Созвездие Синего слона. Глава 30 Встреча

В тот самый момент, когда в Федю должна была вонзиться пуля, он почувствовал, что ничего с ним не случилось, и открыл глаза. Оказалось, что пулю перехватил кто-то из ребят, а пистолет выбили из рук черноволосого парня. Кабан и Пес боролись с ним, пытаясь скрутить ему руки, но парень не очень сопротивлялся. Остальные ребята растерянно наблюдали за ними, будто очнулись от охватившего их первобытного безумия. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Федя быстро встал и, не раздумывая, побежал прочь со всех ног. Еще когда в него стреляли, Федя, мысленно попрощавшись с жизнью и потеряв от страха самообладание, вернулся в свой облик. Теперь он снова бежал от толпы по темному непроглядному лесу, где вслед ему завывал ветер, а над головой нависало, распятое на пиках колючих веток, серое беспросветное небо. Скоро Федя снова услышал за собой погоню. Ребята бежали за ним уже без диких криков и веселья. Никто уже не играл в игру и не пытался запугать его. Они спокойно преследовали его и звали:

— Слон, вернись! Мы тебя не тронем.

— Мы не убийцы! Прости нас!

Слышались и женский и мужские голоса со всех сторон.

 — Пойдем к учителю, мы скажем, что поймали тебя! Мы вовсе не хотим твоей смерти!

Но Федя не верил им. Он замедлил шаг и осторожно пробирался через кустарники, стараясь не шуметь. Теперь, немного отойдя от шока, он ощутил, помимо ломоты и усталости во всем теле, ужасную жгучую боль от укусов в ногах и туловище. Он чувствовал, что ранен, но не знал как сильно и не хотел думать об этом. Кровь пульсировала у него в висках, лицо пылало от жара и обливалось потом. Душа от волнения готова была вырваться из тела и предательски сбежать. Еле перебирая ногами от боли, задыхаясь от усталости Барсучков пробирался по трудно проходимым зарослям, цепляясь руками за колючие кусты, что бы не свалиться на землю.

— Я больше не могу. — сказал сам себе Федя, в надежде, что кто-нибудь услышит его и придет на помощь. И под кем-нибудь он подразумевал вполне определенного человека.

Упав на четвереньки, пытаясь отдышаться и переждать ужасную давящую боль в груди, Федя увидел перед собой знакомый образ. Тут же Федя ощутил головокружение, и почувствовал будто горячая волна накрыла его и он утонул и растворился в ней. Серая пелена растеклась перед его глазами, уши заложило, и лишенный сил, он упал на землю, на долю секунды потеряв сознание. Одновременно с этим он засмеялся от радости и охватившего его чувства спасённости и безопасности. Перед ним стоял Мирцам в своем светлом плаще, с черной раной на лице. Высокий и величественный, он взглянул на Федю своим спокойным и холодным взглядом и сказал:

— Опять я нахожу тебя здесь. Ты зря вернулся. — голос его показался Феде спокойным и глубоким, как океан, и вся буря волнения за свою жизнь в душе Феди моментально затихла и страх заменился на спокойствие и уверенность в своей безопасности.

— Это ты зря пришел сюда. — сказал ему Федя охрипшим от усталости голосом. — Им нужен ты. Это ловушка.

— Я знаю. — ответил Мирцам. — Я пришел за тобой.

Федя хотел встать, но вдруг между ним и Мирцамом, прямо перед Фединым лицом, образовались из воздуха, заблестев в сумраке, толстые металлические прутья. Федя схватился за них и с усилием поднялся с земли. С возмущением и злобой он смотрел на возникшее вдруг препятствие. Вокруг Мирцама, из ниоткуда, выросла железная клетка. Словно ожидая этого, он остался спокойным и безразличным. Толщиной прутья были с черенок от лопаты, так что разогнуть их не представлялось возможным. Но Федя все равно с бешенством набросился на них, пытаясь сломать или погнуть. Как ребенок, которому показали и не дали желанную вещь, он кричал и бился об решетку, будто обезумел. Так страшно выглядела его истерика, что любой знакомый не узнал бы его в таком состоянии. Никогда прежде он не испытывал такого сильного отчаянного гнева и такого неудержимого и бесконтрольного стремления добиться своего. Никто из наблюдателей не смог бы остаться равнодушным, не заразиться этим оживлением, не испытать ужас стыда за такую перемену в нем и за потерю им человеческого достоинства. Никто не смог бы просто смотреть на эту безобразную сцену, где гибнет в уродливых муках моральный человеческий облик. Но, не смотря на все это, была какая-то прелесть в этих терзаниях. Он бился в душевной агонии, как подбитая птица в предсмертных муках — и больно смотреть на нее, и нельзя отвести взгляд. Единственный зритель, наблюдавший это безобразие, не смутился, остался спокоен и безразличен. Пристально и внимательно смотрел он на Федю своими холодными стеклянными глазами, когда бы любое человеческое естество откликнулось бы на эти муки, как в зеркале отразив в себе эту боль. Мирцам, казалось, не знал что это, и не мог знать. Он видел что-то странное перед собой, и мог только предположить, но не мог сочувствовать или испытать жалость. Для его сущности все это было слишком низко и поэтому недостижимо для его понимания. Он равнодушно отвернулся и, будто в ожидании дальнейших действий от того, кто заключил его в клетку, прошелся по ней мерным свободным шагом, говорящим о его душевном спокойствии. Без интереса, будто видел все это уже много раз, он осмотрелся.

В зарослях, за спиной Феди, послышалось шуршание. В эту секунду Мирцам оглянулся и посмотрел на Федю.

— Не сдержанный.  — с презрением сказал он.

Услышав это и шум позади себя, Федя замер, словно пробудился от безумия. Лицо его выражало ужас за свой неблагопристойный вид. Он устыдился и, опустив голову, закрыл лицо руками и обессилено размякнув, уперся головой в решетку. Покрасневшее от стыда лицо его и уши выделялись темными пятном радом с кажущимися в темноте белоснежными кистями рук. Федя весь содрогался от рыданий, безуспешно стараясь сдерживать себя. И Мирцам смотрел на него, все так же равнодушно, но то, что именно Федя привлек его внимание сейчас, а не тот, кто выходил к нему из леса, должно было что-то значить.

К железной клетке из зарослей торопливо вышел учитель, с протянутыми вперед дрожащими руками. Он припал к железным прутьям, устремив глаза вперед. Рот его был открыт от восторга. Федя чувствовал приближение к себе учителя, но не мог заставить себя поднять голову и открыть лицо. Медленно он опустился и сел на землю, не отнимая рук от лица.

Следом за Ратом, один за другим, с осторожностью вышли еще десять учеников. Никто из них не обращал больше внимание на Слона, они с любопытством осматривали добычу. Все они жадно вцепились руками в железную решетку, и смотрели на пленника с восхищением и страхом в глазах. Мирцам же бесстрашно и снисходительно, наконец, взглянул на старика.

— Вот ты и пришел. — прохрипел Рат, тараща свои белесые выпуклые глаза, полные надежд и детского восторга.

— Что ж, смотрите на меня, если вам хочется. — громко и твердо сказал Мирцам. — Но в клетке сидеть, у меня желания нет.

После этих слов железные прутья стали стремительно нагреваться. Ребята, да и сам Рат, почувствовали жар, исходящий от центра клетки, где стоял Мирцам. Воздух вокруг него исказился рябью. Клетка стала невыносимо горячей и обжигала. Ученики и их учитель еле успели убрать руки и отбежать в сторону, что бы не получить серьезные ожоги. На лице Рата возникла крайняя озадаченность и волнение, которое он не мог, да и не пытался скрыть. Он вертел головой по сторонам и, растопырив руки, предостерегал своих подопечных, отодвигая их дальше то решетки.

— Отходите! Назад! — кричал он.

Учитель отстранял ребят все дальше и дальше, но воздух вокруг уже настолько пропитался жаром, что нельзя было скрыться от него. Железные прутья клетки нагрелись до красна, затем побелели и стали светиться. Они стали такими яркими, как будто были сделаны из огня, и смотреть на них нельзя было, без боли в глазах. Вокруг посветлело, как в полдень. Страшные черные и бесконечно-длинные тени вытянулись на земле от ребят и учителя, сливаясь с вечной чернотой лесных зарослей. От решетки исходил такой жир, что всем присутствующим стало плохо, будто их поместили в муфельную печь. Ребята ощущали, как кожа на их лицах и руках пылает, будто поджаривается на костре. Чувствуя невыносимый жар, они бессознательно отходили все дальше, объятые ужасом неизбежной и близкой опасности. Но воздух везде стал таким горячим, что обжигал горло и лёгкие. Становилось невозможно дышать. Мирцам оставался спокоен и безразличен. Высокомерно он смотрел на окружающих его людей, которые кричали и суетились от страха, словно не понимал этой паники, и эти эмоции и страх не были ему ясны, как что-то совершенно чужое. Не прошло и минуты, как клетка погнулась и расплавилась, оставив пленника невредимым. Деревья-гиганты вокруг трещали и свистели от жара, трава  и растения превратилась в пыль. Ребята и Рат отбежали глубоко в лес и спрятались за деревьями. Когда воздух стал остывать и звук испаряющейся влаги затих, учитель и его ученики осторожно вышли из-за своих укрытий и медленно вернулись к Мирцаму, влекомые любопытством. Нечеловеческое спокойствие и безучастность Мирцама внушали всем присутствующим ужас. Затягивающейся на шее петлей падал на каждого из них его тяжелый взгляд. Ученики удивленно смотрели на растекающиеся, еще красные, но уже темнеющие лужи расплавленного железа. Горячий воздух волнами дрожал, создавая зрительную рябь, и Мирцам, в окружении этой зрительной иллюзии казался прекрасным миражом. Красноватым светом расплавленного железа освещалось лицо Мирцама и внушало еще больший ужас. Пугал всех его облик обычного человека, когда на самом деле он являлся чем-то другим, чем-то страшным, неподвластным и неуязвимым. Взгляд его казался таким жестким и холодным, словно он не понимал, что такое жалость или боль, и страшно становилось от этого. Ведь тот, кто не знает жалости и боли, не проявит милосердия.

Мирцам стоял с самодовольным и гордым видом в самом центре пекла, оставаясь холодным и спокойным. Зато остальные присутствующие чувствовали жар земли через подошвы, словно стояли голыми ногами на раскаленных углях. Они переминались с ноги на ногу и утирались от лившего с них пота, но не сводили глаз с души звезды, рассматривали его с интересом, боясь сделать лишний шаг в направление к нему. И все они были живыми и подвижными, как волны моря вокруг скалы. Белым пятном, как мраморная статуя, Мирцам выделялся на черном фоне, чистый и не тронутый огнем. По горячему еще ковру из расплавленного железа, он медленным уверенным шагом прошелся вокруг, мимо учеников, рассматривая каждого своим невыносимым тяжелым взглядом. Ребята, при его приближении, отступили, как волна, от упавшего в воду камня. Они боязливо прятались за спинами друг друга, не сводя очарованных глаз с души звезды. К каждому из них он обратил свое спокойное прекрасное лицо, и каждый глядел на него, как завороженный. И в мелких движениях его рук и головы, во взгляде, мимике и походке, читалось изящество и благородство высшего существа, недоступные никому из людей.

— Мне нужен Слон. — четко и спокойно произнес Мирцам.

— Возьми лучше меня. — предложила рыжая девчонка. — Ты прекрасен!

— Нет, меня! — сказал другой из толпы.

— Зачем тебе Слон? — спросил Рат, выйдя вперед и протянув перед собой руки, ладонями вверх. — Он не может составить звездную карту, но я смогу. — с неунывающей надеждой, Рат похлопал себя рукой по груди. — Если ты возьмешь меня с собой в мир живых, я укажу тебе путь. — Он говорил вкрадчиво, пуская в ход все свои способности убеждения.

Сперва Мирцам оглянулся на Рата в надежде, что тот скажет что-то дельное, но услышав его речь, отвернулся, не дослушав до конца. Он обратил взгляд на Федю и хотел что-то сказать, но его перебила девушка:

— Ты прекрасен! Я влюблена!

— Расскажи нам о себе! Мы ждали тебя. — сказал Пес.

Марцам оглянулся на говорящего.

— Прошу тебя, расскажи нам кто ты и откуда.

— Как твое имя?

— Вы уже слышали мой рассказ много раз. — с неохотой отвечал он, обратив на говорящего усталый надменный взгляд. — Я не виноват, что вы не помните этого.

— Расскажи о своем мире? Он так же прекрасен, как и ты? — снова спросил кто-то.

— Нет, не прекрасен. — со скукой в голосе, с пренебрежением отвечал он.

Когда он отвечал на вопросы, то делал это так, как будто ему приходилось снизойти до собеседника, и делал он это с неохотой.

— Тогда зачем ты хочешь вернуться? Оставайся с нами. — вновь заговорил девушка, и обращаясь к Мирцаму, она будто бы сама делалась прекраснее и свежее.

— Увы! Мы для него, как базарные мухи. — с сожалением усмехнулся Пес.

— О! Как жаль! — высокомерно кривлялась девчонка, не зная, как выразить восторг. — Я буду теперь глубоко несчастна. Когда я увидела тебя, как мне теперь жить? Я не смогу! Ну прошу тебя, взгляни на меня еще хотя бы раз… — голос ее звучал манерно и, не умолкал, как голос юродивой.

Под эти женские вопли, которые никто не старался прекратить, потому что они выражали мысли каждого, Мирцам снова определил среди ребят нужного ему человека и, протянув к нему руку, сказал:

— Слон, подойди ко мне. Я выведу тебя из леса, и ты укажешь мне путь, как обещал.

Стоявший за спинами ребят Федя онемел от страха и не покинувшей его еще смущенности, что даже смотреть на Мирцама при всех, ему было стыдно и невозможно. Он снова опустил голову и снова закрыл лицо руками. В этот момент, к всеобщему удивлению, к Мирцаму выбежал Илья Коровкин. Вцепившись в его протянутую руку, он взмолился, с непривычной ему искренностью и избытком чувств:

— Прошу, возьми меня с собой! Для тебя это ничто, а для меня великая мечта! Меня ничего не держит здесь, я сирота! Я никому не нужен здесь! Умоляю! — Илья зарыдал, и уткнулся в его руку.

Громкие всхлипы сотрясали его скрюченную спину. Он рыдал, как ребенок, самоотверженно, и было неловко смотреть на него, но не было смешно. Мирцам не проявил сочувствия, не удивился. Он остался спокоен и равнодушен. Он взглянул на Илью высокомерно.

— Но и там ты никому не будешь нужен. — ответил он, и хотел отнять от него руку, но Илья не выпустил ее.

— Тогда убей! Я готов умереть от твоих рук. Это честь для меня! — прохрипел, захлебываясь в рыданиях Илья и, не выпуская его руки, упал перед ним на колени.

Услышав эту, знакомую до боли фразу, Федя взглянул на Илью мокрыми от слез, но полными огня, глазами.

— Отпусти его! — взмолился Рат, с такой внимательностью следивший за всем этим, будто судьба его решалась в этот момент. — Пусть он уйдет отсюда вместе с другими! Пощади!

— Нет. Я буду делать это вновь и вновь, пока ты не прекратишь преследовать меня — ответил Мирцам.

Он резким движением выдернул руку, схватил Илью за шею и поднял над землей. И когда совершалось это стремительное и жестокое действие, воздух от возникшего напряжения сделался плотным и тяжелым, как густая смола. Земля задрожала и загудела низким всеобъемлющим звуком. Поднялся ветер. Все ощутили давящую головную боль и заложенность в ушах. Лицо Мирцама приняло жестокое решительное выражение.

Учитель оглянулся к ребятам и закричал:

— Уходите отсюда! Бегите домой, пока есть возможность убежать!

Голос его был исполнен ужаса. Испуганные ученики недоверчиво и рассеянно смотрели на учителя и друг на друга. Они испытывали страх, но не могли уйти, когда, наконец, после долгих лет ожидания встретились с душой звезды.

— Ну же, спасайтесь! — снова прокричал он, отчаянно заревев, силясь перекричать дрожащий грубый звук. — Бегите или погибните!

Он набросился на ребят и стал разворачивать их и толкать в спины. Некоторые из ребят бросились бежать, другие, не сразу поверили, что все кончено, и пора выбираться из леса. Но мощный низкочастотный гул и рев земли, дрожание воздуха нарастали и давили, вызывая ужас и неконтролируемое инстинктивное желание спасти свою жизнь.

— Слон, бежим! — крикнул Феде Пес, заметив, что тот неотрывно глядит на Илью и Мирцама, словно не слышит и не чувствует, как разрушается реальность вокруг.

— Нет, я не уйду! — яростно ответил ему Федя, не отводя глаз от Мирцама и Ильи.
Рат вцепился в Федю и с надрывом закричал ему в лицо:

— И ты уходи! Что стоишь?! Он уничтожит все!

Но Федя не мог пошевелиться, он понимал, что нужно уходить, но ноги не слушались его.

— Не делай этого! Умоляю! — снова закричал Рат и зарыдал.

Все ребята, охваченные ужасом, уже убежали. С Мирцамом остались только учитель, Федя и Илья.

Мирцам пристально глядел на Илью, на бледном лице которого проявлялся возрастающий страх. Несмотря на это, Илья прямо смотрел в глаза Мирцаму, не отворачиваясь и не сопротивляясь.

— Иди же! — учитель схватил Федю грубо за плечо, развернул и толкнул в сторону с такой силой, что тот не удержался на ногах и упал. — Он все так же силен и опасен. Я снова проиграл! Теперь конец!

Земля дрожала и гудела, как огромный шмель. Федя почувствовал это сильнее, когда оказался на земле, и этот страшный звук и колебание всегда неподвижной почвы, вызвали в Феде звериный страх. Само небо, казалось, готово было упасть, как тяжелая многотонная плита, и раздавить все под собой. Оно гудело, издавая страшный низкий звук, который ощущался даже не слухом, а всем телом, словно гигантские горы сдвигались с места и сталкивались друг с другом. И был этот грохот мощным и пугающим, и все вокруг от этого звука казалось маленьким и ничтожным, даже деревья-великаны. Федя ощутил себя таким крошечным и вся земля, которая находится в бесконечной вселенной, показалась ему вдруг малюсенькой и хрупкой. Федя с трудом поднялся на ноги, словно находился на надувном батуте, где прыгало вокруг него много народа, сотрясая поверхность. «Это все он, он! Как он велик!» с трепетом и восхищением думал Федя, испытывая страх и покорность перед этой мощью. Он еще раз взглянул на Илью и Мирцама, и два темных их силуэта во мраке выглядели смазанными и раздвоенными. От ужасной головной боли и тошноты у Феди закружилась голова, и пропало ощущение пространства. Все вокруг беспорядочно шевелилось и прыгало. С силой оторвав взгляд от занимавшего его действа, которое уже нельзя было разглядеть, он, не разбирая дороги, потому что все чувства и ощущения смешались, чуть ли не на четвереньках, побежал к выходу из леса. Его влекло прочь из этого места не сознание, а инстинкт самосохранения. Неконтролируемая сила несла его оттуда против его желания остаться. Воздух дрожал все больше, и земля ходила волнами, как море при шторме, и казалось, что выбраться отсюда уже нельзя. Деревья качались и скрипели, но скрип этот не был слышен из-за страшного гудения. И становилось еще страшнее от того, что все происходящее походило на иллюзию или видение помутненного рассудка. Федя добрался до выхода из леса, но всю дорогу он испытывал дикий страх смерти. Последние секунды в лесу оказались самыми ужасными, ведь нужно было подождать, когда стрелка на часах пересечет верхнее деление. Когда же он оказался за границей леса, и страшный гудящий звук умолк, а тошнота с головной болью исчезли, Федя побежал домой быстро, как только мог, ни разу не оглянувшись. В голове его свистел ветер, не давая зародиться ни одной мысли. Он слушал и смотрел вокруг себя, и все ему мерещился этот страшный звук. Ему казалось, что вот-вот настанет конец света. Но достигнув дома, Федя уже немного успокоился, и ему даже показалось на мгновенье, что все произошедшее с ним было сном или только мыслью в его голове. Однако ноги и руки его все еще дрожали, как в лихорадке.