Созвездие Синего слона. Глава 38 Последняя глава

Побледневшее небо синеватым маревом осветило кухню. Рождение нового дня всегда вызывало в душе Феди какой-то счастливый трепет и надежды. Он любил раннее утро, и предчувствие нового интересного дня, которое оно влечет за собой. После ночи все кажется более понятным и ясным, свежим и обновленным. Уходят ночные страхи и переживания, все тревоги растворяются в предрассветных лучах. Однако это утро для Феди должно было стать знаменательным, оно предвещало потерю или даже смерть.

Федя подошел к окну и стал рассматривать изменившееся положение звезд. Небо уже светлело, и звезды постепенно таяли в розовеющем на горизонте фиолетовом эфире.

— Нужно выходить, иначе можем опоздать. — сказал Федя и, взяв карты со стола, пошел одеваться.

В пятидесяти метрах от дома находился огромный яр, а дальше заводская широкая дорога, где уже ездили, нагруженные мелом грузовики, поднимая белую плотную пыль с земли. Дальше виднелся почерневший осенний лес и, рядом с ним, такое же черное поле. Холодный морозный воздух проникал в легкие и вызывал озноб. Ветра не было. Издалека доносился рев грузовиков. Мирцам и Федя спускались по бетонной побитой лестнице, выводящей пешехода прямо на широкую заводскую дорогу. Голые верхушки деревьев освещал розоватый, холодный свет будущего рассвета. Перила ступенек блестели инеем.

— Вон там поле, рядом с лесом. — Федя указал рукой вдаль, где у горизонта чернело поле. Он выдохнул пар изо рта и почесал околевшей рукой, ставший малиновым от холода, нос.

Около получаса двое добирались до поля. Дорога к лесу казалась бесконечно длинной. Затем, взойдя на высокий пригорок, они пошли через лес. С каждой минутой им приходилось идти все быстрее, так как звезды в небе становились невидимыми с приближением света. Федя ужасно устал и уже задыхался. Мирцам оказался очень выносливым. Он хмуро и недовольно оглядывался на своего попутчика и то и дело обеспокоенно глядел в небо. Впереди показался просвет между деревьями, когда в небе уже оставалось всего три или четыре звезды. Проваливаясь ногами в рыхлую грязь, Федя выбежал в поле и быстро стал разворачивать карту на земле, укладывая на ее края куски слипшихся комьев земли. Затем он еще какое-то время пытался сориентироваться и сравнивал небо со своей картой. Он что-то измерял и высчитывал. Мирцам обеспокоенно ходил рядом и смотрел то на звезды, то на тонкую яркую полосу света на горизонте.

— Ну, скоро? — требовательно спросил он, остановившись около Фединого лица, нависшего над картой.

— Вон та точка над горизонтом, — сказал Федя сквозь зубы, потому, что мышцы его лица свело от волнения, и указывал пальцем в небо. — Это ты.

— Какая? — не отводя от неба глаз, спросил Мирцам.

— Вот там, бело-голубая.

Когда Мирцам понял, куда смотреть, Федя рассказал ему, как добраться. Он рассказал ему путь с учетом всех визуальных искажений от расстояний и преломлений света и гравитации. Мирцам слушал Федю с большим вниманием, не глядя на него. Безумным сосредоточенным взглядом он обследовал небо и соображал. Лицо его делалось с каждым Фединым словом все более дикое и отчужденное. Когда Федя сказал ему все, Мирцам ничего не ответил. Ни разу больше он не оглянулся на Федю, будто его не существовало никогда; будто голодный дикий зверь, увидевший добычу, побежал он по полю туда, где над горизонтом блестела его звезда. Федя ничего не понял, он остался стоять, потерянный и изумленный.  Им овладел ужас осознания совершенной ошибки; он, как самоубийца, принявший яд вдруг передумал умирать, но противоядия нет, и ничего уже нельзя исправить. Глядя вслед отдаляющейся фигуре, он чувствовал, что должен что-то сделать, но не мог пошевелиться. «Он сейчас уйдет!» промелькнуло в его голове, и Федя побежал за Мирцамом со всех ног. В последний раз он видел его, и он снова показался ему непостижимым и невозможным. Он не хотел так быстро с ним расстаться, как будто было еще что-то незавершенное и несказанное. Федя бежал за ним следом, как безумец и вдруг остановился, потому что остановился и Мирцам. Вся его величественная фигура стала разрушаться, рассыпаться, как песочный замок, оставляя вместо себя нечто светящееся и бесформенное. Федя не смел подойти ближе, но и не мог отвести глаз от невыносимо-яркого призрачного силуэта в виде человека, охваченного синим пламенем. Фигура эта росла и расширялась, делаясь все более нечеткой. Физическая оболочка Мирцама расплавилась расширяющейся изнутри огненной энергией и превратила его в огромный бело-голубой огненный шар. Федя загородился рукой от яркого света и уже знал, что он никогда не сможет больше приблизиться к нему, чем теперь; он понимал, что теперь все кончено и нельзя ничего изменить или вернуть назад. Температура воздуха резко изменилась и Федя ощутил жуткую боль в горле и легкитх, как будто они обгорали в огне. Он не смог понять, была ли температура воздуха слишком высокой или слишком низкой, но он чувствовал, что уже вся кожа его горит, словно от ожога. Он почувствовал жжение и давление в глазах, но все равно силился открыть их, что б увидеть последние секунды пребывания души звезды на земле. Огненный шар разросся и стал похож на маленькое солнце, только не бледно-желтое, а бело-голубое.  Федя, стоящий в отдалении от него вдруг ощутил, что жар от огненного шара обжигает холодом. С самого начала этого превращения, Федя услышал ужасающий мощный звук, похожий на гудение и биение сердца.  Звук усиливался с каждой минутой, и теперь пронизывал ни только слух, но и разум и все существо. Пугающий и низкий, он как будто состоял из пучка натянутых тонких металлических нитей и звенел внутри разума, внушая одиночество и потерянность в глубине беспредельно-черного и холодного пространства космоса. Земля тряслась, раскалываясь на куски, и воздух задрожал, будто бы от страха. Вся природа трепетала от ужаса. Небо потемнело от яркости огненного шара и невидно стало ничего вокруг, кроме него. В глазах у Феди начало двоиться, а сам он будто оказался под водой и боролся с сильными волнами, стоя на дне моря. Он уже не чувствовал ни гравитации, ни собственного тела. Внутри него все дрожало от сильных вибраций; давление изменилось, и Федя почувствовал, как из его ушей и носа потекла кровь. Все вокруг исказилось, вытянулось и стало тянуться к огненному шару, как утекает вода в слив раковины. Деревья и почва вытянулись и искривились, стали размазанными. Все пространство вокруг стремилось приблизиться к этому свету, как маленькие предметы прикатились бы к огромному тяжелому шару, лежащему на натянутой простыне и прогибающему эту простыню под своим весом, создавая углубление. Это странное сильное притяжение ощутил на себе и Федя. Внутренности его, словно железо стремящееся к магниту, готовы были вырваться наружу. Большой гудящий огненный шар становился все ярче и больше, и Федя уже не мог смотреть на него, через закрытые веки он видел лишь  бело-голубой свет. Уже не пытаясь открыть глаза, Федя протянул к нему руку и почувствовал, как что-то холодное укусило его за пальцы, и ощутил сильную боль и онемение, после чего он потерял всякие ощущения и оказался в черном небытии.

Очнулся Федя в больнице и узнал от врача, что его нашли в поле, после большого взрыва. Что это был за взрыв, никто так и не узнал. Феде сообщили так же, что он потерял кисть руки во время этого взрыва. Он с ужасом глянул на перемотанную толстым слоем бинта культю и заплакал. Но вместе с этим горем он чувствовал в душе какую-то радость и легкость, словно он исполнил свой главный жизненный долг и теперь может гордиться собой. Мир вокруг казался ему таким ярким, как будто Федя снял черно-белые очки. Он снова чувствовал желание жить, словно он заново родился на свет. Скоро к Феде приехала мама и отец. Мария Васильевна очень сильно расстроилась и рыдала целый час у кровати Феди, вспоминая, какая у него была замечательная рука. Когда врачи вывели ее из палаты, что б успокоить, Владимир Семенович сообщил Феде, что у него скоро родится брат. Федя очень обрадовался и удивился. Отец присел на стул, рядом с Федей и, печально глядел ему в глаза. Он знал все, что случилось и с грустью, и с облегчением осознавал произошедшее. Они долго молчали, и каждый из них знал, о чем думал другой. Владимир Семенович улыбнулся и, покачав головой, сказал:

— Что ж, значит, так тому и быть. — он похлопал Федю по здоровой руке и, поднялся.

— Тебе нужно взять академический отпуск и поехать к нам на какое-то время. — сказал Владимир Семенович, хотя понимал, что Федя вряд ли вернется к учебе. Ведь одноруких хирургов не бывает. Только сказав это, он будто понял, что не стоило говорить про академический отпуск, и с грустью неосторожно глянул на Федину покалеченную руку.

— Ничего, я продолжу учиться. — сказал Федя уверенно, не желая понимать, что в его жизни случилось что-то непоправимое, и что он теперь не все может.

Когда Федю выписали из больницы, он сразу же вернулся к учебе. Во время зимней сессии он отправился в свой родной город к родителям.

Выйдя из вагона, Федя вдохнул морозный воздух родного города, и он показался ему самым чистым и свежим. Сразу в его голове всплыли все пережитые воспоминания юности. Эмоции накрыли его, словно ему снова было пятнадцать. Он почувствовал счастье и гордость, что имеет такую историю в своем прошлом. Федя с интересом и любовью огляделся. Утреннее солнце золотыми лучами освещало здание вокзала и людей, встречающих приезжих. Лавочки и дорога, уложенная плиткой, блестела от мороза. Придерживая сумку с вещами своей единственной рукой, Федя медленно поплелся к выходу, обходя толпы людей, как вдруг увидел на скамейке женщину. Она показалась ему знакомой. Перед ней стоял чемодан. Женщина, лет тридцати пяти увлеченно читала книгу, вытянув ноги и сложив их друг на друга. Тонкие пальцы ее покраснели от холода. На женщине было зеленое платье в клетку и серое драповое пальто. Темные волосы аккуратно заколоты на затылке. Федя тихо подошел к ней и сел рядом. Увлеченная чтением, она не сразу обратила на него внимание, и у Феди было время ее рассмотреть. Ему казалось, что она совсем не изменилась за эти семь лет, а он напротив, стал намного взрослее и старше. Лицо ее все так же было свежо, и даже более молодо казалось от мороза. Густые волосы чернел, переливаясь на солнце, влажные от холода глаза блестели.

— Здравствуй. — сказал он.

Женщина испуганно вздрогнула и взглянула на Федю, но не узнала его и снова уткнулась в книгу. У Феди отросли усы и короткая жесткая борода, которая очень шла его лицу.

— Не узнаешь меня?

Она снова подняла глаза.

— Федя, это ты? Тебя не узнать, так повзрослел. — женщина смущенно улыбнулась, и хотела продолжить читать, но от волнения не смогла сосредоточиться. Улыбка снова растянула ее губы, но взгляд все еще прятался в книге.

— Куда ты едешь? — Федя указал головой на ее чемодан.

— Домой. — ответила она и, грустно взглянула на Федю. Глаза ее любопытно бегали по его лицу, изучая изменения, которые приобрел Федя за эти годы. В черных глазах женщины блестели крошки золотых утренних лучей, отраженных от стекол стоящего напротив поезда.

— Разве твой дом не здесь? — Федя открыто и уверенно смотрел на женщину, и она, поддавшись его обаянию, терялась и опускала глаза.

— Ты же знаешь, зачем я сюда приезжала. — Валентина Ивановна сняла очки, и оставив палец в книге, положила ее на колени.

— Меня искала. — сказал Федя.

Женщина утвердительно и спокойно закрыла глаза.

— Когда любишь, останешься там, где находится твоя любовь. Даже если это место будет адом. — добавил он.

Федя встал с лавочки, и подал ей руку.

Валентина Ивановна удивленно посмотрела на него, и опустила глаза, словно решаясь на что-то опасное и безумное. Федя упорно ждал, стоя с протянутой рукой. Женщина еще раз взглянула на его руку (она не заметила, что другая его рука, которую он держал в кармане пальто, была покалечена), и ответила на его жест. В полном молчании, они вместе пошли гулять по городу. Они вспоминали каждый свою юность, проведенную в этих дворах и на улицах этого города. Потом они разговорились и вспомнили, как хотели погулять вместе, когда им было по пятнадцать лет, и только теперь они смогли это сделать. Затем они вдруг захотели навестить Илью. Федя позвонил отцу и узнал у него адрес Ильи Коровкина. Он все еще жил со своей бабушкой, и не он ухаживал за ней, а старухе приходилось ходить за слепым внуком. На удивление Феди, Илья обрадовался их визиту.

— Буду рад, если вы придете ко мне завтра и потом еще, когда захотите. — сказал он.

Вскоре после этого Слон и Муха снова пришли к Илье, и потом ходили к нему каждый вечер. Илья говорил, что не плохо бы иметь дом со множеством комнат, и жить всем вместе, ведь они как семья, и им нужно держаться вместе. Сначала они шутили на эту тему, но по прошествии нескольких лет, все так и случилось. Илья с бабушкой, Мария Васильевна с Владимиром Семеновичем с Фединым братом, Федя и Муха, все поселились в одном доме, где у каждого была комната, и была общая большая гостиная, где они каждый вечер собирались вместе, ужинали и пили чай. Федя все-таки, закончил институт, и в последствии прославился тем, что ассистировал отцу во время всех операций, а затем и вовсе оперировал сам. Ни кто, кроме его приближенных не знал, как он проводит операции и зашивает одной рукой, но слава о нем пошла дальше маленького городка. Он работал в той же больнице, что и его отец, не желая менять место работы. Люди говорили, что он пошел в отца, такой же гениальный хирург, и Владимир Семенович гордился сыном. Илья верил, что его предназначение быть великим учителем для астрономов всех времен. Он брал страшную книгу, которая стала семейной реликвией, уходил в лес тридцати шести секунд и передавал знания астрономам разных времен. У Феди и Мухи родилось четверо детей, как она видела когда-то в будущем. И когда старшему из них было пятнадцать лет, Федя узнал, что он такой же астроном. Илья Коровкин стал учить его всему, что знал сам и брать его на свои уроки в лес тридцати шести секунд.

Прошло семнадцать лет с того момента, как Федя встретил Муху на вокзале и не дал ей уехать. Все эти годы они жили обычной счастливой семейной жизнью, редко уже вспоминая события прошлых лет. Федя никогда не возвращался больше в лес тридцати шести секунд и не упоминал о Мирцаме. Он думал постоянно о том, что было бы, если бы он не указал ему путь, и думал о том, что возможно совершил ошибку. Становясь все старше и чувствуя, как истончается его жизнь с каждым годом, и приближает его к неизвестности, он жалел, что отпустил единственную возможность перенестись в мир света. Его мучила не только упущенная воображаемая возможность, но и то, что он так мало общался с ним. Все чаще он представлял, как мог бы говорить с ним каждый день вечерами о тысячи вещей. «Я теперь не так глуп, как раньше, и я бы мог увлечь его разговором. Почему я дал ему уйти? Сейчас он был бы человеком и, возможно жил с нами, старея, как мы все» думал он часто, в голове своей представляя, как бы он говорил с ним и о чем. Много раз он сомневался в правильности своего поступка, и желал бы вернуться в прошлое и все исправить.

Однажды он встал среди ночи и пошел в лес вместе с Ильей. Он снова пришел туда, где прошли самые яркие моменты его юности. Вновь он стоял перед костром рядом со своим, еще молодым, учителем. Илья был красивым и молодым, полным жизни и сил мужчиной. Федя смотрел с грустью на него и знал, что все это временно. Он помнил, как этот сильный и крепкий человек с густыми черными волосами, станет дряхлым, морщинистым стариком, с кукурузными рыльцами, вместо волос. «Каким же буду я? Как закончится моя жизнь? Я могу это увидеть?» усиленно размышлял он «Неужели он больше не вернется? Указавший путь заслуживает хотя бы слова благодарности». Федя хотел один раз совершить путешествие во времени, не для того, что бы менять что-то, но что бы успокоить себя. Ему хотелось увидеть последний момент своей жизни.

Шагнув в огонь, он оказался у дверей своего дома. Был теплый осенний вечер. Красное небо пряталось за голыми черными ветками яблонь, растущих во дворе дома. Еще пели сверчки, разрывая тишину звонкими голосами. Где-то жгли траву и мутный воздух пропах дымом. Федя услышал какой-то шорох у ворот, затем быстрые и четкие звуки шагов. Сердце его замерло от волнения. Федя спрятался за угол дома и ждал того, кто покажется на пороге, ведущей к крыльцу дома. Между ветками деревьев, обсыпанных местами багровыми листьями, показались белые одежды. Шаги стали громкими и Федя увидел его. Молодой и прекрасный, в своем светлом идеальном плаще, с огненным колким взглядом и со все такой же сильной, невозможной энергетикой, он взошел на крыльцо и, открыв дверь, вошел в дом. Через минуту Федя услышал возгласы удивления и пораженные голоса. Он заглянул в окно, которое оказалось окном одной из комнат и, увидел там поразившую его картину. Он увидел, как морщинистый и немощный старик лежит на смертном одре. Около него стояли его родные и знакомые. Вдруг на пороге его комнаты появился Мирцам. Он без приглашения прошел в комнату к кровати старика.

— Федор Владимирович, к вам пришли. — сказала обомлевшая девушка, вбежав в комнату вперед гостя. Высокий мужчина в светлом плаще, не обращая внимания ни на кого из присутствующих, подошел к умирающему и взглянув на него, своими светлыми глазами сказал:

— Ты стал таким старым.

Федор Владимирович, увидев гостя, обомлел от удивления. Он беспомощно открыл рот, пытаясь выговорить слова, но лишь шевелил губами. Перед ним стоял Мирцам, того же возраста, каким он был в первую их встречу. Взгляд его остался таким же холодным и оскорбительно-бесчувственным.

— Ты вернулся! Зачем? — на силу прохрипел старик.

— Теперь я знаю путь назад. — сказал он с его характерным воодушевленно высокомерным выражением лица. — Я пришел за тобой.

— Ты нашел ее?

— Не будем говорить об этом. — ответил он холодно, давая понять, что это касается только его одного.

Он забрал с собой душу астронома и они отправились в прекрасное и красивое путешествие к звезде. Путь этот длился для Феди вечность, но для Мирцама он составил лишь миг.