медицинская, а монаршая шапка. — Но куртку надо снять.
    Федя её не слушал, он снова оглянулся на койку, где вчера лежал его брат.
    — А где…
    — В отдельной палате.

    Медсестра отвела Федю к Роме, и ещё раз попросила снять куртку, но так и не дождавшись ответа, вышла и закрыла за собой дверь. Федя снова замер на пороге, не веря своим глазам. «Что ж, такое может случиться с каждым, но как это произошло с ним? Куда он ехал в поезде ночью? Утром он должен был идти на учебу. Отец ничего не говорит и не пытается разобраться в этом». На самом деле, Федя слышал раз, как отец говорил с матерью об этом на кухне, поздно вечером. Но с самим Федей об этом никто не говорил. Сколько бы он ни пытался завести о брате разговор, отец все время уклонялся.

    Федя прошёл, не отводя глаз от брата, скинул куртку на стул и присел на край кровати. Рома лежал, как овощ с трубкой во рту. Из руки торчала капельница. Федя, некоторое время, задумчиво рассматривал мелочи, поражающие его взор: место, где игла влезла под кожу Ромы, на его отросшие ногти на руках, и на отросшую щетину. На оттянутый угол рта с насильно всунутым в него посторонним предметом, на плохо заправленнвй под матрас кусок простыни.

    — У меня сегодня с Чулком стычка была. — сказал Федя тихим, хриплым от пересохшего горла, голосом и усмехнулся. — Смотри, вот её шпилька.
    Федя достал из кармана чёрную шпильку и показал брату.
    — Знаю, ты от такого не в восторге. Но она не права была. Она меня после уроков оставила, из-за того, что я на ее уроке уснул. Начала мне мозги промывать в очередной раз. Вот я и не выдержал.

    За окном поднялся ветер, старое окно затрепыхалось, издавая страшные звуки.

    — Не знаю, слышишь ли ты меня. — добавил Федя. — Но давай быстрее приходи в себя. Мне многое тебе нужно рассказать. Без тебя здесь стало происходить много всякого, ты бы мне помог во всем разобраться. Без тебя никак.
    Серо-синее тело, словно выточенное из полупрозрачного холодного мрамора лежало на койке без движений, никак не реагируя на слова Феди, но это его не остановило.
    — Я тут в одну историю ввязался. Ты бы не поверил, если бы узнал. Ты бы подумал, что я рехнулся. — он засмеялся, представляя, как бы ему ответил брат. — «Федя, не говори ерунды», вот что бы ты мне сказал.

    Сердцебиение Ромы усилилось. Федя удивлённо взглянул на экран, затем снова на брата. «Что это? Ты слышишь!»
    — Ты меня слышишь? Один человек сказал, что я астроном. Не обычный астроном, а человек, способный увидеть путь в небе для потерянных душ звезд. — снова заговорил Федя и взглянул на показатели.
    Давление Ромы поднялось, сердце забилось быстрее. Федя поражённо продолжил:
    — А еще какой-то человек за мной всё время ходит. Говорит, я должен ему помочь. Я думаю, это он, душа звезды! — полушепотом взволнованно говорил Федя, — Не знаю, что делать, помогать или нет…
    Но тут раздался звук открывшейся двери, затем хлопок. Федя повернул голову и увидел, что в палату вошёл Мирцам. Он выглядел как всегда спокойным и пугающе-самоуверенным. Металлически-холодный взгляд его с порога вонзился в Федю, но уже секунду спустя тот понял, что Мирцам смотрит вовсе не на него, а как бы сквозь него. Он смотрел на Рому. Присутствие Мирцама вызывало в Феде противоречивое чувство непреодолимого страха и одновременно с этим — восхищение, которое овладевало им резко и безконтрольно. Чувство ужаса перемежалось с приятным волнением, будто он готовился прыгнуть с парашютом, стоя перед открытой дверью самолета. От этого Федя чувстововал легкое головокоужение и пульсирующую головную боль.
    Мирцам медленно прошел по палате и остановился у кровати Ромы. Он оказался так близко от Феди, что тот смог разглядеть переплетение нитей ткани на рукаве его плаща. И даже оно показалось ему удивительно ровным, идеальным, безупречным, как и все в образе Мирцама.

    — Зачем ты здесь? — спросил Федя не поднимая глаз.

    — Ответ ты знаешь.

    — Мне некогда тебя развлекать. У нас с братом важный разговор. — со смешной заносчивостью заявил Федя.

    — Да, я с порога заметил, как много он болтает. — сказал Мирцам.

    — Ты ничего не понимаешь! Идеальный собеседник тот, кто умеет слушать и не может убежать от разговора. — пошутил Федя и сам же посмеялся.
    Несмотря на Федин развязный тон, внутри у него все дрожало от волнения. Ему все еще хотелось разозлить Мирцама, как тогда на пожарной лестнице, вывести его из себя, спровоцировать на эмоции. Словно человек, подошедший слишком близко к костру и уже обжегшийся, Федя  все равно сувал руки в огонь, вместо того, что б отойти подальше. Мирцам хмуро и недовольно взглянул на него, и Федя уткнул взгляд в мятую простыню. Всё вдруг показалось ему таким странным и красочным: железная спинка кровати, выкрашенная многократно в белый цвет, тусклый пододеяльник, старый полосатый матрас, выглядывающий из-под простыни. Но когда взгляд его уперся в брата, все внутри Феди сжалось, помрачнело, огадилось. Жалкий вид Ромы, его беспомощьность вызвали у Феди отчего-то чувство вины и омерзения. И стыдно ему стало за него и обидно, что брат в таком безобразном виде предстает перед разными людьми.  Никогда ещё он не видел Рому таким жалким.
    Серая туча за окном расщепилась на два тонких лоскута и высвободила бледно-жёлтый луч солнца. Свет тонким копьём влетел в палату и, пронзив прозрачный глаз, Мирцама, отпечатался на бледной стене яркой белой полоской.

    — Ты можешь ему помочь? — с надеждой спросил Федя, смотря в его просвечивающийся, словно капля волы,  глаз.
    — Нет. — холодно и высокомерно ответил Мирцам, глядя прямо на солнце.
    Федя ощутил обиду от такого пренебрежения к его просьбе. Он мгновенно вспылил, но попытался сдержаться.
    — Ждешь от меня помощи, а сам помочь не хочешь? — злобно огрызнулся он.
    — В этом нет никакого смысла.
    — В чем это нет смысла?! Ты время останавливаешь! Исчезаешь и появляешься когда хочешь! А когда я прошу помочь, ты отказываешь?! Я тоже не стану тебе помогать! — процедил сквозь зубы Федя.
    Густая туча снова наползла на солнце, и в помещении стало темно, послышались далекие раскаты грома. Тени приобрели расплывчатые очертания. Постепенно стиралась граница дня и ночи. Предметы тонули в болоте мрака. В коридорах больницы включили лампы. Федя уставился на жёлтую полоску света, виднеющуюся внизу двери. От этой тёплой полосы, палата казалась более синюшной и тёмной.
    Федя чувствовал, как слезы обиды увлажнили его глаза. Он резко встал с кровати и подошел к окну. Через несколько секунд Федя услышал приближающиеся уверенные шаги и почувствовал на себе тяжелый пристальный взгляд. Федю сново резко накрыла головная боль и головокружение. Уши заложило, голова распухла, дышать стало трудно. Он схватился за подоконник, и закрыл глаза. Что случилось потом, Федя не успел понять. Мирцам со скоростью мышелова схватил собеседника за горло и стал сжимать его.

    — Ты покажешь мне путь. — сказал он жестким уверенным голосом, лишенным каких либо эмоций.

    — Пусти. — прохрипел Барсучков и вцепился в каменную руку, сжимающую его горло. Запах чего-то терпкого и смолянистого ударил ему в нос — это был запах кожаных перчаток, дубильных веществ, дегтя и амбры.
    — Говори, что ты видишь в небе! — потребовал Мирцам, повернув Федю к стеклу, как тряпичную куклу.
    В расплывающейся картине мира, Федя заметил на стекле лишь неаккуратно брошенные небом капли дождя.
    — Я не скажу. — ответил Федя чуть слышно. Лицо его стало багровым, губы начали синеть. С невероятным хлоднокровием, жёсткие пальцы сдавливали шею Феди. Кеды, на болтающихся в агонии ногах Барсучкова, резиновыми подошвами заскрипели по рыжему линолеуму. В глазах всё расплылось, руки и ноги онемели. Помутневшими глазами Федя видел, как за дверью мелькают тени чьих-то ног. Но даже сейчас он мечтал об одном, что бы никто не вошел в палату и не спас его. За дверью послышались голоса, ручка двери задёргалась, но никто не вошёл.
    — Я готов умереть от твоих рук. — сказал Федя из последних сил.
    На лице мужчины промелькнула тень удивления и ужаса. Он выпустил Федю, и тот упал на пол, провалившись в черную бездну небытия.

    Через приоткрытые щели век, Барсучков видел, как мелькают перед его носом чьи-то ноги в чёрных туфлях на маленьком каблуке. Медсёстры открыли дверь ключом и нашли Федю, лежащего без сознания на полу. Шире открыв глаза, Барсучков увидел нависшее над ним, встревоженное лицо молодой медсестры с красными губами. Она сморщила лицо и прикрыла пальцами рот. Федя поднялся на ватные ноги, распихал девушек в белых халатах и подбежал к зеркалу, которое зачем-то висело в углу палаты над раковиной. Федя не узнал себя в отражении, а когда понял, что это он, ужаснулся. Сетка лопнувших сосудов окружила его зрачки. Белок правого глаза был залит кровью. Лицо усыпали красные пятна. На шее виднелись бурые, поморщившиеся следы от пальцев. Из носа жирным червяком прилип к щеке бордовый червяк. Федя сплюнул кровавый сгусток в раковину и умылся. В ушах у него гудел какой-то шум, похожий на звон битой посуды.
    В палату вбежал Владимир Семёноыия, глазами ища сына. Наткнувшись на Федю взглядом, он побледнел и схватился за голову.

    — Что? Что произошло? — зашептал Владимир Семёнович. — Федя!

    Он подбежал к сыну, принялся его ощупывать и осматривать.
    — Как ты себя чувствуешь? Голова кружится?
    — Я в порядке... — голос Феди охрип и показался ему самому таким пугающе чужим.
    — На тебя напали? Кто это сделал?!
    Владимир Семёнович с беспомощным возмущентем оглянулся по сторонвм и строго взглянул на медсестёр, словно они что-то знают, но не хотят говорить. Девушки собрались в кучку и молча хлопали испуганными глазами.

    — Я не помню. — взволнованно сказал Федя.

    — Как?! Как ты не помнишь?! — разгневанно гаркнул он на сына, но тут же смягчился. — Ладно, я понимаю.  Просто расскажи, что помнишь.
    — Да, кажется какой-то псих напал на меня и стал душить. — изображая усиленную мозговую деятельность ответил Федя.
    — Прямо здесь?! Как он мог сюда попасть?! — чуть ли не кричал Владимир Семенович.

    «Вот уж действительно» подумал Федя, вспомнив, как легко и без проблем проходит через дыру в заборе, а затем попадает на пожарную лестницу, где дверь в больницу почти всегда открыта.

    Медсёстры пожимали плечами, охали и перешёптывались.

    — Мы услышали шум в палате, хотели войти, но дверь оказалась заперта. Тогда Света сходила за ключами и мы открыли замок. — сказала одна из медсестёр, ссылаясь взглядом на остальных. — Мы нашли Федю, лежащим на полу без сознания. Кроме него и Ромы мы здесь никого не видели.

    Владимир Семёнович озадаченно подошёл к окну, проверил оконную раму и выглянул на улицу.
    — Окно было закрыто изнутри! Палата тоже. — сказал Владимир Семенович нервно смеять. — Как он вышел отсюда? — он оглянылся на сына. — Федя, что ты мне не договариваешь? Мы можем поговорить наедине, в моем кабинете, если хочешь!

    — Нужно позвонить в милицию. — предложила одна из медсестер. — Вдруг этот ненормальный еще тут? Мне страшно.
    — Мне тоже. — сказала другая.

    Владимир Семёнович медленно подошёл к кровати Ромы, взглянул на него задумчиво.
    — Я сообщу охране. Пусть они проверят больницу. Федя, тебя нужно осмотреть, иди за мной.

    — Федя, скажи, — тихо спросил Владимир Семенович, когда они вышли из палаты, — могло такое быть, что никакого нападавшего не было? Ты же понимаешь, что всё очень странно.
    — Чего? — в непонимании усмехнулся Барсучков. — Да, это странно, но это не повод не верить мне!
    — Эта трагедия с Ромой могла так отразиться на тебе, что ты…
    — Что я сам на себя напал?! — догадался Федя и, после молчания отца, он громко засмеялся в голос, затем резко замолчал и, обиженно взглянул на него.
    — Я говорил тебе, что мы с мамой всегда готовы тебя выслушать и помочь тебе. Что бы ты ни чувствовал, что бы ни совершил, мы твои родители и в итоге всегда будем на твоей стороне.
    — Не верю, что ты можешь так думать, будто я сам себя пытался задушать. — прохрипел Федя, мотая головой и пятясь назад.
    — Сынок, постой. Мы можем поговорить. Я тебе не враг! — лицо Владимира Семёновича излучало тепло и сожаление. Он протянул руку, но Федя отпрыгнул от неё, как от гадюки и убежал вниз по лестнице.

    Через двадцать минут он уже сидел на верхушке одной из гор, возвышающихся на окраине города в северной стороне. Холодный сырой ветер пробирал до костей. Запах несостоявшейся грозы висел в воздухе. Небо равномерно затянулось тучами и посинело. Федя смотрел, как рабочие внизу укладывают железную дорогу. Скоро должны были открыть новую ветку. В руке Федя держал ледяную жестяную банку. Ему казалось, что пальцы намертво примёрзли к ней.
    У подножия горы появился парень в джинсовой куртке. Уже через минуту он поднялся на вершину горы и уселся рядом с Федей.
    — Ну чего? Что случилось? — глаза Игоря блестели в предвкушении интересного рассказа. — Как прошел разговор с Валюхой?
    Федя молча протянул ему банку. Игорь отхлебнул.
    — Я не сдержался. Она меня взбесила, и я сказал ей всё, что о ней думаю.
    — Да ладно!
    — Она дала мне пощёчину. — грустно сказал Федя.
    — Не может быть! — эмоции Горшкова били через край: он то смеялся, то делался серьёзным. — Я не верю! Во даёшь! Что будешь делать?
    — Расскажу директриссе. Пусть её проучит. — хладнокровно сказал Федя.
    — Её же уволят!
    — Ну и пусть! — Федя сделал пару глотков и оттянул шарф. — Смотри.
    Игорь нагнулся что бы получше рассмотреть. В сумерках на шее виднелись темные пятна. — Это она сделала? — с лица Горшкова испарилась всякая весёлость.
    Федя повернулся лицом к другу. Тот шокировано отпрянул назад.
    — У тебя глаз, это самое. — промямлил Игорь.
    — Нет, это не она. Это, просто.. несчастный случай... На меня напали, в общем...
    — Где? Родители знают? В милицию ходил? — с сочувствием спросил Игорь.
    — Нет. Да это не важно. Отец вообще думает, что это я сам сделал, что б привлечь их внимание. Решил, что я ревную из-за брата, что ему все внимание родительское достается, прикинь? — Федя разочарованно  усмехнулся.
    — Что за бред? — Игорь тоже в недоумении усмехнулся.
    В воздухе зависла пауза. Внизу бригадир ругался матом на работников. Послышался громкий лязг двух железных громадин друг об друга.

    — Слушай, а это случайно не тот тип был? Которого ты видел в морге летом?

    Федя отрицательно помотал головой.

    Люди внизу расходились по домам. В тёмном небе расползались в стороны серые облака, выставляя на обзор простор вселенной. Федя устало запрокинул голову вверх и взглянул на небо. Глаза его расширились словно от ужаса.
    — Игорь! — Федя, не сводя глаз с неба, лихорадочно тряс друга за плечо.
    — В чём дело? Ай, отпусти! Что с тобой?
    — Ты это видишь?!
    Игорь тоже поднял глаза в небо, но увидел то же, что и всегда: тёмное небо с блестящими точками.
    — Звёзды? — в замешательстве пробормотал Горшков, отчужденно поглядывая на друга.
    — Вот, о чём он говорил…

    В глазах Феди чёрное небо предстало пронизанным переливающимися тонкими нитями-паутинами. Оно не казалось далёким, а было вокруг, словно глаза Феди отправились в путешествие по космическим просторам. Он увидел все звёзды вселенной. Все до одной. И их ослепительный и бесконечный свет словно проникал в его душу, выжигая её дотла.

    — Что ты видишь? — с опаской спросил Игорь, глядя в горящие глаза Феди.

    — Я вижу всю вселенную. — уверенно заявил Федя. Дыхание его участилось. Жестяная банка выпала из его рук и покатилась по склону горы.

    — Под чем ты? — неуверенно спросил Горшков.

    Федя опустил глаза и взглянул на панораму города, усыпанного огнями.

    — Ты тоже не веришь мне…

    Где-то, среди этих многоэтажек, притаился дом Феди. Там, на первом этаже, в левом от подъезда окне наверняка уже горел свет, и Мария Васильевна готовила ужин, дожидаясь мужа с работы и переживая, куда пропал её младший сын.

Продолжение:
http://proza.ru/2023/07/29/1303