39 Близок ли конец истории?

Евангелие от Дарвина или эволюция доверия.

В начало: http://proza.ru/2023/05/17/1409

- 39 -
Близок ли конец истории?

Надо признать, что почти все гражданские противостояния и пролитые реки крови были ответом на продвижение новых экономических отношений. Начиная с кровопролитных войн Реформации и далее к Великой Французской, Русской Февральской и не менее, а может быть много более Великой Октябрьской революции – всё это было реакцией людей созидательного труда на несправедливость распределительной (рыночной) экономики.

При том, что такая жестокость в решении вроде бы несложных социальных конфликтов может вызывать спустя время недоумение и даже ужас, мы должны к этому относится с пониманием, поскольку более ранние цивилизации и империи, по всей видимости, исчезли во многом по причине того, что не смогли преодолеть данный исторический вызов. В одних случаях конфликт между набирающими рыночными механизмами и тоталитарной имперской властью приводил к угнетению экономики и бегству капиталов из-за отсутствия достаточной свободы, что ослабляло саму государственность. В других - ранние механизмы демократии, вызываемые склонностью к распределительной экономике, препятствовали консолидации территорий для отстаивания собственной независимости.

Если для созидательной деятельности необходима сплоченность всех вовлеченных в процесс тружеников, для чего требуется доверие друг к другу, позитивные планы, идеи и вера в будущее, подразумевающая наличие смысла в сегодняшнем труде, то для распределения нужны лишь деньги и свобода. Неизменным спутником распределения является обостренное отношение всех его участников к справедливости. И если рынок в полном соответствии с представлениями Адама Смита невидимой рукой устанавливает справедливые цены на рыночные товары, то сами капиталисты не торопятся быть справедливыми по отношению к тем, чьими руками эти товары создаются.

Торговцы - распределители или, как их обычно называют, капиталисты, следуя законам рынка отдают все свои силы справедливому ценообразованию, отчего у них совершенно не остается ни сил, ни совести на заботу о работающих на них тружениках. Когда несправедливость распределения доводила до отчаяния тружеников, они бунтовали, но гнев их по большей части был направлен не против грабивших их владельцев капитала, а против власти, которая потворствовала деятельности последних по росту так желанного общего блага.

Выглядело это всегда примерно одинаково. Жил себе мужик, трудился и стал вдруг замечать, что его обкрадывают. Причем крадут на системной основе и с размахом.  Наконец, поймал он вора и приводит к царю, градоначальнику или какому иному руководителю, поставленному над данной территорией. Жалуется мужик на вора и просит его наказать по всей строгости, но царь, давно зависимый от роста общего блага, вместо того чтобы наказать вора, страшно пучит глаза, начинает топать ногами и даже солдатами с пушками, и тюрьмой грозит мужику. У мужика натурально закипает, и он сносит башки всему начальству и… остается наедине с вором.
Вор быстренько прибирает к рукам власть. После чего наступает мир и покой. Конечно же вор не перестает грабить мужика – это противоречит законам рынка. Он всего лишь отменяет совесть, объявляя, что воровство на самом деле не воровство, а справедливое распределение прибыли. И они начинают жить - поживать и воров наживать. Сказке конец.
 
 
Всё изменилось после того, как Евангелие от Дарвина возвестило людям о наступлении эры гуманизма и демократии. Союз либерального гуманизма и демократии был совершен не на небесах, но от этого не становится менее крепким. Будучи продуктом сугубо материальным, вполне естественно для союза прав и свобод быть меркантильно практичным.

Поскольку демократия — это не только предоставление всевозможных прав, но и их гарантии, то если сама по себе декларация какого-либо права ничего не стоит, то обеспечение гарантий обходится недешево. В свою очередь либеральные свободы обеспечивают не только хороший инвестиционной климат, но и отличное потребление.
Так как деньги являются суррогатом доверия, то, чем более люди свободны друг от друга, чем меньше доверия между собой, тем больше в экономику проникает денег.
Деньги, словно вода, заполняет пустоты между людьми. Если в современном обществе молодым людям объяснили, что жить со своими родителями стыдно, то с наступлением совершеннолетия каждый будет снимать себе комнату и вместо маминых сырников на завтрак и котлеток на ужин будет ходить в полюбившейся фастфуд, увеличивая тем самым прибыли владельцев недвижимости, девелоперов и застройщиков, владельцев сетей быстрого питания и инвесторов всех мастей.

Без экономического роста бюджету трудно поддерживать высокий уровень социальных услуг и человеческих прав, а свободному рынку невозможно всё время расти без устойчивых потребительских настроений. Если обеспечение прав ложится тяжелым бременем на бюджет, то возрастающая потребительская активность свободных граждан является законной платой за поддержание этих прав, а заодно и откладывается прибылью в карманах инвесторов, без которых невозможно существование капиталистической экономики.
 
Некоторой проблемой данного союза является необходимость постоянного роста экономики, полностью зависимой от потребления. В этой схеме потребление становится не просто платой за естественные права, а святой обязанностью каждого гражданина.

В наше время говорить о святости не приходится, и принуждать к чему-либо свободных людей кощунственно, даже во имя великой цели поддержания демократии. Неудержимое потребление – это свободный выбор свободных людей, а причиной любого свободного действия является осознанное решение, которое продиктовано целью существования. Таким образом целью или, если хотите, главной идеей жизни каждого человека становится потребление. Не высокие идеалы и мораль, не индивидуальный рост и самореализация, а получение максимального количества положительных эмоций от обмена всеобщего суррогата на товары, впечатления и удовольствия.
      
Капиталистическая экономика представляет собой инвестиционную схему: деньги-товар-деньги, здоровье которой зависит от настроения потребителя, а болезни связаны со страхами инвесторов. Когда в потреблении начинается застой, инвесторы забирают из экономики свои деньги, отчего сворачивается производство, людей увольняют, и они тратят и потребляют ещё меньше. Таким образом эта схема не только само разгоняющаяся в период ажиотажного роста, так и само угнетаемая в период депрессии. Государство пытается влиять на этот процесс то стимулируя потребление, то зажимая его через эмиссионные механизмы и процентные ставки.

Если деньги являются суррогатом доверия между людьми, то одновременно с этим они выполняют функцию доверия к эмитенту, которым является государство. Когда растет инфляция, доверие к деньгам падает, что является одновременно индикатором недоверия к власти. В периоды хаоса (отсутствия доверия в обществе) этот индикатор всегда разгоняется в гиперинфляцию. Люди стараются поскорее избавиться от денег, обменяв их на любые товары практически по любым ценам. Поэтому все государства так боятся разгона инфляции и борется с ней всеми доступными способами. Любой переход к неуправляемому росту инфляции грозит спонтанным ростом недоверия в стране, смутой и сменой власти.

___________________________________________________________
С некоторым допущением ВВП отдельно взятой страны можно считать мерилом свободы и комфорта, связанного с независимостью людей друг от друга.
Кто-то, возможно, скажет: вот здесь у вас нестыковочка. Если ВВП — это мерило свободы и недоверия людей друг к другу, увеличивающее количество суррогата в системе, то гиперинфляция – это ведь лавинообразное увеличение этого самого суррогата, но при этом ВВП, в периоды хаоса как раз не растет, а драматически падает.

А вот этот момент очень любопытен.  Действительно, гиперинфляция вечная спутница любой смуты и сопутствующего ей недоверия людей друг к другу и к институтам власти. В такие периоды деньги быстро теряют покупательскую способность и одновременно с этим стремительно падает их инвестиционная способность.
В итоге, с ростом хаоса масса денег стремительно растет, стремясь заполнить вакуум доверия между людьми, но ситуацию это не улучшает, поскольку и доверие к власти и к её деньгам тоже падает, отчего цены растут значительно быстрее, а реального всеобщего коэффициента становится всё меньше, в результате чего не хватает его не только на инвестиции, но и на элементарное поддержание производства. Вследствие этого производство и вообще экономическая активность стремительно падает, а вместе с ней и занятость, и ВВП страны. В какой-то момент всё это приводит к перерастанию в неуправляемую смуту и высокой вероятности смены власти. 

Какие же вызовы стоят перед демократией сегодня, и в состоянии ли она с ними справится? В отличии от предыдущих политических систем, выстроенных для поддержания созидания или распределения, демократия возникла как система поддержания экономического роста через потребление.  И это могло бы сделать данную конструкцию идеально устойчивой, если бы ей не пришлось бы тащить на себе ещё и все проблемы, связанные с предыдущими экономическими моделями.
_________________________________________________________

Из двух составляющих человеческой деятельности: созидания и распределения, для капитализма важнейшим является распределение. Поскольку целью капитализма является в первую очередь извлечение прибыли (денег), то любая экономическая деятельность - лишь средство для достижения этой цели. На этапе распределения капиталист забирает себе всю прибыль, а работнику выдает зарплату. Такое распределение оправдывается необходимостью повторного инвестирования, когда владелец капитала полученную прибыль снова вкладывает, в то время как работник все полученные деньги, как правило, тратит на потребление.
Конфликт между созидательной и распределительной экономикой определяется тем, что для первой требуется доверие к людям или сплоченность, а для второй – доверие к деньгам или свобода. Это кардинальное отличие, хоть и не всегда явное, создавало в экономике с преобладающим распределением отношения подобные отношениям мачехи и Золушки. Если прямого конфликта и не наблюдалось в конкретный исторический момент, тем не менее торговля старалась сбагрить свою грязную падчерицу куда-нибудь с глаз долой.
 
Во времена колониального владычества все эти ост-индские компании отчего-то вели свой бизнес подальше от родных берегов, размещая производственные базы в Америке, Африке или Индии, стараясь оставить себе лишь ту деятельность по перемещению товаров и получению денег, на которую их благословила «невидимая рука».
Да, на пике индустриализации большая часть Европы представляла из себя огромную чумазую фабрику, но следует понимать, что для того времени всё эта паровая индустрия была наиболее передовой технологией, а все ноу-хау рачительные инвесторы стараются держать поближе к себе, дабы оставаться и далее впереди планеты всей. Тогда главным врагом распределительной экономики было коллективистское сельское хозяйство, и именно оно успешно вытеснялось в колонии. 
В наше время умные люди придумали постиндустриальную экономику всего лишь для того, чтобы сбагрить с глаз долой так ненавистное производство с его склонностью к сплоченности куда-нибудь подальше в Китай.  Этой же цели следует глобализация, позволяющая дробить масштабные производство на цепочки, избегая тем самым внятных созидательных целей для отдельных разобщенных коллективов, по сути, превращая их в подобие торговых точек или конкурирующих друг с другом объектов сферы услуг.
   
Вообще, для демократии с её нацеленностью на свободу этот конфликт представляет наибольшую внутреннюю угрозу. Если между распределением и потреблением нет принципиальных разногласий, поскольку для потребления нужно даже меньше, чем для торговли – лишь деньги и свобода выбора, то для производства все так же нужны идеи, вера в будущее, сплоченность или доверие человека к человеку.
Трудность настоящего времени состоит в том, что хоть определяющей является экономика потребления, но и распределение и созидание остаются всё таким же важными частями нашей жизни.
Может возникнуть вопрос, в чем разница между распределительной и потребительской экономики, если они обе про торговлю. Разница в том, что распределительная экономика выросла из дефицита и торгует исключительно дефицитными товарами, а заодно отвечает за распределение самого важного товара – денег.
Все дефицитные товары, включая деньги, торгуются на биржах. Это любые сырьевые товары: металлы, нефть, газ, а также пшеница, сахар и электрическая энергия. Без этих товаров невозможно прожить и осуществлять нормальную экономическая деятельность. В отличии от них без любого товара экономики потребления жизнь не остановится. Более того, чтобы продать любой из таких товаров требуется внедрить в сознание человека идею о его нужности если не для выживания, так хотя бы для удовольствия.
Когда трудящийся часть дня занят созиданием со всеми вытекающими последствиями, а другую – потреблением, то эта двойственность не может не сказываться и на его мироощущении. С определенной регулярностью труженик принимает участие и в распределении. Получая зарплату, он каждый раз взвешивает справедливость распределения, оценивая изменение своей покупательской способности.

Конечно же демократические власти не сидят сложа руки. Они много делают для увеличения доверия к себе и для уменьшения влияния созидательной экономики. Можно выделить три основных направления их успешной работы: деньги, агитация и стимулирование перехода в постиндустриальную экономику.

1. Деньги. Избавление от национальных валют или снижение их доли уменьшает патриотические настроения в странах и увеличивает доверие граждан этих стран к эмитентам глобальных валют.
Включение в зону евро почти всех стран Евросоюза повысило лояльность европейцев и национальных элит к общим институтам власти. Те страны, что не пошли на отмену собственных денег продолжают оставаться и по сей день самыми несговорчивыми участниками общеевропейского дома. Если бы в свое время удалось убедить национальные элиты этих стран в целесообразности отказа от собственных денег, то теперь не было бы проблем ни с особым мнением Венгрии, ни с политическими реформами Польши, а, самое главное, не случился бы Brexit, и Британия не продолжала бы подталкивать Европу к расколу.

Есть такая страна, в которой граждане преисполнены величайшего чувства патриотизма. По количеству вывешенных национальных флагов и частоте исполнения национального гимна она впереди планеты всей. Её граждане настолько самодостаточны, что не просто не интересуются чем-то за пределами своей страны, но и проводят чемпионаты мира, в которых участвуют только местные спортсмены.
 
Действительно, зачем им интересоваться чем-то за пределами страны, если они не доверяют никаким деньгам, кроме эмитированным ФРС, а всё их общее благо пенсионные фонды держат в облигациях и акциях родной страны? Ведь люди издревле приглядывали за своим амбаром, а не за чужим. И если всё ваше благо хранится в вашем амбаре, то и интересоваться логично как бы он не сгорел, а не тот, что за океаном.  Российские СМИ большую часть эфирного времени посвящают новостям из США и Европе, потому что не только почти все ЗВР хранятся в тамошних амбарах, но и большая часть граждан страны хранят свои сбережения в евро и долларах.
   
На этом фоне то, каким образом, большой общине под названием США удалось полностью замкнутся внутрь себя вызывает невольное восхищение. С другой стороны, ситуация, при которой все остальные народы – это чуть ли не пустой звук для такой мощной страны, должно было вызывать серьезные опасения во всём мире.  Однако, если весь мир хранит свое благо в облигациях США, то и воспринимает любое действие американского правительства, как заботу об общем благе.   

Поэтому не должна вызывать удивления сокрушительная сила, с какой доллар несет идею свободы от национальных интересов и доверия к США. То, как благосклонно и с пониманием люди во всем мире относятся к эмитенту беспрерывных агрессий, военных преступлений и убийств сотен тысяч мирных граждан в далеких от статуи свободы странах наводит на мысль, что влияние денег на человеческое сознание значительно серьёзней, чем можно было бы предполагать.  Невозможно не восхитится изворотливости человеческого мозга, помогающего людям делать свободный выбор в пользу оправдания агрессора, находя множество «законных» причин для уничтожения «диких аборигенов». Впрочем, когда мозг не в состоянии справится с задачей сделать черное белым, то умилительно признает любое преступление эмитента досадным недоразумением.
 
2. Агитация.  Когда в демократически свободной стране изо дня в день твердят о свободе, то неосведомленный человек может решить, что это крик отчаяния в ответ на нарастающую тиранию. На самом деле, это всего лишь общегосударственная забота о том, чтобы граждане не забывали увеличивать личную свободу и независимость. С увеличением независимости друг от друга, расширяются дистанции между людьми, которая успешно заполняется комфортом, вещами, услугами и прочими всевозможными видами потребления, оценёнными всеобщим коэффициентом или попросту деньгами. 
 
3. Постиндустриальная экономика. Большим достижением демократии является уменьшение доли созидательной экономики внутри собственных стран и перенос её за границу демократии. В самых свободных странах уже сейчас удалось перевести до семидесяти процентов экономики в сферу услуг. И это огромный успех, поскольку сфера услуг — это уже далеко не созидательная деятельность, а по своей сути потребительская экономика. Но если демократическая бюрократия желает и впредь оставаться у власти, то на этом пути ни в коем случае нельзя останавливаться, поскольку только так можно освободить граждан от двойственности, вызываемой созидательной экономикой и консолидировать их исключительно вокруг доверия к деньгам и к эмитенту суррогата доверия.

На фоне таких успехов насколько реально рассчитывать на конец истории, о неизбежном приближении которого нас предупреждал Фукуяма? То есть возможен ли беспрерывный экономический рост при максимально полном избавление от созидательной экономики?

Поскольку свобода является не только главным символом и целью демократии, но и основой питающей её капиталистической экономики, то стремление избавится от созидательной экономики, стоящей на иных принципах, непреодолимо. Приведет ли к ослаблению демократических стран полное избавление или хотя бы снижение до минимума доли производства всех необходимых товаров? Возможно, и не приведет, но поддерживать взаимодействие со странами, обеспечивающими приток товаров и сырья явно будет непростым, особенно учитывая, что преобладание созидательной экономики в этих странах будет взывать к отличным от демократии общественным принципам. Получается, что, избавляясь от внутреннего конфликта, демократии лишь приобретают внешние.

Все эти гипотетические угрозы меркнут перед наиболее сложной проблемой, проистекающей из самой природы капиталистической экономики. Аналитическое предсказание Маркса никто не отменял и рост кредитного плеча рано или поздно приведет к долговому кризису. Неважно, будет экономический коллапс вызван пузырем государственного, корпоративного долга или долга домохозяйств, в любом случае он вызовет гиперинфляцию, а с ней и падение доверия к эмитенту. Какие социальные процессы это может вызвать на фоне катастрофического ухудшения уровня жизни в потребительском обществе лучше и не думать.

Конечно же не мне давать советы, но, возможно, для того чтобы избавится от саморазрушительных рисков, демократии стоит присмотреть себе менее рискованного союзника или, по крайней мере, заручится поддержкой не одного, а двух или трех союзников, чтобы продолжить неуклонный рост к такому общечеловеческому благу, в котором не деньги стоят на первом месте, а нечто большее.
             
Почему всё в нашем мире крутится вокруг денег? И, неужели, источник всех наших проблем кроется во всеобщем эквиваленте? С тех пор, как люди стали использовать для своего удобства деньги, те смогли прибрать к своим невидимым рукам наши мысли, мечты и души. Если рост распределительной экономики был хоть и вынужденным, но без сомнения благом, поскольку позволял перераспределять нужные людям товары, то экономика потребления в большей степени служит росту денег, нежели «росту» человека.

Мы словно заигравшиеся дети не в состоянии остановится, всё продолжаем играть в потерявшую всякую меру и смысл игру. Даже наши далекие предки в каменном веке в конце концов научились использовать камень и палку для своих нужд, поскольку и камень, и палка не управляли нашими предками, а служили им. Возникает некоторое сомнение в эволюции, во всяком случае в её позитивном векторе, когда тысячи лет спустя инструмент, придуманный для удобства торговли, использует нас для своего размножения и мы с радостью и вдохновением подчиняемся его власти. Если Дарвин и был в чем-то прав, то это в отношении роста популяции денег через естественный отбор человеческих особей, способных ради преумножения "общего блага" пренебречь интересами своего вида.   

Если не ради себя, то ради инопланетян, возможно было бы разумно перестать превращаться в безропотный придаток к всеобщему эквиваленту, и начать разумно использовать его в общечеловеческих целях, как это смогли сделать наши предки в каменном веке. Ведь, чем черт не шутит, и вдруг какие-нибудь гуманоиды прилетят на нашу планету в поисках братьев по разуму. Вот ведь стыда не оберемся.