Созвездие Синего слона. Глава 32 Ослепленный

Долгое время Федя бродил по пустому ночному городу. Черно-синие тени от домов и деревьев  переплетались на блестящих, золотых от фонарей, сугробах. Всё Феде представлялось красивым и чудесным, все вызывало в нем восхищение и душевный подъем. Он уже чувствовал себя всемогущим, ему хотелось быстрее прочесть книгу, и в то же время он оттягивал этот момент. Ему уже некуда было спешить, книга находилась в его руках, и никто не знал, что она у него.

Завернув в старый городской сквер, Федя не глядя сел на ближайшую скамейку, засыпанную пушистым сухим снегом. Мелкий снег кружился в золотисто-розовом свете фонарей и падал на мягкую землю. Весь сквер сверкал и напоминал сказочный лес. Погода была самая подходящая для прогулок: не так тепло, что бы снег таял, но и не настолько холодно, что б можно было замерзнуть. Федя достал из-за пазухи книгу, размотал синий шарф и взглянул на обложку. Кожа книги покраснела от мороза и была холодной, на ее поверхности появились мурашки и вздыбили мелкие волоски. Внимательно рассмотрев страшные зубы, Федя вздрогнул и аккуратно, не дотрагиваясь до них, открыл форзац. Там изображалось звездное небо со всеми возможными созвездиями, видными с земли. Федя внимательно рассмотрел каждое созвездие и составляющие их звезды. Все созвездия и звезды имели подписи, которые содержали величину звезд, яркость, вес и расстояние до них во всех возможных измерениях и пространствах. Эти расстояния менялись в зависимости от того, где находилась книга. Затем Федя перевернул страницу и еще раз прочел просебя текст, который заживил его руку. Затем он, любуясь каждым разворотом, хоть и не было в них ничего кроме сухого текста, перевернул страницу и начал читать с самого начала. На черных листах, красными светящимися буквами была написана история появления книги и того, кто ее создал:

«Держи в руках сокровище вселенной и люби его и заботься о нем. Ты наследник и хранитель знаний. В руках своих ты держишь меня, состоящего из кожи и плоти, первого астронома. Я есть эта книга, и я есть душа, идущая к звезде. Будь аккуратен, страницы эти — плоть моя, а написанное здесь — моя кровь.»

Этот эпиграф был написан отдельно от всего текста в верхней части страницы. Затем шел текст о том, как самый первый астроном, будучи еще простым человеком в юном возрасте стал видеть необычные сны о приходе на землю пришельца из другого мира. И был тот пришелец прекрасен внешне и умен как ни один человек на всей земле. И чувствовалась в нем сила и энергия, которая обжигала, как огонь, а взгляд его и слово заставляли покориться, лишая разума и воли. И этот пришелец был потерянной душой звезды. И вот, якобы, проснувшись однажды ночью от этого сна, юноша взглянул на небо и был поражен красотой звезд, его окруживших. Астроном увидел всю вселенную с ее бесконечной историей, уходящей за границы человеческого понимания. С этого момента он стал изучать звезды и вселенную. Он составлял карты и учебники, что б его труды не пропали. Всю свою жизнь он посвятил наукам изучающим происхождение не только звезд, но и всего живого. Дожив до глубокой старости, но все еще находясь в здравом уме, он стал искать подобных себе, что б передать им свои знание и предречение о пришествии сверхчеловека. Он назвал себя и подобных себе, тех, кто мог видеть и читать звездное небо, великими астрономами. Каждую ночь он собирал своих учеников вокруг костра на окраине леса и говорил с ними о пришествии сверхчеловека. И вот он пришел на землю, заблудившись в этом мире. Он пришел к первому астроному, к которому являлись видения о его пришествии. И он сказал ему, что пришел на землю из мира живых в мир мертвых. Это откровение повергло первого астронома в уныние, весь его мир разрушился в его глазах, стал пресным и серым. Он узнал, что находится в мире мертвых. И он захотел вернуться в мир живых, о котором даже не знал. И был он очарован душой звезды и преисполнен счастья, словно вдохнул свежего воздуха и увидел солнечный свет, будучи прежде слепым. «Как могу теперь я жить в темноте? Прежде жил я в ней, будучи слеп, и не знал о том, что слеп и не хотел другой жизни. Но пришел ты и открыл мне глаза и сказал о том, что есть свет и вся вселенная. Теперь ты просишь меня указать тебе путь, что б ты ушел туда, а меня оставил в темноте?» Так говорил астроном душе звезды и просил взять его с собой, когда тот укажет ему путь домой. Но сверхчеловек не хотел брать с собой мертвеца. «Ты уже прожил свою жизнь и пришел в мир мертвых. Чего же тебе еще?» ответила ему душа звезды. Тогда астроном сказал, что не укажет ему путь и пришелец отправился к другим астрономам. Но другие астрономы не могли ему помочь, ведь каждый из них видел лишь свой путь, лишь то созвездие звезд, откуда каждый из них прибыл в этот мир. Путь до созвездия, нужного душе звезды, мог видеть только первый астроном, и имя его было Центавр. Земная жизнь протекла быстро и сверхчеловек, не успел договориться с астрономом, потому что тот быстро состарился и уже приблизился к земной смерти. Тогда пришелец стал пугать астронома, показывать ему ужасные видения, внушать страх и боль, пытаясь добиться от него помощи, но астроном не выдержал мучений и умер. Сверхчеловек, используя свою силу, которая уже покидала его, сделал первого астронома бессмертным хранителем знаний в мире мертвых, заключив его тело и душу в книгу. Так он и наказал его за то, что тот не помог ему вернуться домой, и наградил за то, что первый астроном открыл в себе и в других таких же способность видеть путь, для заблудших душ. Где бродит тот пришелец по сей день? Нашел ли он еще такого же астронома, что б смог указать ему путь или нет? Пугает ли он еще людей своим взглядом, преисполненным живого огня? Обжигает души мертвецов в этом мире? Или умер он так же, как и все земные, и остыла его пылающая живая душа, как остывают угли в потухшем костре?

«Созвездие «Центавр?» Мирцам из созвездия Большого Пса и Синего Слона. То есть была еще душа звезды из созвездия Центавра. Ни та ли это душа, которую ищет Мирцам?» В книге не упоминался пол, поэтому Феде оставалось только предполагать.

Поразмыслив немного и ни к чему не придя, он перевернул приятную на ощупь страницу и продолжил читать, но там уже был написан другой текст. Далее говорилось о том, что такое звезды и люди. Видно было, что текст писал уже другой астроном. Там были предположения о том, что человек, состоящий из обломков и праха звезды, есть мертвец, который может лишь видеть из своего загробного мира свет далеких живых звезд. Где-то там, в другом измерении, недоступном для понимания человеческим сознанием, живут звезды. Их свет жизни виден мертвецам и дразнит их из далекого космоса. Потом, в тексте говорилось, как умирает звезда, и как из ее праха в загробном мире появляются люди, и что некоторые из них хранят частичку живого огня, поэтому они способны видеть в ночном небе свой путь, откуда они пришли.

Далее были написаны научные открытия и наблюдения сделанные астрономами в разных сферах. Были тексты, посвященные отдельно астрономии, химии, физике и другим немаловажным наукам.

Следующая часть книги посвящалась магии и была заполнена различными заклинаниями, рецептами зелий и теориями о том, как повлиять на душу звезды, и как можно поймать ее. Все это писалось разными людьми, с разным представлением и отношением к своему делу. Некоторые тексты даже противоречили друг другу и имели противоположные суждения. Но все это записи имели одну цель: добиться от потерянной души звезды, что бы та взяла астронома с собой в мир живых. Несколько листов книги оставались пустыми.

Среди всех параграфов, Федю сильно заинтересовал один отдел, посвященный некромантии. Наткнувшись а него, Федя сразу вспомнил о брате, плавающем в подвале сторожевой будке. Усердно и внимательно он стал изучать этот раздел. Он обнаружил два заклинания, которые вызвали в нем чувство дежавю. Федя прочитал их несколько раз, чтобы запомнить наизусть. Он решил, что обязательно вернется в вагончик поговорить с братом. Одно из этих заклинаний призывало душу мертвеца в его тело. Другое же наоборот, отвязывало душу от тела мертвеца. Хорошенько запомнив их, он продолжил читать дальше все подряд, но быстро устал, не осилив и одной десятой книги. Голова его не могла уже вмещать информацию, сознание путалось. Но главное, что Федя давно хотел узнать, он нашел. Одна из глав подробно рассказывала, как прочесть звездное небо и описать путь звезде так, что б тот смог понять. Эту главу Федя изучил одну из первых и, только после многократного ее прочтения и уяснения, он прочел и другие главы. Пробежав усталыми глазами по оставшимся главам, он зевнул и взглянул на светлеющее небо над головой. «Сколько же я здесь просидел?» удивился Федя и взглянул на часы. Только теперь он заметил, как сильно замерз. Снег под ним успел растаять, и Федя примерз своим шерстяным пальто к скамейке так, что когда поднялся, пальто с хрустом и треском отлепилось от заледеневшего под ним снега и оставило на скамейке черные клочки шерсти. Руки совсем окоченели и словно срослись с книгой. «Я должен заботиться о ней, наверное, она замерзла!» решил Федя, рассматривая охладелую побелевшую кожаную обложку. Бережно замотав книгу в синий шарф, и спрятав ее в тепло за пазуху, Федя направился домой.

Добравшись до дома под утро, Федя вошел в квартиру,  забыв о всякой осторожности. Он не думал о том, что его отец уже мог вернуться домой, или о том, что Мария Васильевна уже встала. Федя, словно пьяный, ввалился в квартиру и громко бросил ключи на полку. На тот момент было около восьми часов утра. В кухне горел свет, за столом сидела Мария Васильевна. Федя скинул ботинки и повернул голову, что б взглянуть на мать. На лице его во весь рот сияла улыбка, глаза сверкали каким-то блаженным блеском. Мария Васильевна казалась грустной, ссутулившись, она сидела, свесив голову на бок. Перед ней стояла кружка ароматного кофе, и этот запах показался Феде самым прекрасным на свете, и все ему теперь казалось чудесным, на фоне его хорошего настроения. Неподвижными глазами Мария Васильевна смотрела куда-то сквозь стол. За окном виднелось бледнеющее небо. Женщина подняла глаза на сына и удивленно откинулась на спинку стула. Взгляд ее остался задумчивым и тупым, будто она еще не совсем пришла в себя от мыслей.

— Федя! — воскликнула женщина. — Ты-то откуда? Я думала отец твой пришел.

— Я гулял. — сухо ответил Федя, безуспешно пытаясь содрать с лица улыбку. — Все хорошо, не переживай, я не пьян. Я просто воздухом дышал. Услышал, как отец в больницу собирался, и тоже вышел возле дома постоять.

— Так это когда ж было! Я всю ночь не спала. А который час? — спросила женщина, нахмурившись, и все еще думая немного о чем-то другом.

— Не знаю. — пожал плечами Федя и радостный до безобразия вошел на кухню.

Движения его были легки и развязны. Он присел на стул и стал что-то вдохновенно и уверенно говорить матери, какие-то выдумки, а между тем Мария Васильевна сидела задумчивая и печальная, смотрела куда-то перед собой, не слушая сына. Когда Федя умолк, она сказала:

— А отца-то твоего в больницу вызвали. — Мария Васильевна сделала значительную паузу, такую чрезмерно большую, что Федя забыл, о чем она начала говорить.

В это время Федя успел сходить в комнату, оставить там пальто и книгу и вернуться в кухню. Радостно он глядел на нее и тормошил пригоршней руки вспотевшие от шапки волосы. Мария Васильевна продолжила:

— С Ильей Коровкиным случилось несчастье. Он в реанимации.

Не сказать, что б Федя не ожидал такого поворота, но был рад, что Илья оказался жив, и объявился так скоро. Без выраженного удивления на лице, но с явным беспокойством, Федя сказал:

— Я сейчас пойду туда.

Мария Васильевна, заметив, что сын не сильно удивлен, спросила:

— Ты знаешь, что с ним произошло?

— Нет. — серьезно ответил Федя. — Но я узнаю.

— Это карма! — шепотом произнесла Мария Васильевна, снова задумчиво смотря в одну точку, и многозначительно покачала головой.

Федя принял душ, и лег спать, заведя будильник. Отдохнув несколько часов, он собрался и отправился в больницу. Как бы ему ни было трудно расставаться с книгой, он понимал, что ходить с ней повсюду он не сможет, ведь она была достаточно большой и тяжелой. На первое время он решил оставить книгу у себя под кроватью, предполагая, что там ее никто не станет искать. Ведь, по его предположению, никто и не знал, что книга у него.

По дороге  больницу Федя с чувством превосходства, разглядывал проходящих мимо людей. Все они теперь, казались ему несчастными, ничего не ведающими глупцами. Ему так стало жалко людей, что на его глазах даже проступили слезы. То ли это были восторженные слезы от осознания величия себя, Федя так и не разобрался. «Все они даже не знают кто я, и как сильно отличаюсь от них. Они идут и думают, что я такой же, как они» высокомерно думал он. Сегодня над городом нависали огромные снежные тучи, ослепительно-серого цвета. Когда Федя преодолел половину пути в больницу, начался сильный снегопад. Люди шли облепленные снегом, не различая дороги. За несколько минут сугробы, покрывающие улицы города, выросли в два раза. Федя, с не покидающим его чувством превосходства, добрался до больницы и, излучая уверенность в себе, прошел к гардеробу. С лицом, будто сдает дорогущий автомобиль на стоянку, Федя сдал пальто в гардероб и легким стремительным шагом поднялся наверх к кабинету отца. Теперь он ощущал в себе решительность и смелость, какой прежде не чувствовал. Погруженный в мысли, Федя на автомате постучал в дверь и сразу же вошел. За столом сидел Владимир Семенович. Не поднимая головы и не меняя позы, он взглянул на сына поверх очков, ожидая, что тот объяснит свое присутствие в больнице. Федя глядел на отца новым взглядом, поумневшим и твердым. Владимир Барсучков это подметил.

— Мама рассказала, что тебя вызвали ночью?

— Где ты был? — спросил Владимир Семенович пренебрежительно не отвечая на риторический вопрос сына. В прочем, на такие вопросы он никогда не отвечал и даже оскорблялся ими. — Мария сказала, что ты ушел следом за мной. — Марией он иногда называл жену, когда был особенно зол или серьезен. Также он имел привычку называть всех людей полными именами, когда злился.

— Я хотел с тобой поехать. Выбежал, но не успел. Ты уехал уже. — соврал Федя и почувствовал, как его уверенность трусливо сбежала от него.

Отец смотрел на Федю молча, с небольшой подозрительностью и сдержанным раздражением. Взгляд его как прежде строгий и жесткий немного присмирил Федю.

— С Ильей что-то случилось? — добавил Федя уже не так резво и более тихо.

Владимир Семенович поднялся из-за стола и медленно, скрупулезно разглядывая сына, подошел к нему. Он смотрел на Федю уничижающим взглядом, сверху вниз, как на сильно провинившегося малыша, которого ждут розги. Храбрость Феди окончательно испарилась, когда взгляд отца встретился с его взглядом.

— Да. Только он никому не говорит, что с ним произошло.

Федя опустил голову, пытаясь спрятать свой беспокойный взгляд в пол. Он волновался, что выглядит подозрительно, и от этого становился еще более подозрительным.

— Может быть, ты знаешь? — вдруг спросил его отец, прохаживаясь по кабинету, со скрещенными за спиной руками, и, весь бурый от мыслей, оглянулся на сына.

Федя помотал головой, скривив в удивлении рот.

 — Откуда же мне знать? — пролепетал он.

Набравшись храбрости, Федя поднял свой бегающий взгляд на отца:

— Можно мне с ним увидеться? — он хотел ни столько увидеться с Ильей, сколько сбежать от отца.

Владимир Семенович, пристально глядел на Федю с другого конца кабинета. Словно испытав сомнение, он на секунду изменился в лице и чуть видно кивнул головой.

— Его перевели в палату. Жизни ничего не угрожает.

Будто в забытьи, Федя стремительными большими шагами направился к двери.

— Девятая. — бросил ему в спину Владимир Семенович.

Федя задержался в дверях, взглянув еще раз на отца глазами, наполненными голым страхом, затем вышел. «Он все знает! Знает! Не может быть! Но ничего не сказал?» пронеслось в его голове. С окоченевшим разумом, словно во сне, Федя ушел из коридора, вышел на пожарную лестницу без пальто и какое-то время стоял там, взирая на падающий большими хлопьями снег. Больничный двор показался ему таким белоснежно-ярким, что у Феди заболели глаза. В задумчивости и нерешительности от предстоящей встречи с Ильей, Федя вцепился руками в мерзлые заснеженные перила. На лице его застыла кислая ухмылка. Он перевел взгляд на свои руки, остановился на левой и вспомнил о чудесном исцелении. Затем в его памяти всплыла встреча его с Мирцамом на этой лестнице, когда тот схватил его за руку и говорил неприятные слова, вызвавшие в Феде чувство стыда и неуместное волнение. Почувствовав холод, от длительного пребывания на морозе, Федя словно очнулся и огляделся. Уши и нос его безнадежно замерзли, ноздри слипались. Федя отнял руки от железных перил, задумчиво посмотрел на следы в виде пальцев, оставленные им на заснеженной железке, и стал спускаться вниз по лестнице.

В соседнем корпусе было шумно. Все спускались в столовую. Кому-то приносили еду в палату. В воздухе пахло больничной едой. Федя ненавидел этот запах, поэтому старался не дышать носом и идти по коридору как можно быстрее. Так он торопился и был не в себе, что чуть было, не упал, поскользнувшись на не сбитом с подошвы снеге. В общем, в палату к Илье Барсучков пришел уже злой и не в духе. Но увидев своего товарища и соученика, мгновенно переменился.

Коровкин сидел на кровати с повязкой на глазах. Волосы его смешно торчали на затылке, и от этого Коровкин казался еще более жалким, ведь он всегда переживал за свою внешность. Рядом с ним на тумбе стояла еда в тарелке, к которой Илья не притронулся. Федя подошел к нему и сел рядом. Кровать скрипнула, прогнувшись от веса Барсучкова. Илья повернул голову в сторону Феди.

— Это я, Федя. — объяснил ему Барсучков, вглядываясь в пропитанную кровью повязку на его глазах.

— Я догадался, по шаркающему звуку, когда ты вошел. — сказал ему Илья.

Федя оглянулся на еще двух людей, лежавших в палате. Один из них с удовольствием доедал рисовую кашу.

— Ты будешь есть? — спросил Федя, пытаясь придумать, как предложить свою помощь Илье, что б не обидеть его.

— Нет. Я хочу курить. — сухо ответил Илья. — Отведи меня на улицу.

Федя подал Коровнику халат, по всей видимости, принесенный ему бабушкой из дома. Илья накинул его на плечи и поднялся с кровати. Барсучков взял его за локоть и повел на пожарную лестницу.

Илья втянул ноздрями свежий, как ему показалось, морозный воздух и сунул в рот сигарету. Затем достал из кармана зажигалку, откинул крышку и прикурил.

— Это зажигалка моего отца. — сказал Федя, увидев на металлическом корпусе знакомый рисунок.

— Теперь моя. Он мне ее подарил. — сказал Илья и выпустил дым вверх.

— Тебе повязку нужно заменить. — сказал Федя, заботливым голосом.

— Ты не злишься, что твой отец отдал мне свою зажигалку? — с нотой возмущения спросил Илья.

— Нет. Мне она не нравилась. Может теперь он бросит курить.

— Ты не злишься на меня, потому, что я слишком жалок, признайся.

— Ну и это тоже.

— Я теперь даже плакать не смогу. — сказал Илья, жадно втягивая дым. — И смеяться до слез, к сожалению, тоже.

— Что у тебя с глазами?

— Он ослепил меня. Это было так больно. Но я увидел самый яркий и прекрасный свет. Он словно проник в мою душу и остался там.

Феде было неприятно слушать это, и он пожалел, что промедлил и не ушел с Мирцамом, когда тот звал его и протягивал ему свою руку.

— Скажи, если бы ты мог убежать тогда, ты сделал бы это или нет?

— Хочешь узнать, так же я труслив, как ты? — Илья усмехнулся с досадой на то, что Барсучкова сейчас заботит подобная чушь. — Я думал, что умру. Наверное, леса тридцати шести секунд больше нет. И учитель, скорее всего, погиб, я точно не знаю.

— Не верю! — воскликнул Федя. — Не может такого быть!

Илья ничего не сказал. Федя с жалостью взглянул на него, и в голове его мелькнула мысль: «больше никогда Илья не бросит на меня свой презрительный взгляд».

— Как же ты выжил?

— Я просто оказался у железной дороги, и вышел по ней в город. Я шел так долго, что путь показался мне бесконечным. От холода у меня болело все. Мои глаза кровоточили, я понял, что навсегда ослеп. — в голосе его чувствовался комок нервов, застрявший в горле. Илья судорожно выдохнул дым.

Федя с ужасом слушал Илью, рассматривая его лицо и пугающий рельеф впалых глазниц под повязкой. Ему так стало его жалко, и захотелось даже обнять его и поплакать, но Федя решил, что Илье это не понравится.

— Возможно, я смогу немного видеть. —  с отчаянием усмехнулся Илья. — Так мне сказали после операции. Я буду в это верить, только это и остается.

— А вдруг учитель еще там и ему нужна помощь? — немного помолчав, предположил Федя.

—  Я думаю, что учитель мертв. — резко ответил Илья. — Он говорил, что это его последняя встреча с ним. Помнишь?

—  Что произошло после моего ухода? Мирцам что-то говорил? — спросить Федя, после долгой паузы в разговоре.

— Мирцам сказал, что я должен жить. И я буду жить. Это все, что я знаю. Думаю, что когда-нибудь он заберет меня с собой.

Илья докурил сигарету до самого фильтра и бросил окурок вниз.

— Идем обратно, я замерз. — сказал он.

Федя хотел взять Илью за локоть, но тот его отпихнул и пошел обратно сам.

— Прощай. — сказал ему Федя, остановившись в коридоре. Илья тоже остановился и нерешительно оглянулся.

— Ты больше не придешь? — спросил Илья с беспокойством в голосе.

— Не знаю. Я не знаю, что будет дальше. — ответил Федя. — Скажи, отец знает, что это был я? Тогда в вагончике.

— Не знаю. Я не говорил. — отвеил Илья и помолчав, добавил: — Если надумаешь навестить меня, я не буду против. — он медленно развернулся и, держась за стену пальцами, направился в палату. Барсучков проводил его взглядом и, забрав пальто из гардеробной, ушел домой.

Вечером, когда отец вернулся с работы, Мария Васильевна заглянула в комнату к Феде и сказала, что отец хочет с ним поговорить. Федя, не подозревая никакого подвоха, вышел на кухню, где его ждали оба родителя. Мария Васильевна выглядела обеспокоенной и немного виноватой. Владимир Семенович смотрел на сына как-то по-особенному, как на малознакомого ему человека. Во взгляде его Федя заметил обиду и подавленную злость.

— Присядь. — сказал Владимир Барсучков и указал сыну на стул перед собой.
Мария Васильевна при этом вздохнула и, прикрыв рот рукой, задумчиво и разбито уставилась в окно. Федя присел на стул.

— Что с тобой происходит в последнее время, Федя? — спросил отец. — Мы за тебя беспокоимся.

— А что такое? — Федя непонимающе смотрел то на мать, то на отца по очереди.

— В последние месяцы ты очень странно себя ведешь и в школе и дома. Это заметили все, не только мы с мамой. Учителя в школе, твои друзья.

— О чем ты говоришь? — усмехнулся Федя, поглядывая на мать, которая с жалостью, чуть не плача, смотрела на сына, а затем, с глазами полными слез, снова отворачивалась в окно.

— Я говорил с Игорем Горшковым, он переживает за тебя. Он сказал, что у тебя был бред и галлюцинации, и что это продолжается с сентября. Твои учителя и одноклассники говорят то же самое.

При этих словах отца, Федя почувствовал жуткую боль в груди от обиды и недоумения. Испуганно и удивленно он слушал отца.

— Пойми меня правильно, мы тебя любим, и хотим, что б с тобой все было хорошо. Что ты сам думаешь об этом? Ты замечаешь в себе какие-то изменения? Может быть, ты что-то принимаешь, или просто очень устал. Возможно причина в подростковом кризисе, и еще смерть Ромы.

— Я не верю, что Игорь мог сказать такое про меня. Я не верю! — Федя мотал головой.

— Только не переживай, прошу тебя. Давай вместе решим, что делать. Мы ведь хотим помочь тебе. — отец говорил ласковым, вкрадчивым голосом, но Федя видел перед собой врага.

— Что ты хочешь сказать? Хочешь отправить меня в психушку или что? — шутливо предположил Федя и тут же испугался серьезного взгляда отца.

— Что ты! — засмеялся Владимир Семенович и оглянулся на жену, — Ну ты чего? Нет, я просто предлагаю тебе отдохнуть в санатории. Пока у тебя каникулы, семь-десять дней. Я не говорю, что ты сумасшедший, нет, конечно, нет. Ты просто устал и запутался.

Федя многозначительно покачал головой, глядя на отца, затем на маму, словно устыжая их взглядом.

— У меня знакомые там работают, никто не узнает где ты был. — продолжал свой противоречивый монолог Владимир Семенович.

— Это все потому, что ты не можешь открыть дверь? — нагло усмехнулся Федя, глядя в глаза отцу. — Догадался, что это был я? Но книги там уже нет. Я ее прочел.

Лицо Владимира Семеновича мгновенно осунулось и стало, чуть ли не зеленым. Он закашлял и попытался скрыть нахлынувшие на него эмоции. Он разом вспотел и покрылся багровыми пятнами. Мария Васильевна непонимающе оглянулась на Федю:

— О чем ты говоришь?

Владимир Семенович глядел на сына пристально и зло. Федя не обращал внимания на мать. Он тоже не сводил взгляда с отца.

— Федя, прошу тебя, ты пугаешь маму. — стиснув челюсть, выдавил из себя Владимир Семенович.

— Ты же догадался, что это был я. Теперь не знаешь, как со мной поступить. Интересный ход.

— Федя у тебя бред. Не забывай, что я твой отец, и люблю тебя, что бы ты ни сделал. — сказал Владимир Семенович и медленно хотел встать из-за стола.

В этот момент Федя почувствовал не преодолимую слабость и испугался своего состояния.

— Что со мной? Не приближайся! — воскликнул он и вытянул руку вперед.

Мария Васильевна зарыдала и уронила лицо в ладони. Всхлипы ее привлекли внимание Феди. Он непроизвольно отвлекся на мать. В это время Владимир Семенович совершенно спокойно протянул руку к Феде и сделал ему укол в плечо прямо через одежду.