Созвездие Синего слона. Глава 38 Последняя глава

    Побледневшее небо синеватым маревом осветило кухню. Рождение нового дня всегда вызывало в душе Феди какой-то счастливый трепет и надежды. Он любил раннее утро, и предчувствие нового интересного дня, которое оно влечет за собой. После ночи все кажется более понятным и ясным, свежим и обновленным. Уходят ночные страхи и переживания, все тревоги растворяются в предрассветных лучах. Однако это утро для Феди должно было стать знаменательным, оно предвещало потерю или даже смерть.
    Федя подошел к окну и стал рассматривать изменившееся положение звезд. Небо уже светлело, и звезды постепенно таяли в розовеющем на горизонте фиолетовом эфире.
    — Нужно выходить, иначе можем опоздать. — сказал Федя и, взяв карты со стола, пошел одеваться.

    В пятидесяти метрах от дома находился огромный яр, а дальше заводская широкая дорога, где уже ездили, нагруженные мелом грузовики, поднимая белую плотную пыль с земли. Дальше виднелся почерневший осенний лес на холмах и, рядом с ним, такое же черное поле. Холодный морозный воздух проникал в легкие и вызывал озноб. Ветра не было. Издалека доносился рев грузовиков. Мирцам и Федя спускались по бетонной побитой лестнице, выводящей пешехода прямо на широкую заводскую дорогу. Голые верхушки деревьев освещал розоватый, холодный свет будущего рассвета. Перила ступенек блестели инеем.
    — Вон там поле, рядом с лесом. — Федя указал рукой вдаль, где у горизонта чернело поле. Он выдохнул пар изо рта и почесал околевшей рукой, ставший малиновым от холода, нос.
    Около получаса двое добирались до поля. Дорога к лесу казалась бесконечно длинной. Затем, взойдя на высокий пригорок, они пошли через лес, поднимаясь все выше, по извилистым тропам. С каждым их шагом звезды в небе становились менее видны. Феде не хватало дыхания, то ли от волнения, то ли от усталости. Мирцам молча следовал за ним, с беспокойством поглядывая на светлеющее небо. Впереди показался просвет между деревьями и Федя, ускорив шаг, вывел Мирцама в черное поле.
    Проваливаясь ногами в рыхлую грязь, Федя бежал дальше от леса, что бы деревья не закрывали обзор. Встав в центре поля, Федя осмотрелся и быстро развернул карту на земле, удожив на ее края куски слипшихся комьев земли. Затем он еще какое-то время пытался сориентироваться и сравнивал небо со своей картой. Он что-то измерял и высчитывал. Мирцам обеспокоенно ходил рядом, как тигр в клетке и смотрел то на звезды, то на тонкую яркую полосу света на горизонте.
    — Рассвет близится. — сказал он, остановившись около Фединого лица, нависшего над картой.
    Федя поднялся с земли и взглянуд в неюо, потом на Мирйама.
    — Вон та точка над горизонтом, — сказал Федя сквозь зубы, потому, что мышцы его лица свело от волнения, и указывал пальцем в небо. — Это ты.
    — Какая? — не отводя от неба глаз, спросил Мирцам.
    — Вот там, бело-голубая.
    Когда Мирцам понял, куда смотреть, Федя рассказал ему, как добраться до звезды. Он рассказал ему путь с учетом всех визуальных искажений от расстояний и преломлений света и гравитации.
   Мирцам слушал Федю с большим вниманием. Безумным сосредоточенным взглядом он обследовал небо и соображал. Лицо его делалось с каждым Фединым словом все более дикое и отчужденное. Когда Федя объяснил ему все, Мирцам ничего не ответил. Ни разу больше он не оглянулся на Федю, будто его не существовало никогда. Словно голодный дикий зверь, увидевший добычу, побежал он по полю туда, где над горизонтом блестела его звезда. Федей вдруг овладел ужас осознания совершенной ошибки: он, как самоубийца, принявший яд вдруг передумал умирать, но противоядия нет, и ничего уже нельзя исправить.
    Глядя вслед отдаляющейся фигуре, он чувствовал, что совершил что-то непоправимое, то, чего никто еще до него не делал. «Он сейчас уйдет!» промелькнуло в его голове, и Федя побежал за Мирцамом со всех ног, что бы увидеть его уход. Он чувствовал радость и грусть. Он бежал за ним следом, как безумец и вдруг остановился, потому что остановился и Мирцам. Вся его величественная фигура стала разрушаться, рассыпаться, как песочный замок, оставляя вместо себя нечто светящееся и бесформенное. Федя не смел подойти ближе, но и не мог отвести глаз от невыносимо-яркого призрачного силуэта в виде человека, охваченного синим пламенем. Фигура эта росла и расширялась, делаясь все более смазанной. Физическая оболочка Мирцама расплавилась расширяющейся изнутри огненной энергией и превратила его в огромный бело-голубой огненный шар. Федя загородился рукой от яркого света и но продолдал смотреть. Температура воздуха резко изменилась и Федя ощутил жуткую боль в горле и легкитх, как будто они обгорали в огне. Глаза заплыли слезами от боли и яркости. Он не смог понять, была ли температура воздуха слишком высокой или слишком низкой, но чувствовал, что вся кожа его горит, словно от ожога. Он почувствовал невыносимое жжение и давление в глазах, но все равно силился открыть их, что б увидеть последние секунды пребывания души звезды на земле. Огненный шар разросся и стал похож на маленькое солнце, только не бледно-желтое, а бело-голубое.  Федя, стоящий в отдалении от него вдруг ощутил, что жар от огненного шара обжигает холодом. С самого начала этого превращения, Федя услышал ужасающий мощный звук, похожий на гудение и биение сердца.  Звук усиливался с каждой секундой, и теперь пронизывал ни только слух, но и разум и все существо. Вся демля дрожала. Пугающий и низкий звук, как будто состоял из пучка натянутых тонких металлических нитей и звенел внутри разума, внушая одиночество и потерянность в глубине беспредельно-черного и холодного пространства космоса. Земля тряслась, раскалываясь на куски, и воздух задрожал, будто бы от страха. Вся природа трепетала от ужаса. Небо потемнело от яркости огненного шара и невидно стало ничего вокруг, кроме него. В глазах у Феди начало двоиться, а сам он будто оказался под водой и боролся с сильными волнами, стоя на дне моря. Он уже не чувствовал ни гравитации, ни собственного тела. Внутри него все дрожало от сильных вибраций; давление изменилось, и Федя почувствовал, как из его ушей и носа потекла кровь. Все вокруг исказилось, вытянулось и стало тянуться к огненному шару, как утекает вода в слив раковины. Деревья и почва вытянулись и искривились, стали размазанными. Все пространство вокруг стремилось приблизиться к этому свету, как маленькие предметы прикатились бы к огромному тяжелому шару, лежащему на натянутой простыне и прогибающему эту простыню под своим весом, создавая углубление. Это странное сильное притяжение ощутил на себе и Федя. Внутренности его, словно железо стремящееся к магниту, готовы были вырваться наружу. Большой гудящий огненный шар становился все ярче и больше, и Федя уже не мог смотреть на него, через закрытые веки он видел лишь  бело-голубой свет. Уже не пытаясь открыть глаза, Федя протянул к нему руку и почувствовал, как что-то холодное укусило его за пальцы, и ощутил сильную боль и онемение, после чего он потерял всякие ощущения и оказался в черном небытии.

    Очнулся Федя в больнице и узнал от врача, что его нашли в поле, после большого взрыва. Что это был за взрыв, никто так и не узнал. Феде сообщили так же, что он потерял кисть руки во время этого взрыва. Он с ужасом глянул на перемотанную толстым слоем бинта культю и заплакал. Но вместе с этим горем он чувствовал в душе какую-то радость и легкость, словно он исполнил свой главный жизненный долг и теперь может гордиться собой. Мир вокруг казался ему таким ярким, как будто Федя снял черно-белые очки. Он снова чувствовал желание жить, словно он заново родился на свет.
    Скоро к Феде приехала мама и отец. Мария Васильевна очень сильно расстроилась и рыдала целый час у кровати Феди, вспоминая, какая у него была замечательная рука. Когда врачи вывели ее из палаты, что б успокоить, Владимир Семенович сообщил Феде, что у него скоро родится брат. Федя очень обрадовался и удивился. Отец присел на стул, рядом с Федей и, печально глядел ему в глаза. Он знал все, что случилось и с грустью, и с облегчением осознавал произошедшее. Они долго молчали, и каждый из них знал, о чем думал другой. Владимир Семенович улыбнулся и, покачав головой, сказал:
    — Что ж, значит, так тому и быть. Ты оказался сильнее всех нас. — он похлопал Федю по здоровой руке и, поднялся.
    — Тебе нужно взять академический отпуск и приехать к нам на какое-то время. — сказал Владимир Семенович, хотя понимал, что Федя вряд ли вернется к учебе. Ведь с одной рукой практикующим хирургом не стать. Только сказав это, он будто понял, что может и не стоило говорить про академический отпуск, и с грустью неосторожно глянул на Федину покалеченную руку.
    — Ничего, я продолжу учиться. — сказал Федя уверенно, не желая понимать, что в его жизни случилось что-то непоправимое, и что он теперь не все может.

    Когда Федю выписали из больницы, он сразу же вернулся к учебе. Во время зимней сессии он отправился в свой родной город к родителям.
    Выйдя из вагона, Федя вдохнул морозный воздух родного города, и он показался ему самым чистым и свежим. Сразу в его голове всплыли все пережитые воспоминания юности. Эмоции накрыли его, словно ему снова было пятнадцать. Он почувствовал счастье и гордость, что имеет такую историю в своем прошлом. Федя с интересом и любовью огляделся. Утреннее солнце золотыми лучами освещало здание вокзала и людей, встречающих приезжих. Лавочки и дорога, уложенная плиткой, блестела от мороза. В высоких стеклах отражался яркий свет молодого утра. Придерживая сумку с вещами своей единственной рукой, Федя медленно поплелся к выходу, обходя толпы людей, как вдруг увидел на скамейке женщину. Она показалась ему знакомой. Перед ней стоял чемодан.
    Женщина, лет тридцати пяти увлеченно читала книгу, вытянув ноги и сложив их друг на друга. Тонкие пальцы ее в черных перчатках изящно перелистывали страницы. На женщине было зеленое платье в клетку и серое драповое пальто. Темные волосы аккуратно заколоты на затылке. Федя тихо подошел к ней и сел рядом, не сводя с нее глаз. Увлеченная чтением, она не сразу обратила на него внимание, и у Феди было время ее рассмотреть. Ему казалось, что она совсем не изменилась за эти семь лет, а он напротив, стал намного взрослее и старше. Лицо ее все так же было свежо, и даже более молодо казалось от мороза. Густые волосы чернели, переливаясь на солнце, влажные от холода глаза блестели, соовно черные жемчужины.
    — Здравствуй. — сказал он.
    Женщина испуганно вздрогнула и взглянула на Федю, но не узнала его и снова уткнулась в книгу. У Феди отросли усы и короткая жесткая борода, которая очень шла его лицу.
    — Не узнаешь меня?
    Она снова с осторожностью подняла на него глаза.
    — Федя, это ты? — смутилась в удивлении она. — Тебя не узнать, так повзрослел. — женщина смущенно улыбнулась, и спрятала взгляд в книгу, но волнения не смогла скрыть. Улыбка снова растянула ее губы, но взгляд все еще смущенно избегал контакта с Федей.
    — Куда ты едешь? — Федя указал головой на ее чемодан.
    — Домой. — ответила она и, грустно взглянула на Федю. Глаза ее любопытно бегали по его лицу, изучая изменения, которые приобрел Федя за эти годы. В черных глазах женщины блестели крошки золотых утренних лучей, отраженных от стекол стоящего напротив поезда.
    — Разве твой дом не здесь? — Федя открыто и уверенно смотрел на женщину, и она, поддавшись его обаянию, терялась и опускала глаза.
    — Ты же знаешь, зачем я сюда приезжала. — Валентина Ивановна сняла очки, и оставив палец в книге, положила ее на колени.
    — Меня искала. — сказал Федя.
    Женщина утвердительно и спокойно закрыла глаза и смущенно поджала губы. Она так смутилась, что лицо ее задрожало, и она немного отвернулвсь.
    — Когда любишь, останешься там, где находится твоя любовь. Даже если это место будет адом. — добавил он.
    Федя встал с лавочки, и подал ей руку.
    Валентина Ивановна удивленно посмотрела на него глазами, полными слез, и опустила взгляд, словно решаясь на что-то опасное и безумное. Федя упорно ждал, стоя с протянутой рукой. Женщина еще раз взглянула на его руку, и ответила на его жест. Он притянул ее к себе и, в полном молчании, они вместе пошли гулять по городу. Они вспоминали каждый свою юность, проведенную в этих дворах и на улицах этого города. Потом они разговорились и вспомнили, как хотели погулять вместе, когда им было по пятнадцать лет, и только теперь они смогли это сделать. Они побывали везде, обедали в кафе, гуляли по набережной. Пол дня пролетели незаметно. Они не могли расстатьая, да и незачем было. Они снова чувствовали себя беззаботнвми подростками, у которых появился второй шанс прожить жизнь заново.
    Вечером они вдруг захотели навестить Илью. Федя позвонил отцу и узнал у него адрес Ильи Коровкина. Он все еще жил со своей бабушкой, и не он ухаживал за ней, а старухе приходилось ходить за слепым внуком. На удивление Феди, Илья обрадовался их визиту.
    — Буду рад, если вы придете ко мне завтра и потом еще, когда захотите. — сказал он.

    На следующий день Слон и Муха снова пришли к Илье, и с того дня стали заходить к нему каждый вечер. Они говорили часами, вспоминая прошлое ипланирця будущее. Однажды Илья в шутку заметил, что не плохо бы иметь дом со множеством комнат, и жить всем вместе, ведь они как семья, и им нужно держаться вместе. Действиикльно, они были семьей. Семьей астрономов. Шутки про дом переросди в серьезные разговоры, и спустя несколько лет стали реальностью. Илья с бабушкой, Мария Васильевна с Владимиром Семеновичем с Фединым братом, Федя и Муха, все поселились в одном доме, где у каждого была комната, и была общая большая гостиная, где они каждый вечер собирались вместе, ужинали и пили чай. Федя все-таки, закончил институт. Он так и не стал практикуюзим хорургом, но написал много научных работ. Владиммр Семёнович гордился им. Илья верил, что его предназначение быть великим учителем для юных астрономов. Он брал страшную книгу, которая стала семейной реликвией, уходил в лес тридцати шести секунд и передавал знания астрономам разных времен. Муха родила четверых детей, как она видела когда-то в будущем. И когда старшему из них исполнилось пятнадцать лет, ога узнала, что он такой же астроном. Илья Коровкин стал учить его всему, что знал сам и брать его на свои уроки в лес тридцати шести секунд.

    Прошло восемнадцать лет с того момента, как Федя встретил Муху на вокзале и не дал ей уехать. Все эти годы они жили обычной счастливой семейной жизнью, редко уже вспоминая события прошлых лет. Федя избегал походов в лес тридцати шести секунд и не упоминал о Мирцаме. Никто из близких не знал, что эта история так и не оставила его. Мысленно он все время возвращался в тот последний день. «Правильно ли я поступил, или совершил ошибку? Как он мог уйти ничего не сказав на прощанье, когда мы знали друг друга сотни тысяч лет?» Федя чувствовал, как истончается его жизнь с каждым годом, и приближает его к неизвестности. Он жалел, что отпустил единственную возможность перенестись в мир света. Его мучила не только упущенная воображаемая возможность, но и то, что он так мало общался с ним. Все чаще он представлял, как мог бы говорить с ним каждый день вечерами о тысячи вещей. «Я теперь не так глуп, как раньше, и я бы мог увлечь его разговором. Почему я дал ему уйти? Может быть сейчас он стал бы человеком и, возможно жил с нами, старея, как мы все». Много раз он сомневался в правильности своего поступка, и желал бы вернуться в прошлое и все исправить. Но после ухода Мирцама коридор того времени был закрыт для него навсегда. Однако Федя мог увидеть свое будущее.

    Однажды Федя встал среди ночи и пошел в лес вместе с Ильей. Он снова пришел туда, где прошли самые яркие моменты его юности. Вновь он стоял у костра перед своим, еще молодым, учителем, теперь уже на равных. Илья был красивым и молодым, полным жизни и сил мужчиной. Федя смотрел с грустью на него и знал, что все это временно. Он помнил, как этот сильный и крепкий человек с густыми черными волосами, станет дряхлым, морщинистым стариком, с кукурузными рыльцами, вместо волос. «Каким же буду я? Как закончится моя жизнь? Могу ли я это увидеть?» думал Федя «Неужели он больше никогда не вернется? Указавший путь заслуживает хотя бы слова благодарности. Дай и получешь больше?». Федя решил совершить путешествие во времени, и узнать, чем же кончится его история. Ему хотелось увидеть последний момент своей жизни.
    Он шагнул в огонь, думая о смерти, и оказался у дверей своего дома. Был теплый осенний вечер. Красное небо пряталось за голыми черными ветками яблонь, растущих во дворе дома. Еще пели сверчки, разрывая тишину звонкими голосами. Где-то жгли траву и мутный воздух пропах дымом. Федя услышал какой-то шорох у ворот, затем быстрые и четкие звуки шагов. Сердце его замерло от волнения. Он спрятался за угол дома и ждал того, кто покажется на дороге, ведущей к крыльцу дома. Между ветками деревьев, обсыпанных местами багровыми листьями, показались белые одежды. Шаги стали громкими и Федя увидел его. Молодой и прекрасный, в своем светлом идеальном плаще, с огненным колким взглядом и со все такой же сильной, невозможной энергетикой. Он взошел на крыльцо и, открыв дверь, вошел в дом. Через минуту Федя услышал возгласы удивления и пораженные голоса. Он заглянул в окно, которое оказалось окном одной из комнат и, увидел там поразившую его картину. Он увидел, как морщинистый и немощный старик лежит на смертном одре. Около него стояли члены его семьи. Вдруг на пороге его комнаты появился Мирцам. Он без приглашения прошел в комнату к кровати старика.
    — Ты стал таким старым. — сказал Мирцам.
    Федор Владимирович, увидев гостя, обомлел от удивления. Он беспомощно открыл рот, пытаясь выговорить слова, но лишь шевелил губами. Перед ним стоял Мирцам, того же возраста, каким он был в первую их встречу. Взгляд его остался таким же холодным и оскорбительно-бесчувственным.
    — Ты вернулся! Зачем? — прохрипел старик.
    — Я пришел за тобой.

    Он забрал с собой душу астронома и они отправились в прекрасное и красивое путешествие к звезде. Путь этот длился для Феди вечность, но для Мирцама он составил лишь миг.