Созвездие Синего слона. Глава 33 Разговор с отцом

Когда пребываешь в бессознательном состоянии, не понимаешь, сколько времени прошло. Ощущаешь небытие, которое длится бесконечно долго, и в то же время оно похоже на мгновение. Нет пространства, нет время, нет тебя самого. И только в момент пробуждения понимаешь, что какое-то время ты не существовал, погас, как телевизор, который выдернули из розетки.

Федя услышал какие-то призрачные звуки и понял, что жив. Долгое время он не мог открыть глаза, веки не хотели подниматься. Они казались ужасно тяжелыми, будто кто-то прижимал их пальцами, не давая Феде открыть глаза. Он хотел поднять руку, и не смог пошевелить ей и решил, что его связали. «Что происходит? Где я?» хаотичные мысли, словно осколки мозаики, болтались в его голове и он не мог собрать из этих кусков ничего понятного. Он не мог вспомнить, что случилось. Не мог сосредоточиться на мыслях. Вдруг он услышал какие-то возгласы, слова, почти у самого уха, и только спустя время понял смысл этих слов. «Света, зови Владимира Семеныча! Вон, шевелится. Очнулся.» говорил женский громкий и резкий голос. Федя мотнул головой и приоткрыл глаза. Яркий свет вонзился в его зрачки и расплылся яркими светлыми пятнами в слезной линзе, на заплывших веках. Стало тихо. Затем послышались торопливые шаги, дыхание людей, шарканье, шорох одежд и движений. Пришел Владимир Семенович. Федя видел силуэт отца. Послышался лязг металлических колец об карниз — задвинули шторы. Стало темно. Федя почувствовал, что будто бы растворяется во мраке и тонет.

В следующий раз Федя пришел в себя и смог открыть глаза. В палате было сумрачно. Движение глаз давалось ему нелегко, и, казалось, будто движения эти не синхронны. Картина мира расплывалась и раздваивалась. Федя заметил, что рядом с ним сидит девушка в белом халате. Она не смотрела на Федю и украдкой читала книгу в мягкой обложке. Девушка держала ее одной рукой, завернув листы, а вторая рука была засунута в карман халата. Несколько минут Федя пытался сфокусировать на ней взгляд и вспомнить, где он видел ее прежде. Только когда она заметила, что Федя очнулся, он вспомнил, что девушку эту зовут Вера, и удивился, что сразу не узнал ее. И эта мысль, что он знает ее, еще какое-то время будто тонула и снова всплывала на поверхность его памяти. Федя хотел спросить у нее «что со мной?», но не смог разлепить рта. Он чувствовал, что укрыт одеялом, и что руки его накрыты и не мог их поднять, как будто одеяло было свинцовым.

— Хочешь пить? — спросила Вера и не дожидаясь ответа, протянула ему стакан с трубкой. — У тебя капельница, но я знаю, что тебе может казаться, что ты хочешь пить. Тебе уже нужно шевелиться. Мышцы надо разрабатывать. Ты молодой, быстро должен восстановиться.

Федя вопросительно глядел на нее и с ужасом оглядывал себя. Он попробовал приподняться и почувствовал ужасную слабость и тяжесть. Это усилие вызвало в нем усталость и боль во всем теле. «Неужели я парализован?!» с ужасом подумал он и попытался пошевелить рукой. Двигаться он мог, но каждое движение, даже маленькое, давалось ему с большим усилием.

— Владимир Семенович просил сообщить, когда ты очнешься. — Вера быстро вскочила со стула. — Я сейчас.

— Стой! — промямлил Федя. — Не ходи.

Девушка остановилась и с сомнением глянула на дверь, затем вопросительно посмотрела на Федю.

— Скажи, что со мной? — Федя с трудом переваливал языком, и слова выходили такие невнятные и медленные, будто рот его был забит манной кашей. Девушка щурилась и глядела на его рот, пытаясь разобрать, что он говорит.

— Я сейчас Владимира Семеновича позову, он сам расскажет.

Федя еще раз попытался приподняться и заметил, что шея его не держит голову, и что ему нужно усиленно напрягать мышцы шеи, что б голова не заваливалась ни назад, ни вперед, ни в бок. По всему телу разливалась ноющая боль, и все кололо, будто Федя отлежал себе все тело сразу. Однако он чувствовал столько желания подняться и столько энергии, что он изо всех сил порывался встать, но падал обратно, переваливаясь набок и на лицо.

— Стой! Стой! — Вера подбежала к нему и попыталась его поддержать. Федя почувствовал, что скатывается с кровати, как желе. Собственное тело показалось ему невероятно отяжелевшим, будто это было чужое тело. Вера пыталась затащить Федю обратно на кровать, но в итоге он все равно безудержно скатился на пол. Девушка разнервничалась, суетливо заметалась и убежала в коридор. Федя приподнялся с пола и пополз к железной спинке кровати. Из коридора доносился хаотичный удаляющийся стук каблуков Веры. Когда Федя падал на пол, он запутался в резиновой трубке капельницы и теперь, когда пополз, зацепил ее. Трубка натянулась и игла в его руке, вывернувшись, продырявила и разорвал кожу. Федя вспомнил про капельницу, только когда почувствовал натяжение иглы и боль. Не в силах что-то исправить он лишь с омерзением сморщился и почувствовал, как кровь вытекает из его руки и теплой лужей растекается под ним. Федя все пытался подняться, но так устал, что весь вспотел. Он надеялся уцепиться за поручень кровати и встать, но кисти рук его ослабели, и он с трудом мог сжимать пальцы, ни то что бы ухватиться за что-то. Через несколько минут пришел Владимир Семенович и, обнаружив сына в луже крови, затащил его на кровать. Федя не успел поговорить с ним и снова провалился в небытие.

Спустя какое-то время, Федя вновь пришел в себя. Он открыл глаза и, забыв, что уже давно лежит здесь, испугался. Но память его быстро вернулась, и он с ужасом понял, что он уже был здесь раньше, и лежит уже давно. В его памяти вдруг всплыли воспоминания, похожие на сон или бред, о том, что к нему приходила мама, и что он уже много раз просыпался в этой палате. «Нет! Когда же все это кончится! Я больше не могу!» думал он, с отвращением оглядывая потолок и стены. Дверь его палаты была приоткрыта, и из коридора виднелся слабый желтый свет. Федя снова попытался встать и с радостью заметил, что движения даются ему немного легче. В руке его снова торчала капельница, и Федя не смог аккуратно подняться, не сгибая руку, поэтому остался лежать. Через несколько минут пришла медсестра. Она убрала капельницу и сказала Феде, что завтра утром ему вытащат катетер и он должен будет ходить в туалет сам. «Тебе нужно больше двигаться. Туалет в конце коридора, как раз будет стимул ходить» сказала она и ушла. Федя перевернулся на бок и стал смотреть в стену, боясь закрыть глаза и снова провалиться в небытие на неизвестное время.

Федя проснулся ночью и снова с ужасом обнаружил, что все происходящее с ним не сон. Он не мог вспомнить, говорил ли он с отцом или нет, говорил ли ему кто-нибудь, что с ним случилось. Палату освещал яркий белый свет луны. Федя, помня, что мышцы шеи нужно напрягать, что б голова не болталась, перевалился на бок и приподнялся. Он оглядел темную палату, затем посмотрел в окно на яркую белую луну. Сквозь ее яркий свет на черном небе проступили звезды, и Федя, заметив этот свет, будто глядя на голографическое изображение, вдруг увидел объем и очутился внутри этих звезд, в центре космоса. Голова у него закружилась, будто он напился пьяный до полубессознательного состояния. Не отводя взгляда, Федя постарался подняться и подойти к окну. Но почувствовал боль в грудной клетке и в суставах. Однако же он поднялся и смог пройти несколько шагов. Нога его вдруг подвернулась, и он упал, не успев подставить руки, что б смягчить падение. Ударившись головой, он снова потерял сознание.

Открыв глаза, Федя увидел, что находится уже в другой палате. Он чувствовал себя намного лучше. Мысли не ускользали от него, он мог фокусировать взгляд. Около его кровати стоял Владимир Семенович в очках и белом халате. Федя хотел встать, но снова ощутил во всем теле слабость и боль, как будто долгое время спал в неудобном положении.

— Не волнуйся, все хорошо. — спокойно сказал ему Владимир Семенович и присел на маленький синий табурет, стоявший возле кровати. — Ты как себя чувствуешь? Лучше уже? Можешь говорить?

Федя хорошо помнил свой последний разговор с отцом на кухне и как он вколол ему что-то, после чего Федя потерял сознание. Ему казалось, что это произошло совсем недавно, и злость за это на отца была совсем свежей. С ненавистью Федя взглянул на него.

— Что произошло? Что ты со мной сделал? — голова у Феди болела, как будто он переспал.

— Я что сделал? — хмуро усмехнулся Владимир Семенович. — Ну смотри. — Он нагнулся к Феде и, отодвинув ворот его рубашки, расстегнул пару пуговиц и, небрежным движением руки, распахнул ее. Федя возмущенно взглянул на себя и увидел шрам на груди. Такой же, какой ему оставил когда-то Рат. Шрам был уже заживший. От него остался только красный жесткий рубец.

— Я тебе сердце вернул. Операция с осложнениями прошла. Но теперь все хорошо, ты будешь в порядке, не волнуйся.

— Мое сердце? Но как? Где ты его взял? — Федя ошарашено взглянул на отца, затем медленно и боязливо провел пальцами по шраму, сначала легко, потом сильно надавил и ощупал все вокруг. Сам шрам и кожа вокруг оказались нечувствительны.

—  Я с твоим учителем знаком. — многозначительно усмехнулся Владимир Семенович, наблюдая, как сын, не слушая его, удивленно ощупывает себя. — Знаешь, я очень недоволен тобой. Книгу я нашел, глупо было оставлять ее под кроватью.  — он с упреком и досадой глянул на сына. — А если бы ее обнаружила мама?

Федя резко взглянул  на отца и озлобленно сверкнул глазами из-под нахмуренных бровей. Владимир Семенович снисходительно улыбнулся и встал со стула.
— Когда оправишься,  я жду, что б ты открыл мне дверь. Ты знаешь, что там находится твой брат.

— Как ты мог с ним так поступить?! — в ярости произнес Федя. — Кто дал тебе право?
Владимир Семенович глянул на сына с робкой улыбкой, как на глупого ребенка.
— Оставь! Ты не понимаешь и никогда не поймешь. Поэтому я держал тебя подальше от всего этого. — Владимир Семенович глубоко вздохнул и отошел к окну. — Рома попал под поезд случайно, когда шел в лес ко мне. Ты не представляешь, как я виню себя и как мучаюсь! Если бы он пришел на минуту раньше, ничего бы не случилось.

— Мне наплевать, что ты там говоришь! Ты врал нам, ты врал маме. Ты гнусный и жестокий человек! — выкрикнул Федя и рот его исказился от обиды. Однако, секунду спустя Федя размяк и приуныл, словно сожалея, что так грубо выразился.

— Не говори таких обидных слов, я твой отец, а не враг. Рома все еще там. Ты должен открыть дверь, иначе твой брат умрет. — спокойно сказал ему отец и повернулся к нему лицом.

— Я никогда ее не открою. И Рома уже умер. Я не позволю тебе издеваться над ним после смерти. Я сам похороню его.

— Похоронишь? Если ты это и сделаешь, в чем я сильно сомневаюсь, не забудь отвязать его душу от тела.

Федя удивленно взглянул на отца.

— С чего ты взял, что я не смогу? — с вызовом и полный решимости спросил Федя.
Владимир Семенович усмехнулся.

— Как ты себе это представляешь? Пойдешь туда, откроешь погреб…

— А хоть бы и так?

— …Увидишь тело и все. Убежишь ведь. Испугаешься. А его для начала достать оттуда нужно.

Заметив, как сын опустил в замешательстве глаза, Владимир Семенович самодовольно рассмеялся, не сводя с Феди глаз. Оба молчали.

— Ничего, я не сержусь на тебя за резкие слова. — снисходительно сказал Владимир Семенович. — Я все понимаю. Понимаю даже то, что ты меня обманывал. Я оценил твою шутку с моим пальто. — он, задумавшись, усмехнулся, но резко стал серьезен и строго глянул на сына. — Но не пытайся больше обмануть меня. Не ставь себя в один ряд со мной. Помни, что я учитель, а ты всего лишь ученик моего ученика.

— Чего? Рат твой ученик? Что за ерунда?

— Крыса. — насмешливо сказал Владимир Семенович и вальяжно завалился на подоконник, в готовности к длинному интересному спору, в котором, непременно должен побелить. — Крыса, Рат, Илья Коровкин — называй его, как хочешь.

Федя заинтересованно, но недоверчиво глядел на отца.

— Рат — это в переводе с латинского крыса. Илья и Рат один и тот же человек? Но как? — пораженно воскликнул Федя. — И зажигалка, и слепота. Не может быть!

Владимир Семенович утвердительно и самодовольно кивнул головой.

— Временной карман — место встречи разных времен.

— Он всегда был старым и всегда был молодым. — задумчиво сказал Федя, вспомнив слова Мирцама, и искоса обмерил отца взглядом.

Владимир Семенович засмеялся самодовольно и загадочно. Федю такое поведение отца разозлило и ему захотелось расшатать его уверенность и вырвать эту ситуацию из под его контроля.

— Скажи, Илья твой сын? — этим вопросом он будто выхватил из рук калеки костыль, что б самому опереться на него. Федя пристально глядел на отца, желая по мимике его узнать, будет ли его ответ правдивым. Владимир Семенович умолк, нахмурился и поднялся с подоконника, на котором успел разлечься верхней частью туловища, как римлянин на диване. Затем он глянул в окно и вытянул губы трубочкой, затем растянул в улыбке и снова сделал трубочку. Он покачал головой, глубоко вдохнул и выдохнул носом. Феде уже все было ясно, но он хотел услышать ответ, и требовательно глядел на отца.

— Давно знаешь? Он сказал?

— Да. — ответил Федя, без удивления, потому, что был готов к такому ответу. — Мама знает?

Владмимр Семенович утвердительно покачал головой, не глядя на сына.

— Как же такое случилось? — о отвращением поморщился Федя от неприятного чувства обиды и предательства. — Скажи, а Рома знал?

— Что было, то было. — Владимир Семенович досадно поднял брови и быстро взглянул на Федю. — Мария меня простила уже давно. Это все пройдено и пережито. Не стоит к этому возвращаться. Мы с твоей мамой тогда только познакомились.

— Познакомились?! Рома и Илья одного возраста! — еще больше скривившись выкрикнул Федя.

— У нас все сложно было. Ты меня поймешь потом, когда станешь старше. Так бывает. — он говорил с большими паузами.

Федя усмехнулся, глядя в глаза отцу, и Владимир Семенович заморгал и уныло опустил глаза, пробежал ими по полу и взглянул в окно.

— Расскажи, ты был знаком с ней до мамы? — Федя воскресил в голове образ женщины с фотографии из вагончика.

— Зачем? — Владимир Семенович недовольно оглянулся на сына, уголки его губ были опущены.

— Мне нужно знать. Я хочу знать, — сухо ответил Федя. Не смотря на то, что он со страхом и отвращением ждал рассказа, этот рассказ был ему необходим. Он надеялся понять отца и найти ему оправдание. Он не хотел его ненавидеть, хотел услышать что-то более хорошее, чем он мог сам себе вообразить и придумать.

Владимир Семенович помолчал.

— Мы были знакомы с ней с детства. В школе вместе учились. Она была как я, тоже астроном. Стоит ли говорить, как хорошо мы понимали друг друга и как были близки, особенно после того, как увидели космос новыми глазами. Нам никто не был нужен…

— Все, хватит. — рявкнул Федя, презрительно и с ненавистью глянув на отца.

— …Но потом я встретил твою маму. Мы познакомились в компании друзей. Помнишь, Веру Петровну? Вот Маша ее подруга была. — говоря о жене, Владимир Семенович просветлел и изменился в лице, сделавшись радостным, как мальчишка. — И все, как увидел ее, забыл обо всем. Думаю, вот она моя судьба. А Наташа уже в положении была. Я не знал и она не говорила. Потом узнал, когда она заболела. Просила о сыне позаботиться, знала, что умрет. Да как я позабочусь? Не приведу же я его в наш дом? Вот он с бабкой и жил все детство и теперь…

— А как же Илья не знал?

— Да вот Наташа ему не сказала, говорит, мол, сам расскажи, если хочешь. А не хочешь, говорит, признавать, так и нечего ему знать.

— Жалко его. — сказал Федя задумчиво.

— Да. Он в детстве такой добрый был, ласковый ребенок. Наверное, как Наташа умерла — поменялся. Я его видел маленьким всего раза два-три. Один раз, когда Рому из сада забирал, смотрю мальчик ко мне выбежал черноглазый, а глаза прямо Наташины. «Дядя, — говорит, — Вы ни за мной ли?» Представляешь? — Владимир Семенович усмехнулся с умилением, забывшись, — Я его ни разу до этого не видел и не знал кто он, но сразу понял, что это ее сын. Очень похож на нее был. А другой раз приходил к ней перед ее смертью, поговорить. Когда она мне все рассказала. Илья тогда стоял у двери (а мы не видели) и услышал, что его мама умирает. Как он кричал и плакал! Вспоминать страшно. — Владимир Семенович помотал головой и зажмурился.

Федя все время слушал хмуро, красочно представляя все, что рассказывал отец. Ему стало жаль и Илью и его маму. Он понял причину дурного характера Ильи и его враждебности ко всем. Владимир Семенович глядел в окно и вздыхал.

Федя перевел хмурый взгляд в окно и, кусая губу, глядел на пестрые серые тучи, быстро меняющие форму и стремительно плывущие по небу, словно собиралась гроза. Такая погода была не характерна для зимы и Федя, словно осознав что-то страшное, кинул взгляд на отца:

— Сейчас не декабрь? Сколько месяцев прошло?

Владимир Семенович встрепенулся, резко вздохнул и задержал дыхание, затем обвел глазами палату и, как бы неловко ответил:

— Нет, не декабрь. — Владимир Семенович озадаченно стиснул зубы и судорожно скривил рот. Его сковала неловкость, он весь напрягся и нахмурился, пытаясь подобрать слова. Было видно, что он совсем забыл, что должен подготовить сына к важной новости.

— Какой сейчас месяц? — скривившись спросил Федя.

— Март. — еще немного помявшись, ответил ему отец.

Услышав это, Федя взволнованно засопел, на глазах появились слезы.

— Нет! Как это? Да ты шутишь?! — Федя нервно смеялся сквозь слезы.

— Ну ты чего? — воскликнул Владимир Семенович. — Я вернул тебе сердце. Разве ты не рад? Переживаешь о потерянных месяцах? Что за ерунда! Я же сказал, что после операции были осложнения, нам пришлось ввести тебя в искусственную кому. В этом нет моей вины, ты мог умереть от заражения крови. Не нужно было тебе всякую дрянь глотать. Никогда не думаешь о последствиях… — строго тараторил Владимир Семенович.

— Где он?

Владимир Семенович резко умолк и глянул на сына:

— Кто?

— Мирцам.

— Не знаю. — наигранно удивился Владимир Семенович, экспрессивно изогнул рот и пожал плечами. — Я его не видел ни разу.

Федя зло смотрел на самодовольные кривляния отца.

— Нет, правда. Я его не видел ни разу. А ты видел? — уже серьезнее продолжил он, но Федя промолчал, не зная, как следует ответить.

— Знаю, что видел. — удрученно и озадаченно покачал головой Владимир Семенович. — И знаю, что Илья видел. Он, правда, ничего не говорит. Думал, может, ты скажешь. Это не справедливо, ведь это я его всему научил, а он идет против меня. Нехорошо.

— На что ты надеешься? Мирцам не возьмет тебя с собой. Ни тебя, ни Рому. Да ты и не сможешь указать ему путь.

— Я не смогу. — быстро перебил его отец. — Но Рома сможет. Мирцам в созвездии Большого пса. Знаешь, я когда узнал о его пришествии, очень удивился, как мне повезло. Но еще больше я удивился, когда узнал и о тебе. Два сына, и оба связаны с этой звездой. Это просто невероятная удача!

Владимир Семенович тихо, задумчиво засмеялся.

— У Ромы осталось мало времени. Ты сказал, что он долго не протянет. — тихо сказал Федя, исподлобья глянув на отца. Владимир Семенович изменился в лице, стал серьезным.

— Да, и это ты слышал.

— А может, уже поздно? А?

Прищурив глаза, Владимир Семенович пристально глядел на сына. Руки он решительно сунул в карманы халата. В лице его чувствовалось напряжение.

— Если так, то остался лишь я. Тоже убьешь меня, что б я не убежал.

— Что ты говоришь?! Опомнись! — несдержанно и строго выкрикнул Владимир Семенович, оскорбившись словами Феди. — Я тебе не враг! — он резко, осудительно взглянул на сына и медленно направился к выходу из палаты. Федя обеспокоенно приподнялся.

— Ты куда?

— Принесу тебе поесть. — сказал он не оглядываясь и открыл дверь.

Когда Владимир Семенович вышел, Федя кое-как поднялся. Сидя на кровати он обследовал глазами пол и обнаружил около кровати тапки. Рядом на стуле лежал теплый халат. Федя обулся и, набросив себе на плечи халат, что ему сделать оказалось не так-то просто, вышел из палаты. Несколько пациентов гуляли по серому, освещенному пестрыми мрачными тучами, коридору. Со стойки медсестер доносился грубый смех, и мысль, что кому-то сейчас весело и беззаботно, нагоняла на Федю уныние. Он чувствовал усталость и слабость, сердце его колотилось, дыхания не хватало. Он ощущал себя стариком и не понимая, что с ним, решил, что отец вколол ему что-то, что отнимало у него силы. Несмотря на свою немощность, он с радостью чувствовал стук сердца в груди, чего он не знал уже давно. Ему было и страшно от этих сильных ударов и радостно. Федя, счастливый тем, что, наконец, выбрался из палаты, прошел по коридору. С большими передышками, обливаясь холодным потом от усталости и слабости, он дошел до конца коридора и вышел на пожарную лестницу. Этот путь оказался для него очень трудным и утомительным, ведь тело Феди ослабело за месяцы неподвижности и каждое движение давалось ему с трудом. Он будто ребенок заново учился ходить. Мучаясь отдышкой, Федя, как старик, выполз на улицу, с трудом передвигая дрожащие усталые ноги. Зябкий уличный воздух набросился на него, как пес из подворотни, и сковал его холодом. Федя вдохнул полной грудью и присел на холодный железный пол. С жалостью к себе он рассматривал свои, ставшие костлявыми, колени и истончившиеся ноги и руки. Он стал таким тощим, что ему было больно сидеть на решетчатой площадке. Пестрые облака все так же быстро плыли по небу. Деревья стояли черные и голые. Снег почти весь уже растаял, оголив черную землю. Пахло талым снегом и ржавым железом. Федя сунул околевшую руку под лестницу и вытащил из стены, оставленную им когда-то, пачку сигарет. Она была помята и пленка, немного отстала от пачки и запотела с внутренней стороны. Федя заглянул внутрь и нашел несколько влажных сигарет. «Все равно мне нечем было бы прикурить» подумал он и, скомкав пачку, швырнул ее через перила вниз.

— Где ты? — произнес Федя вслух и страх безвыходности и беспомощности поглотил его. — Самое время тебе появиться, пока я еще могу тебе помочь.

Федя долго сидел на лестнице, весь дрожа от холода, и не мог ни на что решиться. «Что мне делать? Может быть отец прав? Я могу спасти брата, я могу требовать от души звезды, все, что захочу, как сказал Рат» так размышлял Федя, но он ничего не хотел требовать от Мирцама, ведь это сделало бы его таким же, как все, а он хотел быть особенным. «Но нужно ли это все самому Роме? Хотел бы он того, за что так борется отец? Может быть, он вовсе не мечтает отправиться в мир живых. Может быть, он вообще ничего не хочет, только бы его оставили в покое? Нет, кажется, он что-то такое писал в своем блокноте. Он будет плыть навстречу к звезде или нет.. что нужно требовать больше, что бы он взял меня с собой. Я должен вернуться в вагончик и, если это возможно, поговорить с братом. Но как мне попасть туда?» Федя машинально ощупал запястья и убедился в отсутствии часов. «Отец забрал их».

Ощутив что больше не может терпеть ужасный сырой холод, Федя поднялся и пошел обратно в палату. На тумбочке у его кровати уже стоял поднос с едой. Федя сел на кровать и завалился на бок. «А чего я боюсь?» вдруг подумал Федя «Что мне сделает отец? Еще увидим, стоит ли мне ставить себя рядом с ним или нет!» с этой мыслью в голове, ощущая приятную усталость во всем теле, Федя мягко и незаметно погрузился в сон.

На следующий день Мария Васильевна привезла Феде одежду и забрала его домой. Оказавшись в своей комнате, Федя перевернул там все с ног на голову, в надежде найти свои часы, но так и не нашел их.

Еще долго Федя чувствовал слабость и не мог помногу ходить, потому что быстро уставал. Сначала он ходил по квартире, потом стал выходить во двор, затем в магазин. Еще через неделю он уже мог дойти до парка. Он по-прежнему много читал, но не потому, что хотел. Он заставлял себя читать, что бы восстановить память и наладить работу мозга. Ему нужно было вернуться в школу и продолжить учиться, чтобы закончить девятый класс. Сейчас он не думал об этом, будущее выглядело в его представлении абстрактным, не предсказуемым. Он желал лишь быстрее восстановиться и избавиться от этой беспомощности и ограниченности. Каждый день он ходил гулять в парк. В один из пасмурных серых дней он шел по парковой алее и увидел там ее. Женщина в очках и старом пальто сидела на лавочке и читала книгу, держа ее тонкими руками в черных перчатках. Это была Валентина Ивановна. Федя, не отводя от нее глаз, незаметно присел на соседнюю лавочку, и стал за ней наблюдать. Валентина Ивановна не видела его. Иногда она поднимала глаза на прохожих, о чем-то задумывалась и снова погружалась в чтение. Время шло, а Федя все не решался подойти к ней и заговорить. Холодный сырой ветер внезапно пробежал по скверу, и с неба сорвался крупный редкий дождь. Женщина глянула в небо и, закрыв книгу, поднялась уходить. Когда она отвернулась, Федя тоже тихо поднялся и последовал за ней.