Любовь

Петрович влюбился.
Влюбился остро, пронзительно, горячо. И все бы ничего, но было Петровичу уже хорошо за 60, с женой Людмилой прожил он немного не полвека, уже и внуки в институтах учились, дети на хороших должностях, а он вот… Под старость-то лет..
И девка-то была ж никудышняя: то майками грудь обтянет, а там колышется что-то мягко-дивное, притягательное, так и манит дотронуться. То срамные штаны с дырами напялит. То юбки шириной с пояс.. Жену свою, Людочку, Петрович полюбил именно за скромность, за длинную косу русую. А эта — тьфу! Срамота одна.
Хуже всего, что нежданная любовь Петровича жила в доме напротив, окна в окна. И вот она то с парнями на балконе в одном халатике покурить выйдет, то по дому в полотенце завернутая шастает. Однажды так вообще в одних трусиках микроскопических прошлась перед окнами, развернулась призывно, нагнулась на диваном, оттопырив сочную пятую точку. Петровича обдало жаром, он отшатнулся от окна и привалился к стене, тяжело дыша и оттирая пот.
Словом, с появлением молодой соседки жизнь сильно усложнилась. Петрович осунулся, похудел.
- Ты бы, Ванечка, врачу показался, - гудела разлюбезная его 130-килограммовая супруга. - Я тебя к Рафаилу Самсоновичу записала.
- Хорошо, Людочка, - робко шептал Петрович, втягивая голову в плечи и стараясь не дышать, на всякий случай.
- Ешь, давай, котлетку!
- Хорошо, Людочка, - и послушно ковырял котлетку.
Однажды Петрович по поручению супруги отправился в ближайший магазинчик за хлебушком. День был жаркий, солнечный, воздух стоял неподвижной стеной и душил своими объятьями, как супруга его Людмила.
Спустившись, Петрович почувствовал, как в глазах начинает темнеть, сердце колотится и воздуха не хватает. Скамейку у дома не так давно местные вандалы разнесли в щепки, а ближайшая, да к тому же в тени, располагалась у подъезда напротив. Петрович тяжело до нее доковылял и рухнул на испещренное похабными надписями сиденье.
Над головой гудела музыка, слышался девчачий хохот и звон стаканов.
- Ты представляешь, он же еще и пялится постоянно в окно, - донеслось до Петровича. - За штору спрячется, будто и не видно. Я разок думаю, дай поприкалываюсь. Сиськи вывалила да прошлась по комнате.
Наверху взорвался хохот
- Ты, Маринка, дедка доведешь до могилы, не стыдно тебе? - Визгливо хохоча, ответил ей нетрезвый женский фальцет
Петрович почувствовал, что внезапно ему стало очень холодно,  а кровь от головы отхлынула к ногам. В ушах шумело, глаза перестали видеть, а в висках стучала одна мысль: «Сейчас эти шалавы выкатятся на балкон покурить и его заметят.»
Кое-как взяв себя в руки, Петрович поспешил убраться подальше.
С тех пор Петровичем овладело только одно жгучее и всепоглощающее желание: проучить молодую дуру, которая посмела насмехаться над ним! Петровичем! Примерным мужем и отцом, спортсменом, заслуженным работником и уважаемым пенсионером!
Ночи теперь проходили в томительной бессоннице. Петрович придумал порядка миллиона способов мести, перед глазами мелькали картинки расправы.
Однажды одной такой бессонной ночью Петрович заметил боковым зрением, как в доме напротив зажегся свет. Стараясь не разбудить храпящую Людочку, Петрович на цыпочках метнулся к окну. Соседка напротив бесцельно бродила по квартире. Судя по всему, она была сильно пьяна, не раздеваясь и не выключая свет, рухнула на диван и затихла. Со своего наблюдательного пункта Петрович видел даже распахнутую дверь, мог разглядеть призывно торчащие ягодицы девицы, съехавшую блузку.
Внезапно в голове его словно тумблер щелкнул, Петровичу даже показалось, что он услышал этот негромкий щелчок. Ловко и бесшумно он натянул брюки и рубашку, аккуратно, не наступая на скрипящие половицы, пробрался в темноте в прихожую, там нащупал мягкие тапки Людмилы, из кармана куртки выудил кожаные перчатки. Проскользнул в подъезд, прикрыл дверь и спустился на улицу. С удивлением отметил, что сердце стучит ровно, голова не кружится и сознание абсолютно ясное.
С ловкостью юнца Петрович взлетел через два пролета и очутился в квартире соседки. Изнутри она выглядела иначе, чем из окна Петровича. Как будто он попал в Зазеркалье. И словно сейчас тут действует не сам тихий Петрович, а его зеркальный двойник.
Девица привольно похрапывала на диване, раскинув руки и ноги. Петрович разглядывал ее длинные белые ноги, упругую грудь, белье и внезапно почувствовал шевеление там, где давно уже никаких боевых  действий не велось. Быстро зайдя с другой стороны, он выдернул из брюк ремень, накинул его на шею девки и приподнял. Девица проснулась, начала извиваться, но закричать уже не смогла, а только билась и хрипела. Спустя несколько мгновений тело обмякло, повисло на руках Петровича, а он почувствовал настолько мощную разрядку, какую даже в молодости с Людмилой не испытывал.
Он хладнокровно вдел ремень обратно в брюки, внимательно оглядел место преступления, удостоверился, что не оставил никаких следов и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Не заметил Петрович только одного: Людмилу в окне напротив, в ужасе зажимающую рот руками.