Созвездие Синего слона. Глава 19 Преобразования

    Федя сидел на уроке литературы и, подперев голову рукой, устало смотрел в окно на дождь, который корежился ручьями по стеклу. Наперебой с ним, как равномерная дробь, звучал суетной голос учителя, рассказывающий стихотворение о саване из лунного света.
    Уже второй день лил дождь, и классы школы с самого утра наполнял мрак, лющийся из серых окон. Ученики с каждой минутой все громче и наглее перекрикивались и смеялись, выдумав какую-то игру с перебрасыванием сумки, отобранной у одного из ребят. Светлану Леонидовну никто не слушал, но она, словно находясь в трансе, спокойно выдавала учебный материал, не обращая внимание на беспорядок в классе. С восторженно-поэтичным лицом, она смотрела в окно, не громко, словно для самой себя, отчиканивала стих и, наверное, больше, чем кто-либо в классе, ждала звонка, чтобы остаться одной и доесть в тишине, лежавший в ящике ее стола бутерброд с сырокопченой колбасой и дочитать последнюю главу женского романа.
    Прозвенел звонок и ребята, уже с заранее собранными учебниками, высыпали в коридор, как волна, прорвавшая дамбу. Последними неспешно вышли задумчивый Федя Барсучков и недовольный Игорь Горшков.

    — Что-то ты мне не нравишься в последнее время. То ли влюбился, то ли наоборот. Сам на себя не похож! Не нравишься ты мне таким! — сказал Горшков. — Эй, чудовище, верни мне друга! — он потряс Федю, схватив за грудки.
    Выражение лица Игоря имело настолько реалистично грозный вид, что Федя, не слушавший его до этого момента, немного испугался.
    — Так расскажешь, в чем дело или нет?
    — Нет. — сказал Федя серьезно, и тут же засмеялся. — Да ни в чем! Ничего не случилось. Дождь идет и мне грустно.
    — Ага, а то я тебя не знаю! И давно ты такой метеозависимый стал?
    — С шестого ноября. — хмуро ответил Федя.
    Он зашел в гардероб и стал молча надевать куртку. Наблюдая задумчиво-озлобленное выражение лица друга, не свойственное ему, Игорь решил не продолжать разговор. Действительно, у Феди имелось достаточно причин, что б грустить.

    Федя и Игорь вышли на крыльцо школы, покрытое лужами от крупных брызг дождя. Барсучков, все с тем же видом, натянул капюшон куртки, сунул руки в карманы и, ссутулившись, пошел к воротам школы. Горшков открыл зонт и побежал за Федей, аккуратно пробираясь по островкам, возвышающимся над лужами.
    — Тебе не кажется, что Борозда уже все, как училка, сдулась? — перекрикивал Игорь дождь. — Где ж тут патриотизм?
    Федя оглянулся на друга. Его слипшиеся от воды брови надвинулись на глаза. Он немного подождал, когда Игорь допрыгает до него в своих новых, еще неприличнл чистых кедах и, сдув со своего носа каплю воды, спросил:
    — Чего ты там бормочишь, Мэри Поппинс?
    — Я про стих этот, про саван из лунного света…
    — Аааа, я не слушал. — сказал Федя, но Игорь, продолжал говорить.
    — Ну вот где там патриотизм? Скорее романтизм, или даже сюрреализм…
    — Или идиотизм. — засмеялся Федя, не дослушав друга. — Я тоже могу стихи писать, вот слушай.
    Федя остановился напротив Горшкова и стал ораторствовать, расплевывая брызги дождя и размахивая руками:

    «Сшей мне шубу из беличьих слез!
    В ней пойду я гулять средь берез!
    А затем напеки калачей
    Из занудных и скучных речей!
    Их я съем и продолжу опять
    Огурцы и морковки пинать!»

    — Брависсимо! — Игорь торжественно звонко захлопал, вырвал из клумбы позади себя высохший цветок с корнями и бросил в Федю. Тот театрально поклонился и пошел дальше.
    — Вообще надоела мне эта Борозда со своими стишками. Как будто в жизни это пригодиться может.
    — Это нужно, что б мы в дикарей не превратились. — сказал Игорь и быстро соскочил с темы, что б последнее слово осталось за ним. — Ты в больницу больше не ходишь?
    Барсучков недовольно оглянулся на затопленный стадион.
    — Меня от больницы тошнит.
    — Почему? От самой больницы или от запаха?
    — Да, от самой больницы. Даже от слова этого. Еще раз скажешь, и меня вырвет прямо на тебя.
    Игорь засмеялся.
    — Идем! — сказал Федя.

    Он не ходил в больницу уже несколько дней. Владимир Семенович каждый день напоминал ему, что ждет его, но не настаивал. Выйдя за ворота школы, Игорь снова заговорил:

    — Бинт-то уже бы снять пора.
    Он кивнул Феде на бинт и неоднозначно усмехнулся, глядя ему в глаза.
    Федя напрягся и глянул резко на друга.
   — Ух! Ты чего? Что это значит? — засмеялся Горшков.
   — Когда надо будет, тогда и сниму. — возмущенно ответил Федя.
    — Носишь его, как талисман. Смешно уже! Смотреть противно!
    — А чего это противно? — сердито прищурившись спросил Федя.
    — Ничего. — пристольно глядя в глаза другу, Игорь помолчал, и отвернулся. — Сам знаешь.
    — Сказал, значит договаривай! На что ты намекаешь?
    — Ни на что! — раздраженно рявкнул Игорь.
    Федя приуныл и выдохнул носом.
    — Да, если хочешь знать, мне вчера этот бинт или, талисман, как ты выразился, очень даже помог! — продолжал Федя громким голосом.
    — Каким это образом? — обиженно передразнил его Горшков.
    — Вот ты знал, что девушки любят жалких страдальцев?
    — И? — Игорь с нетерпеньем ждал разгадки.
    И Федя, всю дорогу до дома, гордо и подробно рассказывал другу о том, как девушка вчера сама его поцеловала, повиснув у него на шее.

    После похорон Федя стал замкнутым и молчаливым. Он часами мог сидеть на подоконнике и смотреть в звездное небо. Он полюбил это пугающе, ни на что не похожее, ощущение полета по черному бесконечному космосу мимо огненных гигантов и далеких галактик, в окружении миллиарда ярких звезд. И чем больше он смотрел в небо, тем сильнее он хотел туда. Но что его туда тянуло, он не понимал. Федя все еще не умел читать звездное небо, а Рат не торопился посвящать в эту науку своих учеников. Все попытки узнать у учителя о главном, завершались ничем. Рат ловко обходил неудобнве ему вопросы, или просто не отвечал на них.

    — Учитель, когда вы научите нас читать звездное небо? — громко спросил Федя.
    — Всему свое время. — строго ответил Рат, листая свою страшную книгу с горящими буквами. Федя шмыгнул носом и мельком глянул на Муху, стоявшую справа от него. Она задумчиво смотрела в огонь, и лицо ее закрывали черные волны волос. На губах девушки застыла загадочная улыбка, будто ей известен какой-то секрет, который придает ей уверенности в себе. «Чего это с ней?» думал про себя Федя «Влюбилась, что ли? Но в кого?». Он стал смотреть поочередно на каждого, стоявшего напротив. Признаков влюбленности Федя ни у кого не заметил. «Да не в меня ли?» Федя всплмнил вдруг про поцелуй. «Как же я мог о таком забыть?!» Он виновато и испуганно рассматривал девушку, но когда она взглянула на него, он резко перевел взгляд.
    — Вы знаете, что любое вещество имеет свою форму и вид. — наконец заговорил учитель, не поднимая седой головы. Таинственное напряжение, образовавшееся между Федей и Мухой, быстро исчезло, как кошка, услышавшая поблизости собачий лай, и взоры учеников устремились на слепого старика.
    — Вода, например, жидкая. Но она может стать паром или льдом. Все зависит от температуры и давления. — продолжал он. — Так и любое другое вещество может принять жидкую, газообразную или твердую форму. Но не все знают, что и свет, и звук тоже можно преобразовать в разные формы.
    — Значит, саван из лунного света вполне может быть? — перебил учителя Федя.
    — Какой еще саван? — усмехнулся Кабан. — У тебя крыша едет? Кажется у тебя мозги не ту форму приняли, из твердых стали жидкими.
    — Сейчас ты сам жидкую форму примешь. — сказал ему Федя с угрозой.
    — Да ладно вам ссориться! Это стихотворение такое есть. — объяснил рыжему Пес. — Ну, «Сшей мне саван из лунного света…». Вы не знаете? — Пес удивленно смотрел на товарищей, словно не понимал, как можно не знать этого стихотворения.
    — Да, точно! — радостно выкрикнул Федя, эксцентрично всплеснув руками и тыча пальцем в Пса. — Это оно! Нам сегодня Борозда рассказывала на уроке.
    — Борозда? — сморщился Илья.
    — Ну да, наша классуха. — не глядя на Коровкина ответил Федя.
    Илья недовольный пренебрежительным обращением с собой, высокомерно отвернулся и жеманно перевел взгляд на учителя.
    — Конечно. Лунный свет, отраженный свет солнца, можно преобразовать в нечто более материальное. — сказал Рат своим спокойным тяжелым голосом. — Я помню..помню одну легенду. В ней говорится, что когда-то давно, когда миром правили императоры, в одной восточной стране, жила прекрасная девушка, дочь императора. Она славилась неземной красотой. Со всего света к ней ехали женихи, что б просить ее руки. Она сказала, что выйдет замуж только за того, кто предоставит ей свадебный наряд достойнвй ее красоты и величия. Как вы догадались, такой человек нашелся. В течении тридцати лет искусный маг вытягивал нити из лунного света, что б соткать полотно и сшить свадебное одеяние, достойное самой прекрасной девушке мира. Платье цвета луны получилось невесомым и ослепительно красивым.
    — Тридцать лет! — пораженно воскликнула Муха, уставившись на Рата широко раскрытыми глазами. — Она что, выходила замуж старухой?

    Федя внимательно смотрел на Муху, и манера ее резкого, как моря охваченного  бурей, поведения, вызывала у него улыбку.

    — Она даже не увидела своего платья. Умерла, так и не дождавшись его. Свадебный наряд из лунного света стал ей погребальным одеянием.
    — Ужасно. — вздохнула девушка.
    — Да ладно, это же легенда, а не реальная история. — усмехнулся Кабан.
     Рат прошелся вокруг костра и продолжил:
    — Я сказал, что можно изменить форму какого угодно вещества, но не предмета. Есть также кое-что, чего вы делать не должны никогда. — строго сказал Рат. — Не стоит пытаться преобразовать себя самого, как это сделал один великий маг. Он превратился в пар, и это было его последнее преобразование, потому, что обратно, в свою форму, он вернуться не смог. Человек слишком сложен для подобных действий.
    — И что с ним стало? — заинтересованно спросил Рыжий.
    Учитель пожал плечами и с усмешкой сказал:
    — Почитай на досуге о Джаннах.
    Кабан состроил лицо знатока и приподнял брови.
    — Только душа звезды может преобразовать себя во что угодно. Будь то образ человека, животного, свет или даже звук... — загадочно и воодушевленно сказал учитель. — Он может все.
    — Значит, он сам решает, как выглядеть? — вдруг спросил Федя забывшись.
    — Он? — Муха подозрительно взглянула на Слона.
    Федя словно очнулся, и сконфуженно  взглянул на ребят, которые подрзрительно рассматривали его.
    — Да, конечно. Он принимает ту форму, какая удобна ему для общения с нами. Ведь по сути своей он свет, чистая живая энергия. Но, как у любого существа, даже такого совершенного, как дух звезды, есть характерные черты, которые будут сохраняться в любой его форме. Например его половая принадлежность или альбинизм, отсутствие пигмента, крупный размер, ведь все звезды весят по-разному.
    — Я читал легенды древнего Рима. — сказал задумчиао Пес. — Один из богов превращался в дождь и быка. Интересно узнать, что это могло произойти на самом деле.
    — Самое интересное, что привычный нам огонь тоже может стать твердым или жидким. — с новой волной воодушевления продолжил Рат.
    — Жидкий огонь это лава. — сумничал Рыжий.
    — Лава это не огонь. — возразил Илья высокомерно глянув на товарища.
    — Правда? А жидкий стул это что? Расскажешь? — скривившись, ответил ему Кабан.
    Илья закрыл глаза рукой и помотал головой, будто имеет дело с полным идиотом.

    — Вот заклинание, меняющее форму вещества. Его нужно использовать вместе с жестами. — громко сказал Рат. — Я вам покажу. Следите внимательно за словами и за движением моих рук.

    Учитель обратился к огню и, стал произносить довольно длинное заклинание, сопровождая его поочередно то плавными, то резкими сложными движениями, какие не каждый смог бы повторить.
    — Блин, мне, что еще придется записаться на курсы дирижерства? — насмешливо прошептал рыжий, но вдруг встретился глазами с Кротом.
    — Помолчи лучше. — сказал тот. — Иначе я тебе язык вырву.
    Кабан сглотнул и отвернулся.

    Сначала Рат говорил медленно, совершая плавные горизонтальные движения руками. Лицо его выглядело сосредоточенным и напряженным, голос стал певучим и пугающе низким. Вдруг огонь словно бы погас, спрятался в шалаше из веток. И вдруг с невероятной быстротой потекла по земле от костра огненного цвета вода. Ребята с криками отбегали в стороны, спасаясь от испепеляющих непредсказуемых ручьев огня. Черная земля покрылась сеткой огненных, радиально расходящихся от центра поляны, вен. Но когда учитель заговорил резко, и быстро взмахнул руками, ударяя в ладони, огненные струйки втянулись обратно в костер, и над башней из веток снова показались подвижные и изменчивые языки пламени. Ребята решили, что на этом все, и вернулись на места, но Рат еще не хакончил. После очередных его манипуляций, жестких выкриков и резких четких движений, трепещущие перья костра вдруг замерли, словно превратились в светящиеся, гранёные обрезки стекла. Свет от твердого огня казался тоже жестким, острым и режущии. Этот свет колол глаза и сильнее обжигал. Рат снова совершил движение руками и, после короткой фразы, огонь вернулся в свою привычную форму.

    — Теперь время практики. — сказал учитель.

    В этот раз для выполнения задания требовалась не только сила воли, но и гибкость тела. Повторить плавные и гибкие движения для некоторых из ребят оказалось так же сложно, как танцевать балет.
    — Ладно, главное, что б ты запомнил, как это делается. Постепенно научишься. Главное практика. — приободрил Федю Пес и похлопал его по плечу. — Ты только посмотри, что за чудо! — с восхищением, мечтательно сказал он, глядя на Муху.
    Девушка вылепливала прекрасные формы из сказанных слов.
    — Бам-бам-бам! — отрывисто проговорила она, и, сказав заклинание и взмахнув правильно руками, преобразовала слова в три прозрачных, будто из стекла сделанных, шара. Они ненадолго повисли в воздухе, мерцая отблеском костра, и растворились в воздухе.
    — А вот, отгадайте, что это? — с озорством сказала Муха, оглянувшись на Федю и Пса.
    Тихо прошептав какое-то слово, она изящно взмахнула руками и произнесла заклинание. После этого розовое облако поднялось над огнем и расползлось над головами ребят пушистым туманом. Со всех сторон раздался звук моря и просыпающейся природы. Лес наполнился запахом весенней свежести, восходящего солнца и нежных цветов, покрытых утренней росой.
    — Ну ты чума! — восхищено протянул Рыжий, безуспешно пытаясь придать своему голосу грубости и резкости.
    — Что это? — задумчиво произнес Федя.
    — Да это же любовь! — улыбнулся Пес.
    Федя испуганно покосился на девушку. Она не взглянула на него, но Федя нутром чуял, что она о нем думала в тот момент.
    За все время этой встречи у Феди так и не вышло ничего преобразовать. Уж он и так старался и эдак. Даже у грубого Крота, который двигался, как деревянная кукла, что-то да получалось.

    Когда все разошлись по домам, Федя и Муха как бы случайно оставшись наедине разговорились и пошли домой вместе. Небо серой бесцветной громадиной нависало над ними, ветер вычесывал лохмы деревьев. Федя шел молча, сунув руки в карманы и опустив голову. Время от времени, чем-то озадаченный, он вглядывался в черноту леса, будто что-то искал в ней. Сначала Муха пыталась подбодрить Федю, рассказывала, что он делал не так, говорила и показывала правильные движения руками. Барсучков слушал ее, но лишь безучастно улыбался в ответ. Муха хотела бы верить, что такой он от того, что у него сегодня ничего не получилось, но она знала, что причина в чем-то другом. Когда она внезапно умолкла, недосказав предложения, Федя не сразу заметил.

    — А мы тоже этот стих проходили в школе. — сказала девушка. — Я его наизусть знаю. Он мне понравится.

    И она стала рассказывать стих:

    — Сшей мне саван из лунного света,
    У прибоя под шепот волны.
    Смастери колыбель мне из ветра,
    Где я буду искать свои сны.
    И в глубинах небесной пустыни,
    Утону, заблудившись во тьме.
    Лишь тогда мое сердце остынет,
    Среди холода звезд в тишине.

    Она рассказала так, что Федя впервые услышал его.

    — Что с тобой? — спросила она и остановилась.

    Федя остановился тоже. Муха молча потянулась рукой к его шее и хотела снять бинт, но Федя ревностно убрал ее руку. Она обеспокоенно и строго смотрела на него своими большими черными, поглощающими душу глазами. И Феде показалось, что они как чернота космоса, в которой можно потеряться навсегда.

    — Посмотри, мои руки уже зажили. Неужели твои раны глубже? Что ты скрываешь?

    К своему ужасу она заметила в безумном блеске его глаз страх и пристыженность. Не сводя с Феди взора, девушка аккуратно, словно боясь спугнуть его, развязала бинт. Холодный ветер оцарапал его оголенную шею. Девушка опустила глаза и провела теплыми пальцами по его шее, пытаясь увидеть, что он скрывал под бинтом. Но даже при свете дня она не смогла бы увидеть то, чего уже не стало. Следы насилия уже давно исчезли, не оставив и следа. Федя непроизвольно отвернул голову и закрыл глаза, чтоб не встретить вопросительный пытливый взгляд Мухи. Рот его изогнулся натянутым нервом, слезы стыда промочили ресницы стиснутых крепко век. Он будто оказался перед ней совершенно нагим и беспомощным. «Только бы она ничего не спрашивала и ничего не поняла!» надеялся он, и уже ненавидел себя за то, что остался с ней наедине.
    Онемевший от резкого холода, как будто превратившись в камень, он вдруг ощутил ожег ее горячих губ, в том месте, где были когда-то синяки. Все внутри его сжалось, будто затянутое медной проволокой, в глазах потемнело и он ощутил себя в какой-то невесомости, как будто был выброшен в космос. Он крепко обнял Муху и утопил в волнах ее волос свое пылающее лицо. Теперь он ощущал на своей шее ее горячие губы и больше ничего. Об этом поцелуе Федя не стал рассказывать своему другу. Не потому, что Игорь назвал бы его романтической тряпкой или размазней. Это было для него слишком личное.

Продолжение:
http://proza.ru/2023/07/30/1561