Дом - Заграница

Дом – Заграница
**************

“У неё и там всё было, ну и здесь всё будет.”
“Да вы что, мужики, побойтесь бога, как вы такое говорить можете? Зачем я вам вообще что - то рассказал?”
(Со слов знакомого)

А что скажу я?: “Да “было-есть-будет” ли? Не “всё”, но это кому – что. А насчёт “там” и “здесь” - это не ко мне”.

А я никогда не искала где проще, спокойней или выгодней. Я всегда выбирала там, где интересней.

А когда прошло много лет, я поняла, что мне никто ничего не должен, и никто ничего мне не обязан давать. Ну это утверждение экстрим, и не совсем верное, но жизнь оно объясняет хорошо. Если следовать этому понятию, то засучиваешь рукава и делаешь всё сама, а не тратишь время на бездействие и на смакование той или иной несправедливости по отношению к себе и на обвинения всего и вся в том, что тебе что-то не дали. Я думаю, что именно это имел в виду мой знакомый, который зачем-то стал меня обсуждать с другими мужиками, приятно коротающими время в тёплой компании в парке.


Предисловие
***********

Западня захлопнулась, поломав все мои планы. Пришлось поплыть по течению в надежде наткнуться на спасительную мель с мостиком назад.

На воде я держалась плохо, я ведь была создана для жизни на земле. На мель я, конечно, налетела, но мостик был разобран. Я вышла из воды и пошла по чужому берегу.

Денег не было. Но нехватка денег была не так страшна - надо было только перепахать через этот этап, что скорее всего мне бы удалось. А вот потерять ориентир и лететь в тартарары, да ещё с высока, было крайне опасно и очень больно.

Вот оно - тёмное дно, хотя, наверное, можно было и ещё глубже, но оттуда бы уже точно не было лесенки наверх. Я оттуда выползала по пластунски, как будто нагишом по асфальту, оставляя сзади себя куски кожи, но всё же ползла вперёд, иногда затормаживая и оглядываясь, - дно пыталось втянуть меня назад, но в конечном итоге, мне удалось вырваться, отряхнуться и начать зализывать раны.

Сил ушло много. Жизнь повисла на волоске.  Страх, отчаяние и БОРЬБА. Судьба долго колебалась, но всё же смилостивилась, включила зелёный свет и пропустила меня в двадцать первый век.

Судьба проявила снисходительность, возможно, признав, что слишком резко и жёстко крутанула мою жизнь - так, что я не смогла удержаться и полетела кубарем, нещадно круша саму себя и  разбивая вдребезги всё то дорогое и сильное, что успело накопиться у меня внутри за мою предыдущую жизнь. Да и кто бы смог удержаться на таком вираже?

А нас было много, очень много, очень много вылетевших из колеи и не понимавших за что зацепиться и как удержаться. Ну я, наверное, была обязана удержаться. Мне было дано многое, но всё же чего-то не хватило - чего-то очень важного.

И только Москва и это огромное пространство, само раздираемое болью, бережно меня лечили, отхаживали и накачивали жизненными силами, встав за мною стеной.

Московский воздух радостно вибрировал, пьянил, баловал и давал сил, напитывая энергией и благословляя на продолжение. И этого целительного эликсира всегда было в достатке, надо было только приехать и дышать.

Я понимала, что подвела судьбу, и была страшно ей благодарна за новый аванс, который мне надо было успеть отработать до новых испытаний. Время не ждало, я тоже. Я шла напролом, отвоёвывая своё право на жизнь.

Выжив, я семимильными шагами помчалась по обычному пути новорожденного и стала делать первые попытки внедриться внутрь этого непонятного мира, который меня так жестоко встретил.

Первые слова, школа, два техникума: компьютеризированная бухгалтерия и секретариат, вечерний институт по моей основной специальности, первая работа. Весь путь был сжат в несколько лет. А вот дальше с работой у меня отношения не складывались. Я её меняла одну за другой, правда с постоянным небольшим продвижением по зарплатной лестнице, но, практически, ото всюду я уходила со скандалом, так как “не вписывалась” в понятия, привычки и отношения, о чём громогласно и заявляла.

Между работами, если хватало отработанных часов, я сидела на пособии по безработице, которое было примерно в половину моей зарплаты, что было недосягаемо больше пособия по бедности, с которого я начинала. Если отработанных часов не хватало, то я устраивалась на другую работу, и так далее вплоть до того момента, когда я перестала работать на кого бы то ни было и стала зарабатывать себе  на жизнь исключительно своей головой, знаниями, работоспособностью, образом мыслей, упорством и силой воли.

А ещё я шла на риск. Сейчас я это вспоминаю, думаю, качаю головой и удовлетворённо улыбаюсь – и даже такое было, но ведь получилось. Получилось, обошлось... Ну и что-то ещё - так, “по мелочи”.

Когда люди обо мне судят, то выбирают только плоды, которые, получается, мне дали, а им нет, а всё остальное их не интересует. Я автоматом попадаю в категорию виновных. “Моё - моё, и твоё – моё”. Где справедливость? Почему у меня “твоего” нет?” - часто зависает в воздухе, как бы требуя от меня покаяния. А я не обращаю на это внимания, разговоры на эту тему не веду, объяснений не предлагаю. Смысл?

Ну вот. Перелистнув стопку тяжёлых страниц, которые не хочется и не можется вспоминать, перехожу сразу к этапу становления.

*********
Дом
*********

Город был утыкан табличками с надписью “Продаётся”. Рынок недвижимости впал в продолжительный летаргический сон. Интерес по ипотеке бил все рекорды, и взятие ипотеки в таких условиях больше походило на безумие, даже в ситуации, когда цены на недвижимость обвалились. В дополнение ко всему рынок сдачи в аренду скукожился - молодёжь возвращалась жить в родительские дома, кто-то стал объединяться для совместного проживания, кто-то из города уезжал туда, где дешевле.

Мои финансовые резервы были никакими, что перекрывалось жаждой действий. Я подошла к дому с надписью “Продаётся” и набрала номер телефона, указанного на табличке.

“Хочу купить”, - сказала я.

Я понимала, что мои шансы купить тридцати квартирный дом были практически равны нулю.

“Сколько можете внести в качестве начального платежа?” - спросил брокер.

Я спросила, сколько надо.

Я позвонила родителям в Москву. Попросила денег. Про дом ничего не говорила. Мама сказала, что даст тридцать тысяч “америки”.

Конечно этого было мало.

Я поговорила со своим мужем, которому мы на тот момент строили карьеру.
Мой муж был моложе меня, но когда я узнала, что он моложе меня почти на пятнадцать лет, я была в шоке. Оправившись от шока и прогнав ситуацию в голове, я решила дать ему шанс.

Мой будущий муж был в меня влюблён. Он смотрел на меня, как на икону, и, я думаю, что если бы я ему сказала: “Умри”, он бы, не раздумывая, так и сделал. Надо было решать, либо расписываться и его спонсировать, либо разрывать отношения. Мы расписались.

Мой муж сказал, что поговорит со своим другом насчёт денег.

Друг мужа, Эдгар, был немного моложе моего мужа. У него денег тоже не было.

Эдгар вообще по началу завтракал в кафе бесплатно. Приходил в кофейню, где на отдельном столике лежали маленькие пакетики с сахаром  и стояли пакеты со сливками и молоком, которые люди, купившие кофе, добавляли себе по вкусу. Эдгар приходил со своим стаканом, наливал полный стакан сливок, добавлял сахар, размешивал, выпивал и уходил.

Мама Эдгара по профессии была поваром. Они с Эдгаром приехали в Москву то ли из Азербайджана, то ли из Узбекистана, то ли из Армении, где мама Эдгара работала шеф-поваром в крупном ресторане.  В Москве она готовила у себя дома салаты и пирожки,  которые продавала на рынке в Лужниках. Позже она расширила свой бизнес, стала хорошо зарабатывать и открыла свой собственный ресторан, а потом ещё купила и несколько квартир в Москве.

Эдгар позвонил маме в Москву, и она тоже дала нам тридцать тысяч долларов.

Я связалась с брокером и сказала ему, что у меня есть шестьдесят тысяч зелёных.

“Этого мало”, - сказал брокер, но пообещал подумать.

Владельцами дома были двое пакистанцев лет шестидесяти пяти - семидесяти. По-моему, они жили по одному паспорту. Нам они говорили, что они братья, но нам было всё равно. Со мной общался один из братьев - Хабиб. Брокер тоже был пакистанцем. Его звали Али.

Пакистанцы сделали нам предложение: мы наследуем баланс по имеющейся ипотеке, плюс пакистанцы дают нам под процент 25,000 долларов на два года и брокер даёт нам в долг под процент 10,000 долларов на год. Мы согласились.

Итак, мне надо было выплачивать ипотеку и два кредита, а в залоге был дом, в который мы инвестировали все наши деньги.

В банке нас всех потребовали подписаться под ипотекой: меня с мужем и Эдгара с Юлей. По-моему, на тот момент только мой муж работал и получал маленькую зарплату. Эдгар учился на курсах маляров, Юля училась на маникюршу, а я, то ли работала, то ли была между двумя работами на пособии по безработице, точно не помню.

Конечно наши подписи банку мало что давали, но пакистанцы выступили нашими гарантами и подписались с нами под ипотекой. О таких ниоткуда взявшихся спонсорах можно было только мечтать. Пакистанцы продавали тридцатиквартирный дом, но у них ещё оставались два дома квартир по сто десять в каждом. Банк такой расклад устроил.

“Вы не волнуйтесь”, - поблагодарила я пакистанцев.

“А мы и не волнуемся”, - ответил мне Хабиб, "если вы не справитесь с платежами, то дом вернётся к нам," - объяснил мне он.

Оказалось, что нам очень повезло с унаследованной ипотекой. Она была взята не на двадцать пять лет, а на пятнадцать. Очередной пятилетний срок истекал через полтора года, то есть на ближайшие полтора года мои выплаты банку в основном состояли из капитала с совсем небольшой порцией интереса.

“Никогда не бери ипотеку на двадцать пять лет”, - позже учил меня Хабиб. “Всегда бери на пятнадцать. Иначе только на интерес будешь работать”.

“Никогда не покупай коммерческую недвижимость”, - делился со мной своим опытом Хабиб. “Зачем связываться с коммерческой недвижимостью, если можно купить чисто доходный дом без магазинчиков или других коммерческих помещений?"

После подписания сделки у нотариуса, с которым мы разругались, так как он сделал математические ошибки в пользу пакистанцев; я, по своей московской привычке, ожидала, что мы с Хабибом пойдём отметить сделку в ресторан. Хабиб согласился, но сказал, что, пожалуй, закажет только стаканчик молочка. Я поняла, что “обмывание” сделки лучше отменить.

Пакистанцы выглядели очень скромно. У Хабиба не было машины. Он пользовался общественным транспортом, а поскольку по возрасту ему полагалась скидка на проездные билеты, то поездки на общественном транспорте обходились ему недорого.

Питались братья в основном соевыми бобами, молоком и какой-то ещё недорогой пищей.

Хабиб носил костюм, которому, на мой взгляд, было лет сорок. Мне казалось странным, что люди, владевшие двухстами пятьюдесятью квартирами, так скромно живут. Эта ситуация совсем не совпадала с моими московскими представлениями о том, как правильно жить, да и вообще обстановка в целом мне была не понятна, так как я жила раньше в совсем другом обществе, по другим законам и порядкам и была на совершенно иной социальной ступеньке.

Позже, когда я крутилась на рынке недвижимости, я научилась чувствовать “покупателя”, по крайней мере, на дома для бедных. Если приходило несколько покупателей, среди которых были хорошо одетые люди на дорогих машинах и люди напоминающие бомжей в стоптанных кроссовках на босу ногу, то настоящими покупателями были “бомжи”, которые, как правило, уже владели несколькими домами.

После подписания документов у нотариуса я успокоилась – сделка состоялась. Мне казалось, что после покупки дома дело закончилось, дальше надо только следить за платежами банку, ну и что-то делать по дому, что, в моём представлении, не должно было занимать много времени. Однако я ошибалась. На самом деле всё только начиналось.

Что делать и как это всё работает я не знала и просила Хабиба в дальнейшем меня консультировать и помогать. Он сказал, чтобы я не беспокоилась, так как в доме один из жильцов - Мохамед за небольшую ежемесячную плату выполняет некоторые функции консьержа - собирает с жильцов квартплаты, моет коридоры и делает что-то ещё.

Я также попросила Хабиба дать мне координаты электрика, сантехника, и других специалистов по ремонтам, с которыми он обычно работает, но Хабиб уклончиво ответил, что я сама всех со временем найду.

Итак, что же представлял собой дом?

Дом находился в разношёрстном иммигрантском районе. В основном в этом районе селились три категории людей: недавно приехавшие иммигранты, которые через некоторое время отсюда выбирались; иммигранты - бедные “по жизни”, и местные жившие на пособии по бедности, которого для жизни не хватало, и, понятно, что они где-то втихаря подрабатывали. Русских на тот момент в городе было очень мало. Их практически в страну не принимали, да и эмиграция из России была в то время весьма редким явлением.

Как и большинство домов в этом районе, дом был сделан из чего-то напоминающего деревянный штакетник с утеплителем, который снаружи был обложен в один слой кирпичом. В доме было три этажа. Замызганные коридоры со старым линолевым полом, в которых постоянно стоял затхлый запах бедности.

Дом отапливался газом. На первом этаже, помимо квартир, находились техническая комната с газовой печью и электрическими щитами и маленькая прачечная, где стояли стиральная машина и сушка. Стиральная машина и сушка были взяты в аренду. Стирка и сушка для жильцов были платными.

Подвала не было, балконов тоже. Трубы и проводка были старыми. Плоская асфальтовая крыша была посыпана гравием. Пузырей на крыше, вроде, не наблюдалось. Пакистанцы предоставили счета, удостоверяющие, что крыша была недавно отремонтирована, а инспектор, которого я наняла проверить состояние дома перед покупкой, проблем не обнаружил. В доме были огнетушители и система пожарной сигнализации.

При доме был небольшой палисадник с низенькой решёткой, отгораживающий дом от улицы, а сзади дома находилась заасфальтированная площадка в весьма плачевном состоянии.

Квартиры были расположены на всех трёх этажах. Это были маленькие убогие побитые временем однокомнатные квартирки с плитой и холодильником располагавшимися в комнате, со старыми плохо закрывающимися окнами типа “гильотина” и неровным деревянным полом. Также в каждой квартире была маленькая ванная комната с раковиной, туалетом и ванной.

От дома, где мы с мужем жили в небольшой съёмной квартире, я могла дойти до купленного нами дома минут за сорок - сорок пять. Можно было чуть больше половины расстояния проехать на автобусе, но я люблю ходить, поэтому предпочитала добираться до дома пешком.

Квартиросъёмщики платили квартплаты наличными. Квартплаты надо было собирать. Затем деньги надо было класть на счёт в банке, чтобы расплачиваться по ипотеке и по кредитам.

Поскольку квартирки были маленькие, то получалось, что даже при низких квартплатах, такой дом было иметь выгоднее, чем немного более “престижные” дома, так как сдача в аренду двух маленьких квартирок приносила больше дохода на квадратный метр, чем сдача одной большой квартиры. Также поскольку в доме не было ничего лишнего, то вся площадь, не занятая квартирами и подсобными помещениями, сдавалась, что выражалось в экономии на налогах и на отоплении.

Официальными владельцами дома стали я и Эдгар. Мы с Эдгаром договорились, что он будет отвечать за ремонты и готовить квартиры к сдаче, а я буду делать административную работу - сдавать квартиры в аренду, собирать квартплаты, выплачивать ипотеку, решать текущие вопросы…

В квартплату входили холодная и горячая вода и отопление. Электричество было за счёт квартиросъёмщиков. Ремонты, за исключением небрежности, были за счёт владельцев дома. Также владельцы дома должны были обеспечивать уборку территории, в том числе расчистку снега зимой.

В договоры аренды также была включена некоторая нехитрая мебель, которая, как правило, попадала в дом с помоек. Здесь принято чуть не каждый год переезжать, и мебель местных жителей соответствует данной привычке, то есть часто при переезде просто выбрасывается, и, если она ещё может как-то послужить, то забирается с улицы следующими владельцами.

Я взглянула на список жильцов. Из тридцати квартир было сдано двадцать. Ситуация была плачевная, так как для выплаты ипотеки и кредитов мне надо было собирать квартплаты со всех тридцати квартир, иначе денег не хватало.

Фамилий соотечественников в списке жильцов не значилось, хотя я увидела фамилию Перец (Perez) и обрадовалась, решив, что это “наш”. Но позже оказалось, что это был парень из Латинской Америки  по фамилии Перес.

Договоры на съём квартир с указанием срока сдачи и сумм ежемесячной платы были подписаны не со всеми квартирантами.

В дальнейшем я поняла, что Хабиб с братом перед тем как продать нам дом переселили в него из оставшихся у них двух домов всех тех, кто не платил им квартплаты или ещё каким-то образом их не устраивал. То есть мои жильцы в основном были проблемными.

Помимо высокой материальной отдачи на квадратный метр другим положительным моментом маленьких квартир было то, что, практически, все жильцы были несемейными. За исключением четырёх квартир, все жильцы жили по одному, что облегчало управление домом.

Детей в доме не было. В четырёх квартирах люди жили по двое: негритянка лет пятидесяти с сыном лет тридцати, пара румын - мужчина и женщина лет тридцати пяти - сорока, пара парней - арабов совместно снимала квартиру, и пара местных - мужчина и женщина. Местная пара практически сразу съехала, устроив перед отъездом между собой разборку и основательно раздолбав квартиру.

В остальных квартирах в основном жили пакистанцы и выходцы из стран этого  региона. Кроме них ещё было несколько негров, одна негритянка, уже упомянутый мною латинос, одна индейка - женщина примерно лет пятидесяти - пятидесяти пяти, одна пожилая местная женщина, один пожилой местный, который не умел писать и вместо подписи ставил крест, и один местный молодой парень.

Мы с Эдгаром осмотрели освободившуюся раздолбанную квартиру и решили, что её надо ремонтировать, чем Эдгар и занялся совместно с несколькими своими друзьями, которым, как мы ранее договорились, мы не должны были ничего говорить о покупке дома.

Я была недовольна, когда обнаружила наших общих знакомых помогающими Эдгару менять ковролин в квартире.

“Привет, Лен”, - сказали они мне, очевидно зная о том, что держать покупку дома от них в секрете было моей идеей.  Эдгар смущённо улыбался в пол. Я раздосадованно поздоровалась, затем посмотрела на прогресс в ремонте и ушла. “Ну, впрочем, это было неизбежно”, - подумала я.

Я не знаю зачем знакомым Эдгара понадобилось помогать нам с ремонтом, так как я не собиралась ничего им платить, да и приваживать ребят к дому я не хотела. Я ничего против них не имела, и мы периодически с ними оказывались в одной компании, но для дела они, на мой взгляд, не годились.

Знакомые сидели на пособиях по бедности. В день получения пособия они “гуляли” - собирались у кого-нибудь дома и отрывались по полной. По рассказам, они звонили в магазин и заказывали водки и закусок, а потом звонили в службу такси  и просили таксиста заехать в магазин, забрать покупки и привезти их им на дом.

Дальше ребята культурно проводили время, а когда водка и закуски заканчивались, то делали новый заказ и это повторялось до полного пропития пособий. Затем они бегали в поисках каких-нибудь подработок в ожидании следующего пособия. Общаться с ребятами было весело, но сильно дружить мне с ними не хотелось.

Справедливости надо сказать, что жизнь у ребят была нелёгкая. Сюда они приезжали из других стран, в которых им не удалось обосноваться и ждали решения местных судов по их дальнейшей судьбе. Эдгар тоже не имел вида на постоянное место жительства и ждал своей участи.

Ремонт квартиры был необходим, но он не решал проблему со сдачей этой  квартиры, так как десять уже готовых к сдаче квартир пустовали и где брать жильцов было непонятно.

Я спросила Хабиба, что если я подпишу договор с организацией, которая помогает пролечившимся наркоманам. Организация за них платит, проблем со сдачей и платежами не будет. Но Хабиб мне отсоветовал, сказав, что эти люди будут притягивать в дом наркоманов, все нормальные жильцы уедут, и проблем потом не оберёшься.

На доме, конечно, висело объявление о сдаче квартир, но поскольку все соседние дома были увешаны аналогичными табличками, надежды на объявление было мало.

Я бегала по окрестностям, пытаясь как-нибудь найти жильцов и дала несколько объявлений в местную прессу для иммигрантов. Ко мне обратилась женщина, которая хотела снять квартиру для своего сына - студента, но когда она вошла в дом и увидела квартиры, то только сказала: “Неужели люди могут жить в таких условиях?” И ушла.

Наступило первое августа - день сбора квартплат. Второго августа я пошла к Мохамеду за деньгами.

Мохамед, мужчина лет сорока, был в доме. Я с ним поздоровалась и попросила отдать мне квартплаты. Он мне дал немного денег. Я изумилась и поинтересовалась у него, почему так мало, на что Мохамед ответил мне, что он разрешает сдавать жильцам по-разному -  кто-то сдаёт в конце месяца, кто-то пока только пятьдесят процентов заплатил, кто-то попросил отсрочку. Я не верила своим ушам. Это был просто нонсенс. Какой-то Мохамед распоряжается моими деньгами и выступает начальником над моими жильцами и надо мной самой.

“Что значит ты им разрешаешь?” - спросила я Мохамеда. “Мне ипотеку пятого числа платить надо. Я не могу ждать.”

“Они так привыкли,” - невозмутимо и твёрдо ответил он.

Я поняла, что Мохамед из моего мнимого  помощника превращается в моего реального врага. Я ещё немного потянула время, походила с Мохамедом по дому, принимая решение о том как мне поступить, и, окончательно убедившись, что от него нет никакого толку, а, скорее наоборот, одни проблемы, сказала Мохамеду, что я в его услугах больше не нуждаюсь, и что я буду собирать квартплаты сама.

Мохамед спокойно воспринял свою отставку.

Дома я подготовила список плательщиков с суммами к оплате, написала расписки в получении денег по каждой квартире, собрала мелочь на сдачу и на следующий день пошла в дом.

На улице меня уже поджидала группа моих жильцов - пакистанцев, многие из которых были в национальных одеждах. Я их поприветствовала и сказала, что пришла собрать квартплаты.

В ответ один из пакистанцев мне сказал, что они меня не признают.

“Ты - никто, и деньги мы тебе платить не будем” - сказал пакистанец. “Мы признаём только Мохамеда.  Он настоящий хозяин дома”, - добавил жилец. Толпа ему поддакивала.

А на заднем плане стоял Мохамед и ухмылялся, как змея из-под колоды.

Я поняла, что дом мне объявил войну. Такого поворота событий я никак не ожидала и вообще ситуация была какая-то нереальная. Я купила дом, а жильцы не признают перехода права собственности ко мне, хотя сами не обладают для этого никакими правами, а также не исполняют свои обязательства по оплате проживания в квартирах.

Помощи было ждать неоткуда, да я даже об этом и не думала. Мне нужно было самой решать проблему и как можно скорее.

Необоснованный вызов со стороны жильцов меня только распалил. Я оглядела группу мужчин и сказала, что дом мой, и что если они не будут платить мне квартплату первого числа каждого месяца, то я их всех выселю. Я говорила жёстко и доходчиво, и была полна решимости сделать то, что говорила, несмотря на понятные финансовые трудности. В тот момент я думала только о том, что я права, а они нет, и что здесь и говорить не о чем, они должны исполнять свои обязательства.

“Квартплаты у меня низкие. Дешевле вы нигде не найдёте. Так что прошу сдать деньги,” - добавила я, пытаясь склонить жильцов на свою сторону. Мне была нужна победа над Мохамедом.

На улице мне удалось собрать деньги с нескольких человек. Я посоветовала остальным не тянуть с оплатой и пошла обходить квартиры. Кто-то говорил, что заплатит позже, так как всегда двадцатого числа платит, кого-то не было дома. Дело продвигалось туго. Из двадцати квартир у меня были собраны квартплаты с одиннадцати.

Вечером раздался звонок от пожарных. Они мне сообщили, что в доме сработала пожарная сигнализация. Пожарные приехали в дом, но тревога оказалась ложной.

Я побежала в дом. В холле толпились жильцы. Они мне сказали, что они специально дёрнули ручку пожарной сигнализации, чтобы приехали пожарные.

“Мы будем каждый день по несколько раз включать пожарную сигнализацию. За каждый вызов пожарные будут тебе присылать счёт на тысячу долларов и ты быстро разоришься”, - радостно сообщили мне жильцы. Мохамед стоял в углу и ухмылялся.

Я, напуганная перспективой разориться, побежала к пожарным выяснять ситуацию. Пожарные меня выслушали и сказали, чтобы я не волновалась, так как их услуги предоставляются бесплатно.

Я вернулась в дом и объяснила жильцам, что, если им больше нечем заняться, то они могут хоть всю ночь вызывать пожарных. Пожарные приезжают бесплатно. А про себя я подумала, что, возможно, сама буду включать пожарную сирену вечером первого числа. Жильцы, у которых никаких ценностей, кроме заначек запрятанных где-то в квартирах, нет, будут спасать свои деньги и бежать с ними вниз, где их буду ожидать я с квитанциями об оплате. Сбор денег будет проходить быстро и эффективно.

Не добившись своей цели с пожарными, жильцы стали придумывать новые уловки избавиться от меня и пытались осложнить мою жизнь разными способами.

Я жаловалась Хабибу на жильцов, просила у него совета о том, как мне выселить Мохамеда, но Хабиб только меня успокаивал.
“Ничего,” - говорил мне Хабиб, - “они уйдут”.

“Куда они уйдут, когда здесь такие низкие квартплаты? “ - спорила я.

“Не волнуйся, они уйдут,” - твердил Хабиб.

На следующий день я опять пошла в дом за деньгами. В списках жильцов были указаны только фамилии, и понять, кто за этими фамилиями скрывается - мужчина или женщина и какой национальности, было невозможно.

Я постучала в квартиру на первом этаже. Дверь приоткрылась. “Здравствуйте,” - сказала я, “я пришла за квартплатой”.

“Минуточку”, - послышалось из-за двери. Я подождала, потом дверь окончательно открылась, и высокий плечистый негр пригласил меня войти.

Мужчина был одет в чёрный костюм и белую рубашку. Он предложил мне сесть на стул. “Да некогда мне сидеть”, - сказала я. “Деньги давай, да я пойду.”

“Нам надо поговорить”,-  ответил он.

Я села на стул. Мужчина придвинул кресло и вальяжно развалился напротив меня. Ширинка у него была расстёгнута. Я поняла, что он мне намекает на то, что может расплачиваться и по-другому.

Я спросила, о чём он хочет поговорить. Негр стал мне рассказывать какую-то ерунду, поглядывая на мою реакцию, а я сидела и смотрела на его босые ступни, и думала: “Видимо, много в Африке босиком ходил.”

Посидев минут пять и поняв, что разговор был “ни о чём”, я сказала: “Короче. Деньги давай!” Негр ещё немного поломался и в конце концов выдал мне чей-то чек, выписанный на его имя. Он сказал, что он индоссирует чек (переуступит мне право получение денег по чеку) и я смогу положить чек в банк. Я взяла чек и пошла дальше по квартирам. В банке мне сказали, что индоссированные чеки не принимают, но в виде исключения, приняли этот чек.

Я стала ломать голову над тем, как бы мне выселить этого негра. Я понимала, что проблемы с получением от него денег будут возникать постоянно. Я позвонила в юридическую службу, сказала, что в квартире живёт человек без контракта и поинтересовалась, можно ли его выселить?

Меня спросили: “Он что, к вам в квартиру через окно залез?”

Я ответила: “Нет, я его унаследовала вместе с домом”.

“Тогда у вас с ним устный договор,” - объяснили мне. “Вы не имеете права его выселить. ”

“Понятно”, - вздохнула я.

Муж с женой из Румынии жили на втором этаже. Худая измученная румынка работала на хлебокомбинате, а её муж нигде не работал. Он целыми днями сидел в квартире с открытой в коридор дверью. Румын был постоянно пьяным и играл в какую-то игру типа нардов. У него всегда были гости, и они громко орали.

Деньги с этой пары собирать было трудно. Муж просаживал всю зарплату румынки, и мне приходилось постоянно вступать с женщиной в споры по поводу оплаты. Другие жильцы жаловались на постоянный шум, но румын отказывался закрывать дверь в свою квартиру. Я ждала момент, чтобы их выселить.

У меня были ключи от всех квартир на случай пожара, наводнения и тому подобных ситуаций. Для того чтобы войти в квартиру, если только она не горела или из неё не лилась вода, я должна была предупредить жильцов о своём визите за двадцать четыре часа. Но жильцы у меня были бедные, брать у них в квартирах было нечего, денег не платили, прятались, съезжали не предупредив,  а на мне висели ипотека и два кредита, так что у меня не было выхода, кроме как навещать их без предупреждения.

Латинос по фамилии Перес не платил несколько месяцев и я никак не могла его поймать.

В конце концов, в один из моих визитов, я постучала в его квартиру и он открыл дверь. Передо мной предстал парень лет двадцати пяти. Я поздоровалась и сказала, что он мне задолжал квартплату.

“А я не Хосе,” - вдруг неожиданно выпалил он. “Я его брат-близнец.”

Я обалдела от такой информации, а он захлопнул дверь.

Я поняла, что, очевидно, моего Переса звали Хосе. В раздумьях я отошла от его квартиры,  понимая, что я не могу требовать от “брата – близнеца” рассчитаться за моего жильца.

Я понимала, что латинос мне скорее всего меня обманул и решила заручиться доказательствами его вранья для нашей новой встречи. В следующий мой беспардонный визит я нашла у него на столе корешок документа о зарплате, из которого следовало, что Перес работал в магазине.

Я уже не помню каким образом у меня появились доказательства того, что брата-близнеца у него не было, но доказательства были железными, так что я была во всеоружии, чтобы наконец-то получить причитающуюся мне квартплату.

Я пыталась застать Хосе дома, но он всё время отсутствовал. Я понимала, что дверь он мне не откроет, даже если будет дома, поэтому, постучавшись в дверь, открывала её своим ключом и проверяла дома он или нет.

Я вошла в квартиру в очередной раз, прошлась по комнате и зашла в ванную. Кинув взгляд на унитаз, я сообразила, что желтизна не смыта. Я стала озираться по сторонам, и мой взгляд упёрся в задвинутую шторку ванны. Поколебавшись пару секунд, я рванула занавеску. В ванне стоял Хосе и протягивал мне какой-то тюбик, объясняя, что он что-то чинил на стене.

Я смерила его взглядом и перешла в атаку. “Нет у тебя никакого брата - близнеца,” - сказала я. “Давай деньги. Если ты со мной сейчас не расплатишься, то я пойду к тебе на работу, расскажу, что ты не платишь за квартиру, добьюсь выплат из твоей зарплаты через суд и выгоню тебя из квартиры.”

Перес пошёл в комнату выписывать мне чек.

“Если ты опять собираешься не платить за квартиру, то лучше сразу уезжай”, - добавила я, забрав чек.

Надо сказать, что за всё время пока у нас был дом, у меня не было случая, чтобы мне кто-то не заплатил.

Обходя свои владения, я каждый раз задумывалась о пустующей площадке за домом. Наконец я приняла решение устроить там платную стоянку для автомобилей. Я попросила Эдгара разобрать завал, почистить и разлиновать площадку и пронумеровать машиноместа. У нас получилась стоянка на восемь автомобилей.

У жильцов нашего дома машин не было, надо было искать автомобилистов из соседних домов. Для начала я решила привлечь съёмщиков дешёвой ценой, по двадцать долларов за место в месяц.

Около нашего дома люди постоянно оставляли машины, поэтому мною было принято решение заключить договор с компанией - эвакуатором для охраны мест на стоянке.

Приехал ныркий парнишка, посмотрел на мой “бизнес” и назвал цену - двести долларов в месяц. Я ему сказала, что это не имеет смысла, так как в лучшем случае я буду собирать со стоянки сто шестьдесят долларов в месяц. Он спросил, сколько я хочу платить. Я сказала: “Тридцать долларов в месяц”.

Мы подписали бумаги, и он прикрутил к стене дома табличку “Машины не ставить, эвакуация за ваш счёт” с названием его компании и номером телефона.

Дом слева был переделан в частные квартиры. Там жили филиппинцы. Я пошла к ним.

Я довольно быстро нашла восьмерых желающих и закрепила за ними места на стоянке.

В этом бизнесе каждый доллар дохода многократно отражался на стоимости дома. То есть при сдаче машиномест за 160 долларов в месяц минус 30 долларов эвакуатору, за год набегало 1,560 долларов. Я сейчас не помню коэффициент, но при коэффициенте 5, стоимость дома увеличивалась бы на 7,800$, а при коэффициенте 10 на 15,600$, соответственно. Забегая вперёд, хочу сказать, что через полтора года  я подняла оплату за стоянку до 35 долларов в месяц и от желающих снять место не было отбоя.

Проблемы начались сразу. На стоянку вечером стали становиться несанкционированные машины. Филиппинцы звонили мне и просили решить вопрос. Чтобы вызвать эвакуатора мне надо было знать, какие машины увозить. Поскольку я жила довольно далеко, а проблемы в основном возникали вечером, то ситуация выглядела плохо. Я поделилась проблемой с мужем.

“Что делать?” - обратилась я к нему за советом.

“Что делать, что делать,” - ответил он. “Дай мне список санкционированных машин. Поеду ночью, проколю всем остальным колёса, больше ставить не будут.”

Утром мне позвонил филиппинец и сказал, что он разрешил своей сестре поставить на ночь машину на стоянку, а кто-то ночью проколол колёса её машины.

“Извините,”- ответила я, “очевидно это хулиганы. Я с ними разберусь.”
А больше мне никто не позвонил.

Наша борьба принесла успех. Ситуация со стоянкой наладилась. В наш двор перестали заезжать посторонние и жалобы от филиппинцев прекратились.

Тем не менее через пару недель в субботу днём мне опять позвонили филиппинцы и сказали, что на их месте стоит машина. Я попросила сообщить номер машины. Затем я позвонила эвакуатору и попросила забрать несанкционированную машину со стоянки. Филиппинцам я сказала подождать полчасика.

“Поехали в дом”, - попросила я мужа. “Посмотрим, что там происходит”.

Когда мы подъехали к дому, эвакуатор уже увёз машину и филиппинцы заняли свою стоянку. Мы немного подождали. Из дома вышла компания румын - наши жильцы и с ними ещё пара, - мужчина и женщина. Оказалось, что машина, которую увезли, принадлежала гостям наших румын.

Не обнаружив свою машину на стоянке, румыны начали нервничать. Я им объяснила, что я позвонила эвакуатору и машину забрали. Теперь им надо звонить по телефону указанному на табличке, платить штраф и ехать забирать машину с платной стоянки.

Румын набычился и стал на меня орать: “Ко мне приехали гости. А ты...!”

Ситуация накалялась. Румын распалялся. Он что-то мне кричал и размахивал руками. Другой румын пытался схватить его за руки. Я кричала в ответ: “Я предупреждала, машины не ставить.” Мой муж меня оттирал, пытаясь встать впереди меня, чтобы загородить меня от румына. Жена румына визжала во весь голос. Другая румынка тоже что-то кричала. А румын пытался до меня добраться. Оказавшиеся рядом жильцы с интересом наблюдали, чем закончится наша потасовка.

Внезапно румын, у которого забрали машину, закричал: “Давайте вызовем полицию!” Это разрядило обстановку. Мы стали ждать полицию. Румыны, злобно глядя в нашу сторону, кричали, что нас заберёт полиция.

Приехала полиция. Румыны стали тыкать пальцами в нашу сторону и говорить, что у них пропала машина. Я объяснила, что машину забрал эвакуатор. Полицейский посмотрел на табличку “Машины не ставить” и спросил у румын, было ли у них разрешение на парковку. Румыны ответили, что не было. Полицейский посоветовала им позвонить эвакуатору. Румыны поняли, что проиграли, поблагодарили полицейских за разъяснения и пошли разбираться с эвакуатором. Вдогонку румын мне крикнул: “Мы уедем из этого дома!”. “Отлично!” - прокричала я ему вслед, “заплатите за этот месяц и уезжайте”.

Румыны переехали в другой дом неподалёку, разнося по округе сплетни о том что появились ужасные русские, которые наводят здесь свои порядки  и не дают порядочным жильцам спокойно жить.

Наступила осень. Похолодало. Надо было включать отопление. Как включать газовую печь в подсобке я не знала, Эдгар тоже не знал, и я решила спросить у Хабиба. Хабиб сказал, что сам включить мне печь не сможет и посоветовал вызвать сантехника.

Пришёл сантехник, печь не включалась. Выяснилось, что какая-то деталь не работает. Её нужно было заменить. Я заказала деталь, но она должна была поступить только через девять дней. Квартиросъёмщики стали замерзать.

У жильцов были как мой номер телефона, так и номер телефона Эдгара. Я им объяснила, что по техническим вопросам надо звонить Эдгару, а по административным  мне. В дальнейшем выяснилось, что Эдгар не собирался общаться с жильцами. Когда они ему звонили, то он просто отключал телефон. Жильцы стали звонить мне по всем вопросам.

Днём я работала, а вечером успокаивала жильцов, объясняя ситуацию с отоплением, или принимала заявки на мелкие ремонты, которые затем сама и организовывала. Один раз какой-то разгневанный кандидат в квартиросъёмщики, которому я отказала в сдаче квартиры,  узнал, где я работала и пытался прийти ко мне на работу и как-нибудь мне навредить. Для начала он стал непрерывно звонить на мой рабочий телефон. Я не могла не отвечать на его звонки, так как мне могли позвонить по работе. В конце концов я сказала ему, что вызываю полицию, и он отстал.

Периодически я встречалась с Хабибом. Хабиб делился со мной своим опытом общения с жильцами.

Хабиб с братом жили на первом этаже одного из двух принадлежавших им домов.

“Мы специально не включаем отопление в нашей квартире,” - объяснял мне Хабиб. “Жильцы все в основном из Африки. К холодам не привыкли. Приходят в лёгкой домашней одежде к нам с братом жаловаться. Мы их приглашаем в нашу холодную квартиру, сажаем за стол недалеко от окна и начинаем тянуть время. Жильцы начинают замерзать.”

“У нас по квартире тараканы ползают,” - жалуются мне жильцы. А я им отвечаю: “А вы что же думали, что за те деньги, которые Вы нам платите, у вас по квартире омары ползать будут?” Они смеются.

“Что-то у нас жарко”, - говорю я брату. “А ну-ка открой окошко.”

“А рядом с окошком сидят пришедшие пожаловаться.  На улице плюс пять. Ну сколько они ещё просидят рядом с открытым окном? Жильцы уходят.” - делился со мной своими хитростями Хабиб.

В этот раз Хабиб мне поведал, что один из жильцов вызывает его в суд.

“Не знаю, что делать,” - откровенничал со мной Хабиб. “Этот жилец болен. Он ходит с железной палкой на колёсах. На палке висит прозрачный мешок с жидкостью, а из мешка к жильцу тянутся трубки. Суд точно его пожалеет и встанет на его сторону.”

“Хабиб,” - отреагировала я, - “а ты возьми перед судом руку себе замотай и подвесь через шею, как будто она у тебя сломана. А ещё можешь одну ногу замотать и согнуть, если получится. Так что вы с жильцом перед судьёй как бы на равных предстанете. Он с палкой, а ты со сломанной рукой и ногой”.

Саму меня раздирал смех, так как я уже представляла себе эту дурацкую сцену в суде и растерянность судьи.

“Это хорошая идея”, - одобрил мой совет Хабиб. “Можно попробовать”.

“Жильцы в суде жалуются, что не могут с нами связаться”, - продолжал Хабиб. “Говорят, что мы им дверь не открываем и номер телефона не даём. А я говорю, что, видно, мы с братом вышли, когда они нам в дверь стучали, поэтому не открыли. А в отношении телефона, нигде в законе не написано, что мы обязаны телефон иметь. Мы с братом бедные. Нет у нас денег на телефон - объяснил я судье,” - дополнил свой рассказ Хабиб.

Рассказы Хабиба меня веселили и отвлекали от моих собственных проблем с жильцами.

Эдгар продолжал делать ремонты в освободившихся квартирах. Его жена, Юля, была недовольна покупкой дома и постоянно ныла: “Эдгарчик, ну не ходи ты туда. На тебе весь дом висит. Я всегда была против покупки этого дома….”.

В доме постоянно шло движение - одни жильцы уезжали, другие заезжали, но это не было массовым явлением. Старые проблемные жильцы покинули дом. Мохамед тоже уехал, а мне удалось сдать все квартиры.

Как-то раз ко мне обратился один из двух парней - арабов, которые совместно снимали квартиру. Парень сказал, что они хотят уехать, а он устраивается на работу и ему нужна характеристика. Он мне объяснил, что  ему не к кому обратиться и спросил, могу ли я ему дать характеристику. “Если Вы откажете, я пойму”, - решил надавить парень на моё благородство. Я подумала и ответила: “Вы мне проблем не создавали, платили вовремя. Готовь характеристику, я подпишу”.

Постепенно мои жильцы стали ко мне привыкать и у нас стали складываться сносные нейтральные отношения.

Несмотря на то, что мы с Эдгаром, будучи партнёрами по бизнесу, очевидно, воспринимали ситуацию по-разному, мы не ссорились.

Время от времени мы  встречались вчетвером или вместе с уже упомянутыми мною ранее знакомыми Эдгара.

Я любила смешить Эдгара. Он быстро реагировал на мои шутки и не мог сдержать смех, что, в свою очередь, смешило меня. Эдгар тоже рассказывал всякие забавные истории, так что наши встречи проходили весело.

Мой муж на таких посиделках говорил мало, больше слушал нас с Эдгаром, а смеялся редко. Юля, в свою очередь, юмора не понимала, что только добавляло веселья. В наших деловых отношениях трений не было. Я делала то, что считала нужным, Эдгар не вмешивался, и эта ситуация до поры до времени меня вполне устраивала.

Отношения между квартиросъёмщиками и владельцами домов жёстко регулировались местным законодательством. Квартплату можно было повышать только раз в год при наличии документов, подтверждающих выросшие расходы на содержание дома; причём выходило так, что на квартиры с более высокой квартплатой можно было больше увеличивать цену, а на дешёвые квартиры квартплату можно было повышать на совсем смешную цифру, то есть просто определялся процент, на который можно было увеличить все квартплаты в доме. Ну, конечно, если в какой-то квартире был произведён  индивидуальный ремонт, то эти расходы можно было приплюсовать к  увеличению квартплаты именно по этой квартире, но там работали такие формулы, что опять получалась ерунда. Если повышать квартплату на квартиры с уже высокой ценой, то квартиросъёмщики находили более выгодные предложения на рынке и съезжали.

Во всех конфликтах между квартиросъёмщиками и владельцами домов закон вставал на сторону квартиросъёмщиков. Так что жизнь домовладельцев была нелёгкой.

Я сдала квартиру на первом этаже мужу с женой из Индии. Вид у них был приличный, и я была рада, что нашла хороших жильцов. Однако они прожили несколько месяцев и сбежали, переехав в другой город. Когда я вошла в их квартиру, то обнаружила, что в полу посередине квартиры индусы прожгли большую дыру.

Я позвонила в суд специализирующийся на отношениях квартиросдатчик - квартиросъёмщик, чтобы узнать, как мне быть в такой ситуации. Клерк суда поинтересовался, не осталась ли в квартире какая-нибудь мебель принадлежавшая жильцам. Я сказала, что что-то осталось и я как раз собиралась её выбросить. Клерк мне ответил, что я должна найти уехавших жильцов и доставить им их мебель за мой счёт. Я ответила, что так от меня все жильцы будут съезжать, а я всем мебель буду развозить, и что это какая-то бессмыслица. На что клерк заявил: “Я понимаю, что мой ответ может Вам не нравиться, но таков закон”. Я сдержалась и ответила ему только после того, как повесила трубку.

Я стала изучать законодательство. Я не имела права никому отказать в сдаче жилья в аренду, за исключением веских причин. Законодательство строго следило за тем, чтобы при сдаче квартир не было дискриминации по какому-нибудь признаку: пол, уровень дохода, происхождение, возраст, религия, цвет кожи.... Отказать в основном можно было только если у меня на руках было доказательство того, что человек не платил предыдущему квартиросдатчику за квартиру.

Выселить жильцов в холодный период было затруднительно, и невозможно, если у них были дети. Если жилец не платил во время квартплату, то надо было доказать, что мне это причиняет какие- то финансовые проблемы.

Однако, если жилец не заплатил за квартиру в течение первых двадцати дней, то на двадцать первый день просрочки я могла обратиться в суд с заявлением о выселении жильца, и если дело было в тёплый сезон и квартиросъёмщик был без детей, то суд в срочном порядке принимал решение о выселении жильца; и дальше, если квартиросъёмщик не уходил самостоятельно, мне надо было нанимать судебного пристава, который  мог силой выселить провинившегося. Забегая вперёд, скажу, что к приставам мне обращаться не приходилось.

Обычно контракты заключались на год и жильцы не имели права уехать до срока окончания контракта. Если они уезжали, то у меня было право взыскать с них оплату то ли за три месяца, то ли всю сумму до окончания срока контракта. Но я понимала, что мои жильцы ничего платить не будут, а просто съедут в неизвестном направлении, да ещё что-нибудь сломают напоследок. Поэтому я давала им спокойно уехать.

Разорвать контракт и кого-нибудь выселить практически было невозможно. По законодательству я могла кого-то выселить только, если мне самой было негде жить и я должна была въехать в квартиру квартиросъёмщика. При этом я должна была предупредить жильца за три месяца до выселения, оплатить ему переезд на новое место и заплатить компенсацию в размере шести месяцев его квартплаты. Если я в освободившуюся квартиру не переезжала, то меня можно было судить, требовать возмещение ущерба и, при желании, требовать восстановление права на проживание в данной квартире.

Я поняла, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих и решила повернуть закон в свою пользу, насколько это было возможно, и стала действовать.

Поскольку объявление о сдаче квартир висело на доме, то я не могла говорить не вызвавшим у меня доверия претендентам с улицы, что свободных квартир нет, и не могла им отказать в сдаче без объяснений.

Я придумала следующую схему. Звонившим по объявлению я говорила, что живу далеко, поэтому жду когда мне сразу позвонят несколько претендентов и тогда я приду показывать квартиру сразу группе людей.

Я назначала время просмотра каждому с интервалом в 20 - 30 минут, чтобы претенденты между собой не могли общаться. Далее, по ситуации, я объясняла тем, кому не хотела сдавать, что был кандидат, который позвонил раньше, поэтому я сдаю ему. Или я давала другое объяснение, например, что кандидат, который позвонил мне раньше, думает. “Мне придётся дождаться его ответа”, объясняла я. “Перезвоните мне позже и я Вам скажу, снял он квартиру или нет”. Ясно, что люди в такой ситуации не ждали “результат”, а искали другой вариант.

В отношении сбора квартплат, я, вооружившись законодательством, поступала просто. Я писала тридцать записок, примерно такого содержания: “Я приду собирать квартплату первого сентября с 18:00 до 19:30  и  третьего сентября с 18:30 до 20:00”. За пару дней до первого я приходила в дом и всем бросала записки в почтовые ящики.

Далее по законодательству, если кто-то не сдал квартплату за первые мои две попытки сбора денег, квартиросъёмщик должен был сам мне дозваниваться, а я могла диктовать ему свои условия - куда и когда принести деньги. Если до двадцать первого текущего месяца я не получала платёж, то утром двадцать первого я бежала в суд, платила пошлину и открывала дело о выселении. Затем, если квартиросъёмщик хотел заплатить после двадцать первого, то помимо квартплаты, он должен был ещё мне вернуть и судебную пошлину, которая составляла примерно двадцать процентов от месячной квартплаты. Возмещение пошлины становилось камнем преткновения для жильцов, так как они не хотели переплачивать.

Квартплаты у меня были низкие, поэтому массового желания быть выселенными не возникало.

Выбранный мной курс действий оказался успешным. Ситуация со сбором квартплат поменялась кардинально. Если мне раньше приходилось “охотиться” за жильцами и “выбивать” из них платёж, то теперь на сдачу квартплаты в указанное время выстраивалась очередь. Жильцы, которые не могли со мной встретиться в назначенное время, оставляли деньги соседям с просьбой передать квартплату мне.

Чтобы уменьшить риски неплатежей, перед сдачей квартир я старалась делать проверку платёжеспособности будущих квартиросъёмщиков, естественно, в пределах дозволенных законодательством и в пределах моих возможностей. Если собрать информацию не удавалось или возникали “нештатные” ситуации, то я шла на другие хитрости.

Как-то раз выходя из дома, я оказалась в “нештатной” ситуации. Ко мне подошли четыре негра и сказали, что один из них ищет квартиру. “Покажите квартиру,” -  попросили они.  Я, соображая, как бы им отказать, спросила когда кандидату в жильцы будет нужна квартира. Он мне ответил, что прямо сейчас. Также у него было условие, что оплата электроэнергии должна входить в квартплату.

В переводе на нормальный язык это означало, что он откуда-то сбежал не заплатив, а также компания по продаже электроэнергии ему заблокировала счёт за неуплату.

Я сказала, что электроэнергия в квартплаты не включена, поэтому нам не удастся договориться.

"Ну ничего," - ответили мне негры, "можешь не включать электроэнергию в счёт".

Тогда я честно их спросила: "Зачем я буду сдавать квартиру человеку, который, не будет мне платить квартплату?"  Ну, тут они все загалдели, что он будет платить.

Тогда я спросила у того, кто кричал громче других, уверен ли он, что его друг будет платить квартплату. Тот ответил утвердительно. Дальше я продолжила переговоры.

"Ты сам-то работаешь?"- поинтересовалась я. Негр ответил, что работает. Я спросила: "Где?"

"На заводе, на складе", - ответил он.

Я сказала: "Хорошо. Если ты уверен, что твой друг будет платить, будешь его гарантом. Подпишешь контракт на сдачу квартиры вместе с ним, как его гарант, и укажешь адреса, где живёшь и где работаешь. Если он не заплатит, я приду за оплатой к тебе."

Картина поменялась незамедлительно. "Гарант" стал нервно бить себя кулаком в грудь и кричать моему будущему жильцу: "Ты же смотри, плати. А то я тут за тебя подписываюсь...". Жилец клялся, что будет платить.

Мой новый жилец прожил без электричества несколько месяцев, и с наступлением холодов исчез. Квартплату он платил исправно.

У меня оставался нерешённым вопрос уборки площадей общего пользования. Мне нужно было с кем-нибудь из жильцов договориться об уборке коридоров, лестничных клеток и холла. Мой выбор пал на индейку. Она жила на первом этаже. Её звали Луизой.

Луиза не работала и целыми днями находилась в доме. У Луизы жил единственный на наш дом обычный серый кот по кличке Симба. Обычно он либо спал у неё в квартире, либо гулял около дома. Я предложила Луизе небольшую ежемесячную плату за уборку. Она согласилась.

А мне позвонил русский парень и попросил посмотреть квартиру. Я оставила ключ Луизе и попросила её показать квартиру.

Вечером парень мне перезвонил и сказал, что хотел бы обсудить детали съёма квартиры. Я предложила ему встретиться на втором этаже кофейни, недалеко от того места, где жила я. “Кофе можете не заказывать”, - посоветовала я ему, зная, что у моих жильцов, денег в обрез.

Я вошла в кофейню и поднялась на второй этаж. Парня я увидела сразу. Я посмотрела на него, пытаясь определить откуда он прибыл. “Рязань,” - пронеслось у меня в голове. Я поздоровалась и села за стол. “Вы откуда?”, - поинтересовалась я. “Из Рязани”, - ответил парень. Я улыбнулась.

Парня звали Дмитрием. Ему было около тридцати лет. Он мне сказал, что готов снять квартиру, но в квартире надо сделать некоторый ремонт: починить окно, кран, что-то ещё…

Я поняла, что такой жилец будет всё время что-нибудь просить починить. Я ответила, что не знаю, как всё это чинить, поэтому квартиру снять не получится.

Дима прочувствовал обстановку и ответил, что там и чинить-то, собственно говоря, нечего, и что он сам всё починит. Мы подписали контракт.

Дима с красным дипломом окончил Рязанский радиотехнический институт, и, по-моему, мог починить всё - от утюга до самолёта, и всё остальное. Тоскливо было смотреть, как Россия теряет свои кадры, и, более того, раздаривает их своим конкурентам.

С Димой мы сразу подружились. С ним было интересно общаться. К Диме я обращалась по поводу всех небольших ремонтов. Он моментально шёл в проблемную квартиру и всё чинил. Я ему предлагала деньги, но он не брал.

У меня в доме поселилась румынка лет двадцати пяти - тридцати. Это была приличная беспроблемная девушка. Для меня такие жильцы были просто подарком. Симона мне позвонила и сказала, что у неё не работает розетка. Я позвонила Диме.

Через пару дней мы с мужем утром поехали в дом, и, конечно, мы не могли не зайти к Диме. Я постучала в дверь диминой квартиры. “Заходите, заходите!” - послышалось из-за двери. Дима с Симоной лежали под одеялом на полу на матрасе и смеялись. Нам с мужем стало неловко и мы решили распрощаться, но Дима с Симоной попросили нас остаться.

Симона неотступно следовала за Димой. Она была с ним во всех компаниях и покорно ждала, когда он наконец-то решит распрощаться с друзьями. Симона была занудной и внешне некрасивой, но, как выяснилось в последствии, с сильным характером, который успешно прятался в мягкости и податливости.

Симона без конца говорила о Румынии - какие выдающиеся люди румыны, какие румыны замечательные, какая у Румынии богатая история, как много известных и знаменитых румын и то и дело вспоминала Дракулу. Любой разговор она неизменно переводила на Румынию, что меня сильно раздражало, но я терпела.

Как-то раз мы вчетвером собрались на рыбалку. Я сказала мужу, что не смогу оставаться с Симоной надолго один на один из-за её занудства и чтобы облегчить мою участь я возьму с собой на рыбалку Сашу.

Саша был примерно моего возраста. Он был москвичом. Саша бесконечно учился, так как ему государство под учёбу давало кредиты, которые он тратил на свою бедную жизнь. Я иногда к нему заходила, мы прогуливались, и я над ним подшучивала.

Дима и Симона с Сашей были не знакомы. Когда мой муж сказал Диме, что со мной на рыбалку поедет Саша, то Дима удивился, но когда он увидел Сашу, то сказал моему мужу, что он Симону тоже оставит гулять с Сашей.

Я надеялась познакомить Сашу с Симоной, чтобы они друг друга донимали своим занудством, а меня оставили в покое.

В результате мой план рухнул. Когда Дима с моим мужем ушли к реке ловить рыбу и я осталась одна с Симоной и Сашей, то выяснилось, что эти двое не намеревались общаться друг с другом.  Они оба не отходили от меня и с двух сторон что-то нудели мне в уши. Я еле дождалась окончания рыбалки, и сказала мужу, что больше я ни на какие рыбалки в таком составе не поеду.

Через год Дима с Симоной уехали из нашего дома. Мы продолжали общаться. Через несколько лет они поженились.

Ну а я отвлеклась от рассказа о доме.

Луизу мне пришлось уволить из консьержей, так как она ничего не делала.

На уборку снега я подписала контракт с компанией, которая обслуживала данную территорию, а вот в доме опять было убирать некому.

Кто-то из жильцов стал оставлять мешки с мусором в коридоре на втором этаже рядом с дверью ведущей к пожарной лестнице. Рядом была квартира “учителя”.

Учителем мне представился местный замызганный мужчина лет тридцати, невысокого роста, толстый с выдающимся вперёд животом. Я не знаю что он преподавал, и вообще был ли он и вправду учителем, но мешки с мусором всё время лежали около его квартиры.

Я спросила учителя насчёт мешков. Мужчина ответил, что мешки не его. Я ещё поспрашивала жильцов из близлежащих квартир. Никто не признавался. Тогда я собрала несколько жильцов и попросила их ещё раз признаться. Все отнекивались. Я сказала, что я сейчас при них открою мешок, полезу внутрь и буду искать конверты или другие документы с адресом или чеки из магазинов с информацией об имени покупателя или другие документы указывающие на то, чей мусор.

Жильцы засомневались, что я полезу в мусор. “Ещё как полезу”, - уверила их я.

В мешке я довольно быстро нашла нужную мне информацию. Я объявила жильцам имя нарушителя порядка. Затем я пошла к жильцу оставлявшему мусор в коридоре, и сказала ему, что буду его штрафовать каждый раз, когда обнаружу мешок с мусором в коридоре. Больше мешков с мусором в коридоре я не видела.

Пожилая женщина со второго этажа умерла. Приехала скорая помощь, забрала тело. Жаль.

А дом продолжал жить своей жизнью. Наступил очередной декабрь. Квартиросъёмщики обрывали мой телефон, жалуясь на холод в квартирах и периодически таскали меня в суд.

Окна в квартирах были двойные, но старые, и закрывались плохо. Сам дом тоже плохо держал тепло. В довершение всего поскольку жильцы в основном были иммигрантами из тёплых стран и без особого образования, то они не понимали, что для сохранения тепла надо было закрывать оба окна и закрывали только одно, а иногда просто оставляли оба окна приоткрытыми. Квартира “вымерзала”, окно замерзало, а потом не закрывалось. Жильцы мне звонили и угрожали судом за холод в квартире.

Отопление было за мой счёт. Счета были большими. Мы “топили улицу” - мои деньги улетали из окон моего пытающегося согреться дома. У меня зрел план переделать отопление с газового центрального на индивидуальное электрическое и убрать отопление из квартплат. Этот манёвр позволил бы мне переложить заботу о сохранении тепла в квартирах на жильцов и сократить мои расходы на содержание дома.

Безграмотный пожилой жилец “из местных” часто мне звонил и жаловался на засор туалета. Сантехник стоил дорого. Я решила разобраться с проблемой. Я пошла к жильцу и спросила, в чём проблема. “Ни в чём,” - ответил он, “у меня просто такой стул”. “Чтоб тебя”, - подумала я. Во время нашего с ним общения я заметила каких-то неприятных незнакомцев, которые пришли к нему. “Не иначе, как наркотики”, — подумала я.

Я позвонила в полицию. “По-моему, в моём доме торгуют наркотиками”, - сообщила я ценную информацию.

“А для Вас это что, новость? Вы что не знали, что на этой улице торгуют наркотиками?” - недовольно спросили меня на другом конце провода?

“Спасибо, теперь знаю”, - с налётом сарказма в голосе ответила я. В трубке послышались гудки.

Тем не менее несмотря на плохую репутацию улицы мне почему-то было не страшно вечером идти по улице пешком с кучей налички после сбора квартплат.

Приближался новый год. Мне хотелось как-нибудь поднять настроение моим жильцам. Я накупила дешёвых новогодних украшений и пошла к Луизе. “Луиза”, — сказала я, “хочешь дом к Новому Году украсить?” Луиза хотела.

Я дала ей украшения, и холл моего дома стал похожим на аляпистый пряник.

Шло время. Я нашла “моего жильца”. В основном я заселяла в дом ребят - арабов в возрасте двадцати пяти - тридцати лет. Они все жили по одному, и, как правило, не причиняли мне больших забот, хотя были постоянно чем-то недовольны.

Я внутренне хотела, чтобы моим жильцам было комфортно жить в доме, и я подбирала “однородных жильцов”, которые могли подружиться,  что в последствии вышло мне боком. Арабы перезнакомились, и вместо того, чтобы оценить и поблагодарить меня за предоставленное им комфортное соседство, объединились против меня. Они стали подбивать одного негра выдвигать мне различные претензии. Негр, как правило, все словесные споры со мной проигрывал “под сухую”, но нервы мне трепал.

А у меня в доме появился ещё один соотечественник - Эдик, парень лет двадцати пяти - тридцати. Эдик был “специалистом по музыке.” Он увлекался звукозаписью. Эдик натащил в квартиру какое-то оборудование и что-то записывал.

Он был не таким общительным, как Дима, но иногда мы с ним беседовали.

“Как дела?” - как-то раз спросила я Эдика.

“Нормально,” – ответил он.

“С соседями проблем нет?” - поинтересовалась я.

“Нет проблем”, - ответил Эдик. “Сначала думал, как мне их молитвы заглушить, а теперь придумал. Они где-то в пять - шесть вечера молитвы у себя в комнатах включают, так что у меня в квартире слышно. А я теперь в это время “Мы красные кавалеристы, И про нас...” на весь дом врубаю”.

Я представила себе моих жильцов внимающими грохочущим “красным кавалеристам”.  “Мне никто не жаловался”, - сказала я Эдику, что было чистой правдой.

У моих жильцов всегда был “длинный список жалоб”, и если что-то в этом списке отсутствовало, то я не пыталась найти себе новые проблемы и не вмешивалась в ситуацию.

А арабы мне выкатили новую претензию. Они мне сказали, что ночью в дом забежала какая-то женщина, которая бегала по коридорам и стучала в их квартиры. Арабы попросили меня оградить их от женщин.

“И как вы себе это представляете?” - поинтересовалась я. “Мне что, купить ружьё и стоять у входа в дом, женщин к вам не пускать?” - попыталась вразумить их я.  Они от меня отстали.

Я в очередной раз встретилась с Хабибом.

Хабиб с братом старались как можно меньше инвестировать в свои дома. Чинили они всё либо сами, либо нанимали задёшево каких-нибудь малоопытных рабочих. А проблемы с жильцами Хабиб с братом решали хитростью.

Два дома, находившиеся в их собственности, были тоже расположены в районе для бедных, но в более “депрессивном”, чем район, в котором находился мой дом. Жильцы Хабиба в основном были бедными на постоянной основе, большинство из них жило за счёт пособия по бедности.

В одном доме у Хабиба пол крыши, практически, отсутствовало, но он не планировал её чинить. Жильцы жаловались, но он ничего не делал, а просто старался найти свидетеля для суда, который бы подтвердил, что с крышей всё в порядке.

В этот раз Хабиб мне рассказал, что он ездил в Узбекистан.

“Я был удивлён. Люди там живут бедно, но они выглядят счастливыми”, - поведал мне Хабиб.

“Зачем ездил?”, - поинтересовалась я.

“Искал невесту лет восемнадцати”, - ответил он.

Я спросила Хабиба, зачем ему невеста. Он ответил, что раньше они с братом жили вместе с мамой в цокольном помещении. Мама заболела, но не могла допустить, чтобы врач ей помог. Так и умерла. А они с братом остались одни. Жили вдвоём, а сейчас он решил жениться.

“Вот Юля мне очень нравится”, - добавил Хабиб, “Ей восемнадцать лет?” - спросил он меня.

Я ответила, что Юля старше, чем ему кажется.

“А так молодо выглядит”, - удивился Хабиб.

“Я попрошу Эдгара передать Юле, что ты хочешь на ней жениться,” - вставила я шпильку.

“Не говори ему, а то он ещё меня побьёт”, — встрепенулся Хабиб.

“Не волнуйся, не побьёт”, — успокоила его я.

“Хабиб”, - начала я, “зачем ты меня обманул? Подделал счета за ремонт крыши. Я пригласила рабочих, они мне сказали что крышу надо ремонтировать.”

“Нет…” - начал было Хабиб.

“У меня есть свидетель,” - прервала его я. “Он видел, как вы с Мохамедом несколько мешков гравия на крышу затащили и там его разровняли. В общем давай мне двенадцать тысяч долларов на ремонт крыши” - подытожила я.

“Да откуда у нас с братом такие деньги?”- начал было опять Хабиб…… Я ждала.

После первой неудавшейся попытки, он решил надавить на жалость: “Ну разве что с кредитных карточек деньги снять под бешеный процент?” - вопросительно продолжил он, всё ещё надеясь, что я сдамся.

“Вот и договорились,” - сказала я. “Давай послезавтра”. А сама я думала: “Интересно куда они девают деньги от сдачи двухсот двадцати квартир?”

Получив от Хабиба деньги, я наняла рабочих и отремонтировала крышу.

Среди моих квартиросъёмщиков из женщин были только Луиза и Агата. Остальные жильцы были мужчинами.

Негритянка – Агата жила на втором этаже. Ей было лет тридцать - тридцать пять.

Это была красивая статная женщина. Агата носила яркую одежду и ярко красилась. Она всегда была очень спокойной и ни с кем не разговаривала.

Летом в квартирах было жарко и Агата устраивала сквозняк. Она открывала окно и дверь своей квартиры, ведущую в коридор, раздевалась до гола, ложилась на пол напротив открытой двери, раскидывала руки и ноги и спала, совершенно не заботясь о том, что лежала на всеобщем обозрении.

Но арабы на неё не жаловались, поэтому проблем не возникало.

А ко мне пришёл китаец с двумя молоденькими китаянками и попросил для них квартиру. Я обрадовалась, решив, что за ними потянутся и другие китайцы. У меня освободилась квартира на первом этаже с крохотной “второй комнатой”. Вот туда они и поселились.

Китаянки оказались проститутками. К нам в дом потянулись мужики. Я начала кампанию по выселению китаянок, но на все мои поползновения они мне давали жёсткий отпор. Я поняла, что с ними будет тяжело и стала ждать удобный момент. Китаянки съехали примерно через год.

Пожалуй вспомню ещё одного жильца. Его звали Сергеем. Он заселился в квартиру со страшной беременной кошкой, которая практически сразу окотилась пятью котятами. В квартире у Сергея было пусто: стол, стул, кровать, кошка и коробка с котятами. Сергей был нелюдимым и ни с кем в доме, кроме своей кошки и котят, не общался.

Эдгар, практически, перестал появляться в доме. Доходило до того, что я приходила показывать квартиру кандидатам на поселение, а квартира была не убрана, окно разбито, в холодильнике заплесневелые продукты... Я искала варианты, как сдать неубранные и неотремонтированные квартиры.

Чтобы сдать квартиру в плохом состоянии, я предлагала будущим жильцам один месяц проживания бесплатно, а также предоставляла им краску и другие материалы, если они сами хотели отремонтировать квартиру.

Через год я вернула десять тысяч долларов долга с процентами брокеру. Через полтора года мы заключили с банком новый договор на ипотеку, через два года я вернула долг с процентами Хабибу.

Финансовое положение дома улучшилось и наконец у меня появилась возможность приступить к моему плану переоборудования дома. Я договорилась с банком о кредите на ремонт и стала искать строителей для замены окон и отопления. Я запрашивала по двадцать пять - тридцать компаний на каждую работу и выбирала самые дешёвые предложения после предварительного обсуждения объёма работ.

Перед началом ремонта я собрала жильцов и сказала, что буду менять окна в доме на современные. Жильцы обрадовались. Луиза подбежала ко мне и чмокнула меня в знак благодарности в ухо так, что у меня чуть не лопнула барабанная перепонка.

Итальянцы поменяли в доме окна, местные специалисты поменяли электрику.

Отопление я сделала двойным - оставила старое газовое и добавила новое электрическое. Я сделала перерасчёт квартплат, вычеркнув отопление из квартплаты и перезаключила со всеми жильцами новые соглашения. Конечно, это было непросто.

А дом стал приносить нам деньги - примерно три тысячи долларов в месяц.

Арабы, от нечего делать, и от “нелюбви ко мне” продолжали строить мне козни. Они натравили на меня городскую жилищную инспекцию под предлогом того, что в доме отсутствовала вентиляция. Пришёл инспектор, проинспектировал весь дом, написал отчёт и потребовал поменять каменные плиты под окнами. Эдгар купил плиты, я наняла рабочих и мы поменяли плиты.

У меня стали появляться мысли продать дом, чтобы не пахать за всю компанию, а купить дом в два раза меньше и работать на себя. Я сказала Эдгару, что нам надо продавать дом. Он согласился.

От идеи выкупить вторую половину дома у Эдгара я отказалась, так как была уверена, что рано или поздно он под влиянием каких-нибудь “друзей” обвинит меня в том, что я его обокрала.

Услуги местных брокеров по продаже недвижимости были дорогими. Тем не менее мне казалось, что несмотря на то, что оплата брокерской комиссии являлась несомненным злом, мне надо было заключить договор с каким-нибудь брокером для того, чтобы продажей занялся профессионал, продал бы дом как можно быстрее и за хорошую цену.

Практически вся недвижимость предлагаемая на продажу выставлялась на специальном интернет-портале, а вывесить объявления о продаже на этот портал могли только брокеры. Покупатели в поисках варианта в первую очередь ориентировались на этот портал.

Кроме портала можно было давать объявления в газеты, что было довольно дорого и малоэффективно. Можно было ещё плакат о продаже повесить на дом, но его в лучшем случае могли бы увидеть только те, кто проходил или проезжал  мимо.

На брокеров возлагались следующие обязанности: реклама и показы дома, предоставление информации потенциальным покупателям, рассылка информации наработанному списку возможных покупателей, посреднические переговоры между владельцами недвижимости и покупателями..... Мне все эти услуги по большому счёту были не нужны, но вот доступ к порталу мне был нужен.

Я стала думать, как выбрать брокера. Я, как, вероятно, и большинство русских в похожей ситуации, пошла к евреям, заранее отдавая им пальму первенства по всем вопросам касающимся денег и бизнеса. Мы с Эдгаром заключили стандартный договор на продажу дома с двумя брокерами, которые работали в паре, в надежде на то, что они быстро продадут дом кому-нибудь из своих знакомых.

При заключении договора, я попросила брокеров вести себя так, чтобы жильцы дома не знали, что дом выставлен на продажу. Это было стандартным требованием. Жильцов не стоило нервировать.

Через три часа после подписания договора с брокерами жильцы стали мне звонить и требовать подтвердить информацию, что дом продаётся. Я позвонила брокерам.

Брокеры мне объяснили, что они принесли к дому аппаратуру, чтобы сделать фотографии. В палисаднике около дома сидела группа жильцов, которая к ним подошла и стала задавать вопросы.

“Мы такого никогда не видели”, - возмущались брокеры. “Мы объяснили жильцам, что делаем фотографии, так как дом выставляется на продажу. Мы не приучены врать, поэтому мы были обязаны сказать жильцам правду”, - сказали они мне.

Внутри меня проснулась фурия. В моих глазах брокеры упали очень низко, и я больше не хотела иметь с ними дела.

“Мы же с вами договорились,” - прошипела я. “Вы нарушили слово. Прошло три часа с момента подписания договора, а все жильцы уже знают, что дом выставляется на продажу, и обрывают мне телефон. Я не хочу больше с вами иметь дело. Давайте аннулируем договор”.

Брокеры попытались “покачать права”, но я твёрдо и непоколебимо стояла на своём. Мы расторгли договор.

После этого случая я решила подписать договор с Али, который и продал нам этот дом два с половиной года назад и дал взаймы десять тысяч долларов на год. Я решила таким образом его отблагодарить.

С Али я промучилась несколько месяцев. Он ничего не делал, не приходил на встречи с потенциальными покупателями, говорил какую-то ерунду. Одни потенциальные покупатели заказали инспекцию нашего дома, и Али мне передал отчёт инспектора, который, если сформулировать кратко, примерно говорил о том, что внутри дома всё плохо, а сам дом не сегодня - завтра рухнет.

“Чушь”, - говорила я. “Дом пару месяцев назад проинспектировал муниципалитет и никаких проблем не нашёл. Обычно такие “отчёты” пишутся, чтобы сбить цену.”

“Меня не было во время инспекции. Я был занят”, - парировал Али, чем очень сильно меня разозлил.

Мы получили ещё одно предложение на покупку дома. Покупатели опять хотели делать инспекцию.

“Ты смотри, Али”, - напутствовала я его, “если придут опять те же инспекторы, откажись от инспекции. Скажи, что мы им не доверяем”.

“Хорошо”, - ответил Али.

Когда я получила второй отчёт от тех же самых инспекторов, но под другим названием компании, то поняла, что с Али надо “завязывать”. Он опять не пришёл на инспекцию, а я оказалась с двумя отвратительными “отчётами”, которые, по существующим правилам, я должна была показывать будущим покупателям.

Я позвонила Али и сказала, что нам надо разорвать договор. Али приехал, что-то мне говорил, но я стояла на своём. Мы написали дополнение к договору, в котором говорилось, что договор аннулирован.

После двух неудачных попыток работы с брокерами, я решила, что будет лучше, если я откажусь от услуг “профессионалов” и займусь продажей дома сама.

Практически сразу нашёлся покупатель. Игорь приехал, посмотрел на дом, походил со мной по квартирам, посмотрел финансовую информацию, зашёл со мной в дом к филиппинцам, и, не торгуясь, сказал: “Беру”.

Электрику Игорю пришлось поменять, так как местные специалисты, по словам экспертов Игоря, сделали её опасной для жизни. Но это меня нисколько не удивило, так как я, в принципе, не доверяла познаниям местных, но у них была очень привлекательная цена, что меня и привлекло. В остальном дом был приемлемым и Игорь его довольно быстро и с выгодой перепродал.

Мы с Эдгаром забрали вложенные деньги, распополамили прибыль, и я стала просматривать объявления о продаже домов  с целью покупки нового доходного дома, но уже без бизнес-партнёра.

Меня заинтересовал дом, который предлагал к продаже всё тот же Али. Я ему позвонила, чтобы узнать детали.

“Ты продала дом?” - спросил он меня.

“Да”, - ответила я.

Через десять дней я получила письмо от адвоката Али, который судил нас с Эдгаром на брокерскую комиссию за продажу нашего дома - где-то четыре - пять процентов от продажной стоимости дома.

При чтении письма глаза у меня расширялись, а внутри закипала злость вызванная несправедливостью, коварством и наглостью.

Раньше мне неоднократно приходилось бывать в суде нижней инстанции, специализировавшемся на отношениях квартиросъёмщиков с собственниками сдаваемых квартир, но дело о выплате комиссии Али должно было рассматриваться в суде более высокой инстанции.

Это был уже другой уровень судебной системы, и я понятия не имела, как работает данный суд. Делать было нечего. Надо было искать адвоката.

Адвокаты говорили, что в таких ситуациях брокеры всегда выигрывают, а то, что мы подписали дополнение о расторжении договора, не имеет юридической силы.

Наконец я нашла адвоката, которая решила меня защищать. Я приехала к ней в офис. Адвокат мне задала несколько вопросов, сообщила мне сумму своего гонорара, и мы подписала соглашение о представлении наших с Эдгаром интересов в суде.

Адвокат выглядела решительно и уверенно. У неё был громкий голос и большие ладони. Когда мы прощались, она мне пожала руку так сильно, что я удивилась, но восприняла этот жест, как уверенность и поддержку.

Суды были забиты желающими выяснить отношения и нам пришлось ждать около двух лет.

А тем временем я продолжала искать подходящие варианты для покупки.
Я отслеживала объявления о новых поступлениях на рынок недвижимости и мизовала на некоторые дома, стараясь найти удачное вложение денег.

Я сделала предложение на очередной дом и получила согласие продавца, но затем стала слишком жёстко торговаться, и продавец переключился на другого покупателя. Пролетев с этим вариантом, я сделала ещё одно предложение.

Дом находился в противоположном конце города, в районе, где в основном жило бедное негритянское население. Это был шестнадцатиквартирный дом, и квартиры в нём были большие.

С продавцом мы договорились. Я получила из банка одобрение на ипотеку и мы должны были идти к нотариусу для оформления сделки, но тут мне как раз надо было отъехать. Я давно купила билет на самолёт в Чехию и заказала гостиницу на десять дней в Карловых Варах.

Я сказала продавцу, что вернусь через две недели и мы подпишем документы.

Я улетела в Чехию пить минеральную воду, делать процедуры и гулять по Карловым Варам.

Через два дня мне позвонил муж и сказал, что дом сгорел.

Здесь все обычно экономят на страховке, так как при покупке дома выкладывают все имеющиеся деньги в качестве начального платежа и потом экономят на всём, чтобы как-то выжить. Обычно страхуют только сумму ипотеки плюс дополнительные расходы банка на случай перехода к банку права собственности на залог.

Собственники домов рассуждают так что дома горят редко, страховка дорогая, поэтому страховку на полное восстановление дома после пожара, как правило, не покупают.

У меня, правда, не этот счёт своё мнение. Я думаю, что если есть один шанс или пол шанса, или неважно какая доля шанса из ста, что что-то произойдёт, то я считаю, что это вполне может произойти. Возможно где-то у меня в глубине начинает работать теория вероятности, или что-то ещё, но подстраховка от реальной возможности потерять всё мне представляется оправданной и обязательной.

Мой дом был застрахован по максимуму, а информация о том, как был застрахован дом, который я собиралась купить, у меня отсутствовала.

Мой отдых “просел”. Я стала думать о том, что меня ждёт по возвращении и что делать дальше.

Через двенадцать дней я вернулась и пошла разбираться с ситуацией.

Выяснилось, что выгорела часть первого этажа и пострадал подъезд. Я зашла в дом. В подъезде была гарь, стены и потолки были покрыты сажей. Я узнала подробности происшествия.

Пожар начался в квартире консьержки. Консьержкой работала молодая полная светловолосая деваха лет двадцати пяти. У неё было трое маленьких детей от трёх разных мужчин. Дети были метисами. Её теперешний сожитель был невысоким местным парнем с глуповатым выражением лица.

Пожар случился днём. Парень жарил на плите в кухне картошку во фритюрнице. Масло загорелось. Он этого не заметил. Парень открыл дверь на балкон и вышел в сад, а консьержка с детьми в этот момент вернулась домой. Огонь уже полыхал по квартире. Консьержка открыла входную дверь, что вызвало сквозняк, так как дверь на балкон была открыта, и огненный шар несомый потоком воздуха, рванул через входную дверь наружу в коридор, опалив на своём пути консьержку и её детей.

Дети обгорели примерно на десять процентов, а она обгорела то ли на шестьдесят процентов, то ли на восемьдесят. Приехала скорая и забрала консьержку с детьми в больницу.

Врачи сказали, что если консьержка выживет, то останется слепой. Консьержка умерла через две недели.

Дом был застрахован, и страховая компания сделала бы ремонт, но я решила отказаться от покупки дома, так как не была уверена, что в дальнейшем не выявятся какие-нибудь дефекты, незамеченные страховой компанией, да и чисто морально, я не хотела связываться с домом, где произошло такое несчастье.

Прошло два года. Суд назначил дату слушания дела, которое открыл Али против нас с Эдгаром, и я стала готовить мою защиту.
За пару недель до суда я приехала в офис адвоката, и она меня “натаскала” на предполагаемые вопросы. Адвокат задавала вопросы, которые мне, вероятно, должен был задать судья, и слушала мои ответы, одновременно объясняя мне, как лучше ответить. Она меня проинструктировала не говорить лишнего, а только отвечать на вопросы судьи - коротко и по существу.

Адвокат Али запросил два дня для слушания дела.

Наступил день суда. У здания суда меня поджидала мой адвокат. Я увидела перед собой взвинченную, не уверенную в себе, нервно курящую женщину. Всю её решительность как рукой сняло.

Я же, со своей стороны, основательно подготовилась, потратив много дней на подбор фактов и на сбор документов, и, хотя, я, конечно, нервничала, но была настроена на победу.

Подошёл Эдгар и мы пошли в здание суда.

В суде выяснилось, что судья, который должен был слушать наше дело то ли заболел, то ли был занят другим делом и нам предложили выбор:  либо подождать пока закончится утреннее заседание и начать наше слушание после обеда с другим судьёй, либо перенести суд на неопределённое время.

Мой адвокат стала меня уговаривать перенести слушание, а я не хотела готовиться к суду по-новой. Я хотела закончить дело как можно скорее.

Нас долго водили по комнатам, и в конце концов мы пришли в зал суда, который оказался свободным и процесс начался.

Выступил адвокат Али, затем я стала отвечать на вопросы судьи, следуя советам моего адвоката. Я наблюдала за реакцией судьи и видела, что проигрываю процесс. Судья на меня не смотрела и мне казалось, что она меня осуждает. С тяжёлым чувством мы покинули суд.

На следующий день суд продолжился. Судья стала задавать мне вопросы.

Я посмотрела на присутствующих: на судью, на Али, на адвоката Али, на студента юрфака, который присутствовал на нашем суде, на судебных клерков, на Эдгара, на моего адвоката, взглянула на подготовленные мною факты и документы и поняла, что мне надо быть самой собой и делать так, как я считаю правильным. Я собралась, мысленно послала советы моего адвоката по известному адресу, и стала говорить.

Я рассказывала о том, как Али не передавал мне предложения покупателей, забывал передавать покупателям мои встречные предложения, назначал просмотры дома, а сам не появлялся, не ходил на инспекции, не отвечал на телефонные сообщения заинтересованных лиц и так далее.

Постепенно судья стала поворачивать голову в мою сторону. Студент, не отрываясь, что-то строчил в своём блокноте, иногда с интересом поглядывая на меня. Я почувствовала как меняется атмосфера в зале суда.

Судья изредка задавала какие-то уточняющие вопросы. Один раз я не смогла ответить на вопрос судьи, так как забыла дату и не вспомнила конкретную ситуацию. Тут встрепенулась мой адвокат. Она стала говорить, что прошло много времени и я не обязана помнить все детали. Адвокат говорила уверенно и при этом ещё перебирала на столе какие-то бумаги. Её выступление было коротким и убедительным. Оно мне напомнило выражение “ловкость рук, и никакого мошенства”. Судья согласилась с тем, что я не обязана помнить все детали.

Али пытался что-то говорить, но только портил о себе впечатление.

Али  говорил, что помимо нас с Эдгаром у него были другие клиенты, поэтому он был занят и не мог заниматься нашим домом - встречаться с покупателями, отвечать на звонки и так далее.

Окончательно он настроил судью против себя, когда сказал, что подписанное дополнение об аннулировании контракта не имеет юридической силы. Тут уж судья ему ответила: “Позвольте мне судить, что имеет юридическую силу, а что нет”.

Но Али не сдавался. Как оказалось, у него “в рукаве” был припрятан коварный план.

После того как суд не принял во внимание “его загруженность” по работе и отрицательно отреагировал на его заключение о недействительности соглашения об аннулировании контракта, Али решил пойти на хитрость.

Он взял слово и сказал, что мы никакого дополнения об аннулировании договора не подписывали, и что я просто подделала его подпись на этом документе.

Такого выпада я от Али не ожидала. Дело поворачивало в совсем другую сторону. Надо было быстро соображать, что говорить.

Здесь по закону брокер имеет право на комиссию независимо от того, кто продал дом - он сам, или продавец сделал это самостоятельно. Право брокера на комиссию сохраняется, если клиент получил предложение о покупке в течение первых шести месяцев после окончания договора с брокером.

Я стала лихорадочно прокручивать ситуацию в голове. Для того чтобы выиграть время и успеть найти серьёзные аргументы, я начала говорить о том, что лежало на поверхности.

Я возразила, что подпись я не подделывала, и попросила суд сравнить подписи Али на договоре и на дополнении к договору, чтобы убедиться, что они одинаковые.

Затем мне пришла в голову хорошая мысль. Я сказала, что дополнение об аннулировании контракта писал сам Али. Можно сравнить его почерк в договоре и в дополнении. И поскольку дополнение писал сам Али, то его обвинения в том, что я подделала его подпись, не имеют смысла. “В крайнем случае можно сделать экспертизу почерка на договоре и на дополнении о расторжении договора и экспертизу подписей на обоих документах. За счёт Али”,- добавила я.

Судья посмотрела на договор и на дополнение и спросила Али, кто писал текст дополнения. Али пришлось признаться, что текст писал он, и на этом вопрос о якобы поддельной подписи был закрыт.

Далее судья нам объяснила, что в типовом контракте с брокерами на продажу недвижимости есть пункт, который не признаёт аннулирование контракта, но в нашем договоре этот пункт не был заполнен.

“Но даже если бы этот пункт был заполнен, я бы присудила победу в данном деле ответчикам,” - добавила она.

Затем судья предложила нам решить спор полюбовно и подписать мировое соглашение. Судья нас оставила, а мы с нашими адвокатами, составили текст соглашения, в котором Али отказывался от всех своих претензий.

Мы передали соглашение судье и на этом дело и закончилось.

Правительство отняло у меня выплаченное мне ранее пособие по безработице, ссылаясь на новый закон, по которому я превысила сумму дохода дающего право на выплату пособия по безработице, хотя с моей зарплаты регулярно в обязательном порядке списывали отчисления в фонд безработицы, а сумму я превысила из-за продажи дома. Также правительство не разрешило списывать из дохода расходы на адвоката.

Так закончилась история с моим домом.

А моя жизнь, отыграв партию в недвижимость, скрежеща и огрызаясь, притормозила в ожидании следующего рывка в моей карьере, одновременно щетинясь в предчувствии новых потрясений на зыбкой дороге ведущей меня вперёд.